На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников
— И что же привело вас в Вильно на литовский сейм? — поинтересовался я, сделав акцент на слове литовский. Времени разводить политесы не было. Нужно решить ещё сотню дел, причём большую часть их надо было переделать ещё вчера.
— Справедливое замечание, великий князь, — обозначил меня ровней курфюрст, хотя почти уверен, признаёт он меня только на словах, — однако литовское дело может стать не столько литовским, сколько общим, если вы понимаете о чём я говорю.
— Как раз таки общему делу мы собираемся положить конец на сейме, — ответил я, — если вы понимаете о чём я говорю.
Намёк более чем прозрачный, ведь в Пруссии, регентом который был Иоганн Сигизмунд, как и его родное герцогство Бранденбургское, были вассалами Речи Посполитой и таким образом входили в то самое общее дело, которым руководили из Варшавы.
— Более чем отлично, великий князь, — кивнул Иоганн Сигизмунд. — На том же сейме я собираюсь объявить о разрыве ленной присяги по отношению к королю Сигизмунду Польскому и провозгласить свободу Бранденбурга и всей Пруссии.
— Не рановато ли? — покачал головой Сапега. — Ход конечно хорош, и он поможет нам во время сейма перетянуть на свою сторону сомневающихся и колеблющихся, однако всё же может сейчас оказаться не ко времени.
— Я согласен с канцлером, — добавил я. — И считаю открытое неповиновение и разрыв присяги преждевременными. Вас же, дорогой брат, — все правители братья, и я решил сделать ещё один шаг навстречу, проверить, ответит ли мне курфюрст Иоганн любезностью, — объявят изменником и лишат регентства в Пруссии. А вы уверены, что там найдётся достаточно ваших сторонников, чтобы удержать власть?
Формально правителем Прусского герцогства был невменяемый Альбрехт Второй, страдающий с детства слабоумием. За него правили те самые оберраты, которых уже поминали на наших советах. Иоганну Сигизмунду удалось добиться регентства над безумным правителем. Вот только все понимали, стоит ему объявить о независимости, он тут же лишится регентства, пускай и почти формального, ведь без разрешения из Варшавы даже приехать в Пруссию не имеет права.
— Неповиновение Польскому королевству, — заявил он, — позволит мне нанять несколько рот ландскнехтов и поможет навести порядок в Пруссии, чтобы стать вам верным союзником.
— Не успеете, — покачал головой несостоявшийся пока свояк курфюрста, князь Януш Радзивилл. — Оберраты тоже наймут людей, денег-то у них не меньше вашего, а то и побольше будет, и в Кенигсберге вас встретят и угостят так, что мало не покажется. Этак вы не только герцогом прусским не станете, но и Бранденбурга лишитесь. На него-то у Жигимонта Польского быстро найдётся наместник.
Курфюрст Иоганн сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели, однако возразить ему было нечего.
— Нужно умнее поступить, — предложил я, вспомнив уловку князя Дмитрия в Московском побоище. Политика такое дело, где учиться приходится у отпетых негодяев вроде царёва брата. — Наберите ландскнехтов и приведите их в Пруссию для защиты королевских земель. А уж как использовать наёмных солдат, вы знаете не хуже моего, брат мой.
— Но поверит ли мне наш брат Сигизмунд? — с сомнением и иронией в голосе, которую очень хорошо было слышно, когда он назвал короля польского нашим третьим братом, поинтересовался курфюрст Иоганн.
— А вот в этом я могу вам помочь, — усмехнулся я, и не поворачивая головы, бросил стоявшему как обычно справа от моего кресла командиру наёмников. — Капитан Аламар, арестуйте курфюрста и проводите его в выделенные ему покои. Не выпускать оттуда без моего приказа.
— Это — произвол! — выкрикнул тот, когда пара крепких ландскнехтов взяли его под руки повели прочь. — Произвол и насилие!
Под истошные крики курфюрста едва ли не волоком вытащили из большой залы виленской ратуши.
— Вы только что нажили себе смертельного врага, Михаил Васильич, — покачал головой Сапега. — Курфюрст самолюбив и не спустит вам такого оскорбления его личности.
— Он достаточно умный человек, — ответил я, — и когда пройдёт первый гнев, я сам с ним побеседую. Он всё поймёт.
Ну а пока мы возвращались к более насущным делам.
* * *
И если в военных вопросах все полагались на моё мнение и гетмана Ходкевича, а также в меньшей степени на Януша Радзивилла, который тоже имел кое-какой опыт, то в делах мирных порой споры шли жарче некуда. И главным вопросом был, конечно, принимать ли иные кандидатуры на выборы великого князя Литовского или же ограничиться мной одним. С одной стороны безальтернативные выборы не оставляли мне никаких шансов проиграть, если уж сейм соберётся, с другой же порождали множество проблем в виде обиженных родовитых господ вроде тех же Вишневецких, права которых на литовский престол были куда более обоснованными нежели мои. Вот только позволь мы выдвигать таких кандидатов, и завтра же в Вильно может заявиться кто-нибудь из тех самых Вишневецких или их ближайших родичей князей Збаражских, или вовсе Воронецких с Порыцкими, которые вели свой род от Корыбута Ольгердовича и были Гедиминовичами по прямой, а не женской, как я, линии. Конечно, на сейме это будет играть далеко не первую роль, однако аргумент против меня довольно весомый, ничего не скажешь. Кровь — не водица.
— Нельзя допускать на выборы тех, кто запятнал себя действиями против Литвы, — решительно заявил Януш Радзивилл. — Этим мы закроем дорогу Вишневецким.
— Лишь Константину, — возразил Ходкевич, — а Михаил ничем себя перед Литвой не запятнал.
— Тот лишь в сторону Валахии с Трансильванией смотрит, — отмахнулся князь Януш, — ему до Литвы и дела нет. Но есть ещё Вишневецкие, — добавил он. — Адам, который на сестре вашей, гетман, женат. Вот он уж точно может, прямо как курфюрст Иоганн к нам заявиться. Этак по-родственному.
Сыгравший не последнюю роль в деле с первым самозванцем Адам Вишневецкий, как и родственник его Михаил, ввязался в авантюру со вторым и даже был у того великим конюшим, покуда не вернулся домой от греха подальше. Вот только его вражда с Русским царством, длившаяся со времён царя Бориса, никакого отношения к Литве не имела, и значит он вполне мог претендовать на титул великого князя Литовского.
— Он самый серьёзный противник ваш, Михаил Васильич, — признал Сапега, — борьба с ним будет очень сложной. Адам Вишневецкий
