Исправитель. Книга 2. Операция "Ананас" - Дмитрий Ромов
Я сразу же пошёл вниз. И Сирота тоже. Правда, когда я пошёл в кабинет, он остался сидеть за столом в зале ресторана.
— Отлично, Давид Вазгенович. Какие наши дальнейшие действия?
— Ну, какие действия… м-м-м… Значит так, завтра подъедет машина за тобой, привезёт на сортировку. Возьми, не забудь все накладные, чтобы сразу сверили, ясно?
— Конечно.
— Хорошо. Позвони, пожалуйста, Илье Михеевичу, пусть прилетает утренним рейсом. Мы пока с тобой всё проверим, и он с товарищами подъедет. Ну, и всё. Отдаю вам чемодан и жду следующую отгрузку.
— Это примерно через месяц.
— Да-да, как договаривались, — расплылся он в улыбке. — Я сегодня с Яковом Михайловичем разговаривал, он звонил. Привет вам шлёт.
— Благодарю вас, — немного озадаченно кивнул я.
Зачем он звонил-то? Вроде не договаривались так… Ну ладно, если бы были какие-то изменения, он сообщил бы мне лично, я думаю.
Утром за нами приехал защитного цвета газик с брезентовым верхом. Мы с Сиротой забрались на коричневое, обитое потрескавшимся дерматином, заднее сиденье. Оно было пыльным, в салоне пахло бензином и копотью.
— Слушай, — беззаботно спросил Сирота, когда молчаливый, похожий на медведя, водитель повёз нас на сортировочную станцию. — Ты же вроде жениться собирался. Как там Элла твоя?
— Да ничего, спасибо что спросил, всё нормально.
— Так когда свадьба-то?
— Это дело требует неспешного подхода, — усмехнулся я. — Спешка, сам знаешь, только при ловле блох хороша. А ты сам-то когда узаконишь отношения?
— Девка-то она неплохая, симпатичная, — продолжил он, игнорируя мой вопрос. — Видная. Тощая ещё, конечно, но это не беда, родит, тогда раздобреет.
— Спасибо.
— Не, я не говорю, что толстой станет, но просто в сок войдёт, понимаешь меня?
— Ты чего к девушке чужой прицепился? — прищурился я. — Своей лучше занимайся.
— Не, я же чисто от сердца, как этот, как товарищ. Хорошая она у тебя, весёлая. И добрая, вроде. Только…
Он замялся.
— Чего только?
— Не знаю, как сказать поточнее, чтобы… Ну, в общем, избалованная она. Одна дочка, батя шишка, ни в чём никогда отказа не знала, по морям с детства, ела сладко… Понимаешь, куда я клоню?
— Нет.
— Да погоди ты, чего надулся? Я ведь не критикую её, хвалю, наоборот. Но есть же объективные факторы, понимаешь? Объективная реальность, данная нам в ощущениях. Разные вы. Это я как твой кент говорю, по-братски, сечёшь?
— Слушай, Серёжа, отстань ты от меня со своими сентенциями.
— Почему сентенции? — пожал он плечами. — Чисто, как есть излагаю. Это ж на первых порах цветочки-смехуёчки, прыг да скок, туда-сюда-обратно… Врубаешься? А годик пройдёт, начнётся. То не так, это не эдак, да как ты посмел, да пошёл ты вон, да я только свисну, за мной очередь выстроится. Я же чисто о тебе забочусь, я же…
— Так, психолог! Закончили разговор.
Он хмыкнул и отвернулся к окну, остаток дороги мы молчали.
Машина остановилась у небольшой щитовой избушки. Некогда голубые стены изрядно облезли. Окно было забрано решёткой в виде разбегающихся из левого нижнего угла лучей. На двери, обитой вздувшимся ДВП, по трафарету было набито: «Контора».
Я велел Сироте ждать снаружи, а сам зашёл внутрь. Там сидел пучеглазый Рубен и немолодой железнодорожник в фуражке.
— Здравствуйте, люди добрые, — поприветствовал их я. — А где Давид Вазгенович?
— Принёс? — не обращая внимания на мои слова, кивнул Рубен. — Накладные давай, говорю.
— Давайте Мандаляна дождёмся, — качнул я головой.
— Три дня ждать будем, — нахмурился Рубик. — В командировку его послали.
— Внезапно что ли?
— Внезапно, — недовольно подтвердил он. — Давай накладные, пойдём проверять.
Я вытащил из портфеля бумаги и передал ему. Рубен взял их, небрежно пролистал и бросил в картонную папку полиняло-жёлтого цвета. После этого мы вышли из избушки и все вчетвером пошли по составу. Железнодорожник снимал пломбы и открывал двери вагонов. Рубенчик, пыхтя и страдая, забирался в вагон и контролировал наличие товаров.
Продолжалось это безумно долго. Рубен под конец тоже задолбался и стал выполнять работу более поверхностно. Наконец, всё проверив, он закончил. Теперь нужно было ждать, когда появится Ананьин. Железнодорожник ушёл и в конторе остались только мы с Рубеном.
Ананас появился почти одновременно с ещё одной машиной. К конторе подъехали уазик и волжанка. На уазике привезли деньги, два импортных дипломата, а на «Волге» — Ананьева. Он зашёл в контору и огляделся. Вместе с ним зашли Выдрин и тот самый кент что был с нами на последнем деле.
— Так, — сказал Ананьин, — давайте деньги. Товар передан?
Он тревожно осмотрелся и выглянул в окно.
— Передан, — подтвердил я.
— Ладно, давайте уже, сделаем дело и разойдёмся.
Рубен кивнул и открыл оба дипломата. Они были забиты пачками денег.
— Неплохо, — усмехнулся Ананьин.
Он начал брать и проверять выборочно пачки, перелистывая купюры.
— У нас всё, как в аптеке, — улыбнулся Рубен. — Вы тут оставайтесь сколько хотите, считайте, если надо, решайте там, кому чего, а я пошёл.
Всё происходящее выглядело предельно обыденно. Контора, поезд, два дипломата… Будто бы это было частью ежедневно рутины. Ну вот, как говорится, подняли деньжат и ничего не случилось, земля не разверзлась под ногами, никто никого не стыдится. Просто люди делают своё дело. Трудятся, не покладая рук…
— Куда пошёл? — нахмурился Ананас. — Жди, пока сосчитаем. Пошёл он, видите ли…
Он пересчитал все пачки и прочистил горло.
— Ну что, разбегаемся? — предложил Рубен с елейной улыбкой на устах. — Всем большое спасибо и…
Он вдруг прервался и прислушался.
— Вы ничего не услышали?
— Нет, — уверенно ответил я.
— А что я должен был… — начал Ананьин и осёкся.
Над нами прогремели вертолёты…
— Что это такое! — воскликнул Ананьин. — Какого хрена здесь…
Его голос оборвался. В окно он увидел цепь вооружённых автоматами людей, бегущих по направлению к конторе.
24. Операция «Ананас»
Ананьин задёргался, заметался, как огонь на пожарище. Дурак, какой я дурак, вероятно думал он. Эта мысль чётко отпечаталась на его челе, пронеслась бегущей строкой и сменилась потоком разрозненных междометий.
Рубенчик был взволнован не меньше Ананаса. Он перебегал от окна к окну, всплёскивая пухленькими ручками, как гигантский пингвин, потерявший разум.
— Что происходит⁈
