Оленин, машину! - Дарья Десса
Но кинуться на американцев? Да… это со стороны японских милитаристов было… В общем, напомнило кокер-спаниеля, решившего подраться с сенбернаром. Решили, видать, не отставать от своих германских «партнёров» по «Оси зла». Но тем мы зубы обломали, этим тоже не поздоровится.
Наша колонна шла дальше, а те машины, что оказались подбиты или сломались во время отражения контратаки, теперь ремонтировали прямо в долине. Сухов приказал никого не ждать: неизвестно, где и когда может понадобиться наш батальон. Время шло, и комбат знал, что задержка может всей армии стоить слишком дорого.
Внезапно впереди раздался оглушительный взрыв. Воздух содрогнулся, как будто сама земля вздрогнула от боли. Колонна резко остановилась, и впереди мгновенно поднялся хаос — взлетевшая грязь, крики, рокот танковых моторов, пробивающийся стрёкот пулемётов и автоматов. Казалось, все открыли пальбу во все стороны, как будто враг был повсюду, и каждый стрелял, куда видел.
Майор Сухов прищурился, вытер ладонью мокрое лицо, — хоть я и опустил крышу виллиса, но вода залетала всё равно через боковые двери, лишённые стёкол, — резко обернулся назад.
— Связь со вторым! — коротко бросил он.
Боец, сидевший сзади, нервно разворачивая рацию, быстро нашёл нужную волну и связался с командиром первой роты. Сухов, протянув руку, схватил микрофон и вслушивался в треск помех.
— Что там у тебя? — потребовал он доклада, почти крича в рацию, перекрикивая шум боя и грохот моторов.
Ответ был резким, полным напряжения и едва сдерживаемого гнева:
— Смертники! –голос был чёткий, но, мне показалось, срывающийся на крик.
— Сколько?
— Да штук с полста будет…
Послышалось ещё несколько взрывов, не таких сильных.
Сухов убрал микрофон от лица, на мгновение глядя в одну точку перед собой. В глазах его мелькнуло что-то жёсткое, хищное — тот блеск, который появляется у человека, когда он понимает, что идёт по краю лезвия.
— Смертники, значит, — тихо, словно для себя повторил майор, и затем снова повернулся к бойцу с рацией: — Доложи о потерях!
Треск помех заполнил кабину «виллиса», пока командир первой роты отвечал, но ответ едва можно было различить — стрельба и крики всё заглушали. Сухов снова нахмурился, лицо его стало как каменное, в уголках глаз притаилась решимость.
— Три машины подбиты!.. — начал было докладывать комроты, но тут громыхнул четвёртый взрыв, и его голос прервался.
— Твою мать! — выругался Арсентий Гаврилович и добавил ещё несколько крепких выражений. — Соедини меня с Лисоченко!
Капитан Андрей Мартынович Лисоченко, как я недавно узнал, — точнее, вспомнил, используя память Алексея Оленина, — был перед самым началом наступления назначен на должность заместителя Сухова — начальника штаба батальона. Сработаться как следует они, судя по всему, не сумели. Да и трудно это — комбат воюет с 1943 года, а Лисоченко успел поучаствовать только в Пражской операции на должности командира роты, что действовала в составе 3-й гвардейской танковой армии под командованием генерал-полковника танковых войск Павла Семёновича Рыбалко.
Проявил-то себя Андрей Макарович хорошо, но чтобы заслужить доверие и уважение Сухова, требовалось намного больше. И времени, и событий. А откуда им взяться? Потому и смотрел комбат на начштаба с плохо скрываемым недоверием. Вот и теперь готов был, кажется, всех собак на него повесить.
Вскоре радист протянул микрофон:
— «Десна» на связи, товарищ майор!
— «Десна»? Это первый. На нас напали. Где, где. В гнезде! Ты где вообще есть, капитан? А должен быть тут, рядом со мной! Срочно отправляй сюда мотострелковую роту! Где они там плетутся? Чтоб через десять минут зачистили дорогу по обе стороны. Выполнять!
Я понимал, что ждать подмоги — дело безнадёжное. За десять минут рота мотострелков до нас не доберётся, даже если их командир заставит их бежать сюда сломя голову. «Виллис» и сам с трудом держался за танками, мотаясь на каждом ухабе, как лодка в шторм. А вот «студерам», с их громоздкими кузовами, придётся совсем несладко пробираться по этой разбитой дороге. Земля из-за дождя превратилась в месиво, после танков остались глубокие колеи. На пути — долина, перекопанная гусеницами танков, изрытая воронками. Пробиться по ней будет настоящей мукой.
Они сюда доберутся, но не раньше чем через час, а может и больше. А что за это время смогут сделать камикадзе, внезапно налетевшие на нашу колонну, растянутую на несколько километров? Врагов не так уж много, как доложил комроты, но они фанатично решительны и опасны именно своей безрассудностью. Словно бешеные псы вцепились в колонну, без страха и сомнений, и каждый их взрыв показывал, что с ними не будет ни пощады, ни жалости.
За этот час камикадзе успеют превратить нашу колонну в горящие обломки, одну за другой вырывая из неё машины одну за другой, сжигая, расстреливая, пока те, вцепившись в свои автоматы, будут пытаться отстреливаться, прикрываясь бронёй. Колонну, растянутую и уязвимую, словно змею, можно было расчихвостить за милую душу. Значит, надо было решать что-то и очень быстро.
— Товарищ майор, — повернувшись к Сухову, я постарался говорить спокойно, — предлагаю собрать бойцов охраны и пройтись рейдом по этим смертникам. Быстро, внезапно. Если их тут полсотни, может, сумеем отвлечь их внимание, а при удаче и выбьем большую часть.
Комбат, нахмурившись, медленно кивнул, и в его взгляде мелькнуло напряжение — не страх, а скорее суровая оценка всех рисков. Он смотрел в сторону автоматных очередей, которые летели от колонны в обе стороны дороги, будто пытался взвесить, насколько вообще возможно организовать такой рейд. Времени на рассуждения у нас было не много. Он уже начал обдумывать, как организовать отряд, но вдруг остановился и, посмотрев на меня, твёрдо произнёс:
— Сам поведу.
Я опешил от его решительности. Майор был старше и опытнее меня, и его стремление быть в первых рядах заслуживало уважения. Но я понимал, что его присутствие здесь, с радистом, важно для управления всем батальоном. Без Сухова тут всё пойдёт под откос, потеряется координация, не будет ни команды, ни связи. Решил настаивать, хоть и понимал, что не дело, когда старшина с майором бодается.
— Арсентий Гаврилович, — начал
