Владимир Романовский - Добронега
САКР. Ты наивен.
ЛИКУРГУС. Нет, я практичен. Мы ведь с тобою люди военные, как ты заметил. А военные всегда практичны. Что это ты все лик свой кривишь?
Пауза.
САКР. Зуб болит. Первый моляр. Сил никаких нет. Бонза, выйди. Выйди!
Бонза кидается к выходу и исчезает. Пауза.
ЛИКУРГУС. Давно болит?
САКР. Неделю уже.
ЛИКУРГУС. Что ж твои волхвы его заговорить не могут?
САКР. Сделали все, что могли. Самым страшным наговором лечили. Не помогло. Случай очень особенный.
ЛИКУРГУС. Да ну. Что ж тут особенного – зуб болит.
САКР. Особенно болит. Уж те же самые волхвы чего только не врачуют! Любые болезни лечат. Есть даже один, так он просто рядом с больным стоит, а больному уж легче. А вот с зубом моим не то. (Пауза). Ликургус … мы люди военные … на войне-то оно все бывает. Ежели какой воин зубом мается – как лечит?
ЛИКУРГУС. Вырывает.
САКР. На войне-то?
ЛИКУРГУС. Цирюльник есть при каждом полку.
САКР. И сразу легче становится?
ЛИКУРГУС. Не сразу. Через час примерно.
САКР. Ты бы посмотрел.
ЛИКУРГУС. Что?
САКР. Зуб мой.
ЛИКУРГУС. Зачем?
САКР. Не знаю. Может, вырвешь мне его?
ЛИКУРГУС. Но я ведь не цирюльник.
САКР. Все равно – ты знаешь, как. Посмотри, голубчик, а? Я уж к кому только не обращался. И к бабам-знахаркам. И к лекарю римскому. И книгу мудрую читал. А то, может … как бишь книга о христовом учении называется?
ЛИКУРГУС. Библия.
САКР. Что там по поводу болезней?
Ликургус пожимает плечами.
САКР. Ну, все-таки?
ЛИКУРГУС. Насколько я помню, ежели без цирюльника или лекаря, то все болезни лечатся одинаково.
САКР. Это как же?
ЛИКУРГУС. Молитвой и постом.
САКР. А если есть цирюльник?
ЛИКУРГУС. Тогда зуб надо вырвать.
САКР. Так и сказано?
ЛИКУРГУС. Я не помню. Может быть.
САКР. Посмотри, а? Ликургус!
Ликургус подходит к Сакру.
САКР. Вот. Сейчас. (Разевает рот, оттягивает пальцем нижнюю губу). Дыдиф?
ЛИКУРГУС. А?
САКР. Я говорю, видишь? Вот. (Снова оттягивает губу).
ЛИКУРГУС. Вижу. Что вы тут все едите такое. Гадость. И смолу небось не жевал никогда.
САКР. А что, поможет?
ЛИКУРГУС. Теперь уже нет. Раньше думать надо было.
САКР. Ликургус, вырви его мне, а? Моченьки нету.
Ликургус некоторое время раздумывает.
ЛИКУРГУС. Ладно. (Роется в походной сумке, вытаскивает жгут). Дверь настоящая? Не исчезнет?
САКР. Настоящая. А что?
Ликургус приоткрывает дверь и привязывает конец жгута к ручке. Идет к Сакру, делая на ходу петлю.
ЛИКУРГУС. Открывай рот.
САКР. А больно будет?
ЛИКУРГУС. Да, но недолго. Открывай.
САКР. Но ты постарайся, чтобы не очень больно было. Ладно?
ЛИКУРГУС. Постараюсь. Открывай. (Прилаживает петлю на зуб). Не закрывай. Так.
САКР. Ай, ай, очень больно.
ЛИКУРГУС. Ты все сделаешь сам. Как махнешь рукой, так мы его и дернем, твой зуб. А до того не будем дергать. Можешь вообще не рвать. Встань. Отойди дальше, чтобы жгут натянулся.
САКР. Больно!
ЛИКУРГУС. Знаю. Потерпи. Так. Натянут. Значит, соберись с мыслями, думай, что выдержишь любую боль, и когда будешь готов, махнешь мне рукой. Понял?
САКР. Понял.
Ликургус идет к двери и неожиданно ее пинает, не дожидаясь сигнала.
САКР. А?! А!!!
Он кидается на Ликургуса, намереваясь его задушить или разорвать. Но Ликургус готов – острие сверда упирается Сакру под горло. Некоторое время оба стоят, глядя друг на друга, замерли. Ликургус опускает сверд.
ЛИКУРГУС. Просил – сделано.
САКР. Ды не пофофал фифава!
ЛИКУРГУС. А?
САКР. Сигнала не подождал, хорла!
ЛИКУРГУС. Я б его до следующего урожая ждал. Пополощи водой да выплюни.
Сакр полощет рот водой.
ЛИКУРГУС. Легче?
САКР. Не знаю. Вроде легче.
Некоторое время Сакр плюется, ругается, ходит из стороны в сторону. Ликургус вкладывает сверд в ножны и садится на стул.
САКР. Ликургус, ты имеешь какое-нибудь отношение к Неустрашимым?
ЛИКУРГУС. Нет. А что?
САКР. Это хорошо. Ты можешь мне помочь.
ЛИКУРГУС. Я не помогаю тайным обществам, и тем более тайным обществам, связанным с колдовством. Этот наш с тобой разговор окончен.
САКР. Какое там колдовство! Что-то было раньше, да вышло все. Единственное, что осталось – связь, всех со всеми. Я не сказал – нам помочь. Я сказал – мне. Надоело мне все это, Ликургус.
