Александр Мазин - Римский орел
— А если мы все-таки ошибаемся? Я бы предложил оставить вот здесь, — Черепанов показал на карте, — мобильную группу тысячи в полторы.
— И что это изменит? Если случится чудо, и десять тысяч варваров ворвутся в Мезию? Пара когорт все равно не сможет их остановить!
— Но связать — сможет! — возразил Геннадий. — Кроме того, насколько мне известно, варвары обычно лишь в начале вторжений действуют совместно, а после первых побед склонны разделяться на меньшие отряды.
— И кто же поделился с тобой этими ценными сведениями, принцепс? — скептически осведомился префект Децим Флор.
— Архивы, — ответил Черепанов. — Я просмотрел копии докладов и донесений за последние десять лет.
При упоминании архивов легат Цейоний зевнул.
— Принцепс, мы тебя выслушали, — сказал он. — Благодарю.
— Можно мне сказать, превосходный Цейоний? — произнес Плавт.
— Говори.
— Я полагаю, к словам принцепса Черепа стоит прислушаться! Хочу напомнить: еще недавно принцепс был риксом варваров (Черепанов мысленно поморщился — опять «варвар»), и кому, как не ему, знать ход мысли варваров. Я ничуть не сомневаюсь в правильности предложенного латиклавием Зимой. И не сомневаюсь в выводах, которые им сделаны. Но обращаю внимание на тот факт, что наличие усиленной когорты в указанной области действительно обезопасит побережье. И, с другой стороны, отсутствие одной когорты не ослабит нашего легиона. Так что у меня есть предложение: поручить Геннадию Павлу свободное патрулирование западного побережья в пределах провинции Мезия. Предоставить в его распоряжение, кроме его собственной двойной кентурии, смешанную[185] когорту, набранную из состава легиона. Думаю, этого будет достаточно, чтобы пресечь возможные мелкие набеги варваров. Лично мне будет спокойнее, если я буду знать, что на случай неожиданностей у нас окажется здесь подразделение Геннадия Павла. Принцепс уже доказал, что умеет появляться в нужное время в нужных местах. Думаю, удача ему и впредь не изменит.
Легат наморщил лоб. Он был в затруднении. Он всегда оказывался в затруднении, когда требовалось пошевелить мозгами. Правда, время от времени он вспоминал, что он командует легионом. И должен отдавать приказы. И тогда — горе его легионерам.
Сейчас, впрочем, Цейоний Метелл решений принимать не стал, а с надеждой поглядел на трибуна-латиклавия.
— А что, — изрек Деменций Зима. — Мысль неплохая. Только я думаю, что сотни катафрактариев будет маловато. Предлагаю усилить смешанную когорту двумя-тремя алами легкой конницы. Армянской или нумидийской. Как считаешь, Флор?
Префект лагеря Децим Флор пожал широкими плечами:
— На твое усмотрение. Если ты согласен с Аптусом, не стану с вами спорить.
Он придерживался принципа: поддержи своих — и они поддержат тебя. Черепанов не был для него своим, зато Аптус и Зима — были.
— У кого еще есть предложения? Возражения? — осведомился Дидий Цейоний Метелл.
Предложений не было. Коли трое старших (после легата) офицеров высказались «за», то какие могут быть возражения?
Остальные присутствующие сочли за лучшее промолчать. В римской армии было не принято оспаривать решения старших. Если это не касалось денег. И если в списке предков не было пары-тройки консулов.
— Предлагаю тебе, принцепс, использовать личный состав второй когорты. Все равно ее следует доукомплектовать, — сказал Деменций Зима. — Там после прошлогодней баталии только два кентуриона осталось.
Цейоний Метелл глянул на своего латиклавия с неодобрением. Максимин уже объявил во всеуслышание, что считает легата Одиннадцатого главным виновником прошлогодних потерь. Раз командующий так считает, значит, так оно и есть. Но зачем Деменций лишний раз напоминает об этом? Нетактично.
— Значит, решено, — быстро сказал легат. — Принцепс Геннадий, ты понял, что от тебя требуется?
— Так точно!
— Писарь, составь приказ и дай мне на подпись. Что у нас дальше, Деменций?
— Телеги, превосходный. Для летней кампании нам требуется еще сто восемьдесят повозок. А канцелярия наместника…
Черепанов не слушал. Это был не его вопрос. Зато он уже знал, с чего начнет доукомплектование второй когорты. С перевода своей старой кентурии из Первого Фракийского сюда, в Одиннадцатый. Ему нужны надежные, проверенные парни на «сержантских» должностях. Те, на кого он может положиться. Тем более, что он однажды обещал Гаю Ингенсу, что сделает его кентурионом, а обещания надо держать.