Он полощет рот и плюет. Ликургус с удивлением смотрит на Сакра. Сакр кивает головой, встает, прохаживается.
САКР. Да, надоело. Беспросветно. Вся эта болтовня по поводу родов, великих свершений, милости волхвов, и прочее.
ЛИКУРГУС. Разве ты здесь не главный?
САКР. Что мне от того? Всем заправляют волхвы. А я так, рядом, приказы отдаю. Я хочу уйти, Ликургус. Но не могу.
ЛИКУРГУС. Почему?
САКР. Потому что я связан. Волхвы за мной следят. Не глазом, но умом. Знают, где я. И если что заподозрят, будет плохо. Мне нужно освободиться от надзора, Ликургус. Мне понадобится твоя помощь. (Полощет рот).
ЛИКУРГУС. Моя?
САКР. Да. Не думай, что это Юстиния тебя выбрала. Это я тебя выбрал. Поскольку в той, другой, жизни я тебя хорошо знал. А ты меня. Если я назову свое имя, оно тебе ничего не скажет. Тем не менее, это так. Не пытайся вспомнить – не вспомнишь. (Полощет рот). Все предусмотрено. Ты правда не христианин?
ЛИКУРГУС. Не скажу.
САКР. Не говори. И все-таки. Всего-то мне и нужно от тебя – чтобы ты за меня помолился.
ЛИКУРГУС. Сейчас?
САКР. Нет. Когда проснешься.
ЛИКУРГУС. Но я же ничего не буду помнить.
САКР. Это – будешь. Это в моих силах.
ЛИКУРГУС. Помолился – кому?
САКР. Сам знаешь. Если ты, конечно, христианин. На что я надеюсь очень. Очень! (Полощет рот).
ЛИКУРГУС. Почему ты сам не можешь за себя помолиться?
САКР. Когда кто-то со стороны, так оно крепче как-то. Доходчивей. Это даже среди людей так – если кто-то говорит что-то о тебе, так верят больше, чем ежели ты сам о себе говоришь. Особенно если что-то хорошее. Если плохое – и так поверят. Я хочу, чтобы волхвы потеряли надо мною власть. Я не совсем по своей воле к ним пришел, и больше с ними дела иметь не желаю. Я хочу быть свободен. (Полощет рот).
ЛИКУРГУС. Как-то странно.
САКР. Не задаром. Если пообещаешь за меня помолиться, я тебе кое-что расскажу сейчас, и ты это тоже запомнишь. Это то, что знают волхвы. Они никогда не знают ничего наверняка, потому что наверняка знать никому не дано. Они могут только предполагать. Помашут руками над огнем, плеснут чего-нибудь, и вроде бы что-то видят. Предполагают. Обещай, что выполнишь просьбу, и я скажу тебе, что будет дальше – там. И пользуйся себе, только никому не рассказывай.
Ликургус медлит.
САКР. Не раздумывай долго. Сейчас вернутся эти… две… возможно с волхвами…
ЛИКУРГУС. Что ж. Согласен.
САКР. Значит, ты все-таки христианин.
ЛИКУРГУС. Я этого не сказал.
САКР. Ну, не важно. Стало быть, есть у тебя два пути. Можешь кинуться в ноги Базилю, и он тебя помилует. Но прежнего доверия уже не будет. (Полощет рот). А можешь уехать к своему отцу в Каенугард. Снова принять имя, данное тебе при рождении. И заниматься управлением дел отца твоего.
ЛИКУРГУС. А почему я должен кидаться в ноги императору?
Сакр полощет рот, осторожно трогает пальцами губу, морщится, снова полощет рот.
САКР. Вина твоя большая.
ЛИКУРГУС. Какая вина?
САКР. Ты не помнишь?
ЛИКУРГУС. Нет.
САКР. Показать?
Ликургус молчит.
Возникает видение, сперва прозрачное, призрачное, затем все более отчетливое. Звучит боевая буцина. Какие-то ратники с луками в руках отступают к селению, расположенному в холмистой местности, отстреливаясь нестройно. В какой-то момент они вдруг бросают луки и уже не отступают – бегут в селение. Бегущих настигает волна византийских всадников и подминает их, почти не замедляясь. На большом вороном коне, привстав на стременах, полководец Ликургус указывает свердом направление – в селение. Вскоре селение вспыхивает пламенем. Остаточные поселяне выбегают из домов, и всадники рубят их свердами, не разбирая возраста и пола. Но вдруг Ликургус командует «Стой!»
Полукруг из десяти всадников замирает. В центре полукруга – женщина, присевшая на корточки и закрывшая голову руками. Ликургус спешивается.
ЖЕНЩИНА. Скорее, скорее. Я не могу больше ждать.
ЛИКУРГУС. Встань.
ЖЕНЩИНА. Не могу. Скорее.
ЛИКУРГУС. Встань, добрая женщина.
ОДИН ИЗ ВСАДНИКОВ. Командир, что ты делаешь?!
ЛИКУРГУС. Молчать. Встань, женщина.
Видение исчезает. Сакр пытается набрать в рот воды, но кубок пуст. Сакр с раздражением швыряет кубок на пол, трогает губу.
САКР. Железное правило в том болгарском походе было – уничтожать всех, встретившихся на пути, и либо закапывать, либо спускать вниз по реке. Таким образом никто из местных не мог никому рассказать, что произошло на самом деле. Неизвестное страшит сильнее любых ужасов. Было селение – и не стало его. Исчезло. Но Ликургус это правило нарушил. И об этом стало известно императору. За Ликургуса вступился патриарх. Кстати, почему?