Глава восьмая
Гонец
Они высадились в разгар праздника Флоралий[186]. Когда жители большинства римских провинций, прекратив работу, радовали себя и богиню плясками, подарками и карнавальными шествиями. Когда железная хватка римской дисциплины ослабела, и десятки тысяч легионеров по всей бескрайней империи на несколько дней перестали быть армией, а превратились в обычных мужчин, свободных, радующихся жизни, разомлевших и безмятежных. Когда… Они высадились, когда их не ждали. Там, где их не ждали…
Командир мобильного подразделения принцепс Одиннадцатого легиона Геннадий Павел Череп, тоже разомлевший и безмятежный, лежал в своей командирской палатке на охапках свежих цветов, а юная грация, вся одежда которой состояла из кожаной карнавальной полумаски, амазонкой оседлав кентуриона, втирала благовонное масло в его мускулистую спину. Так было принято. Веселиться и осыпать друг друга цветами. И кувыркаться на цветочных «постелях» с темпераментными поселянками. И бросать венки в воду. И многое другое, безусловно приятное. Так что даже не слишком потакавший многочисленным религиозным отправлениям (снижающим, по его глубокому убеждению, боеспособность армии) Черепанов в этот праздник разрешил своим ребятам оттянуться по полной. И сам тоже слегка расслабился. В конце концов, все мы — люди…
Прекрасное настроение принцепса Геннадия объяснялось не только праздником, но и тем, что вчера он получил очередное письмо от Корнелии. Дочь сенатора Гордиана прислала стихи, написанные ее отцом перед отбытием в Африку. Император направлял Антонина Антония легатом в эту провинцию. Стихи были, на вкус Черепанова, весьма посредственны. А вот само письмо, где в канву светских сплетен Великого города вплеталась грустно-лирическая нотка воспоминаний о кратких встречах с «храбрым Геннадием Павлом», возбудило в душе «храброго» принцепса трепет, весьма неожиданный для столь солидного мужчины. Особенно же приписка о том, что Корнелия будет просить богов, чтобы в ближайшем будущем пути «храброго Геннадия» и Корнелии Престы непременно пересеклись, а встречи не были столь мимолетны.
Холодный разум Черепанова утверждал, что это лишь слова юной и романтичной девушки, и увлекший ее образ «храброго Геннадия», спасшего ее от варваров, — всего лишь романтический образ, весьма слабо соответствующий настоящему Геннадию Черепанову. Холодный разум говорил: у юной и романтичной девушки есть взрослый и совсем не романтичный папа, искушенный и хитроумный политик, кичащийся собственной благородной кровью… Который так удачно отбыл на другой континент.
И подполковник велел «холодному разуму» заткнуться. Потому что если он, Геннадий Черепанов, стремился к настоящей цели, то он этой цели непременно достигал. Всегда. Ну, почти всегда…
Пропыленный, воняющий лошадиным потом гонец ввалился в палатку, давя калигами пахучие полевые цветы.
«Поселянка», младшая дочь хозяина здешних виноградников, пискнула, когда Черепанов, мгновенно перевернувшись, сбросил ее на благоухающий «ковер».
— Какого?.. — начал он. И осекся. — Где? — быстро спросил он.
— У Тумоса, — хрипло ответил гонец. — Я от префекта Маркиополя.
— Что Маркиополь?
— Удержимся. Их тысяч пять. Кораблей полтораста. Мы удержимся. Тумос — вряд ли.
— Та-ак… — протянул Черепанов, поймал жадный взгляд, брошенный гонцом на кувшин с разбавленным вином, разрешил: — Глотни.
Дочка поселянина-виноградаря (годовой доход впятеро больше годового жалованья принцепса вместе с «премиальными») накинула тунику и взялась заплетать сандалии. К смуглым ножкам прилипли белые цветочные лепестки.
— Кто? — спросил Черепанов.
Гонец оторвался от кувшина, обтер губы ладонью.
— Готы, — сказал он. — В основном. Еще герулы и бораны. Это их корабли. Еще карпы. Вроде бы. Сутки скакал. Полтораста миль. Нас троих послали, но я — первый.
— Тебя наградят, — обещал Черепанов.
Два месяца он гонял и муштровал своих легионеров, выжимая из них все, чтобы «к началу сезона» сделать из сборной солянки единую «команду». И добился своего. Все части врученного ему боевого «механизма» работали почти безупречно.
