Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи
После этого наступило молчание, и Сорвил оглядел друга. На Цоронге уже не было ни алой туники, ни золотистых лат кидрухильского офицера. Он надел облачение родного Сорвилу Зеума: боевой пояс, который стягивал килт из шкуры ягуара, и парик со множеством промасленных завитков, – символ неизвестно чего. Ткань и платье казались до абсурдного чистыми и неношеными, совершенно не вязавшиеся с побитым, изможденным и немытым телом, на которое они были надеты.
– А те, что отстали? – спросил Сорвил. – Что с Оботегвой?
– Понятия не имею… Но, может, это и к лучшему.
Молодой король хотел спросить, что он имеет в виду, но важнее ему показалось не обращать внимания на слезы своего друга.
– Наследников больше нет, Сорвил. Мы все мертвы.
Оба помолчали, размышляя. Растяжки палатки жалобно пели на крепком ветру. Шум в лагере стихал и усиливался с его пульсом, словно небо было стеклом, в котором звуки мира то расплываются, то становятся четкими.
– А Эскелес? – спросил Сорвил, понимая, что всего лишь предполагает, что его наставник выжил. – Что с ним?
Цоронга нахмурился:
– Он же толстяк в голодные времена.
– Что?
– Зеумская поговорка… Означает, что люди вроде него никогда не пропадут.
Сорвил поджал губу, вздрогнув от внезапной боли, пронзившей его.
– Даже когда им следует.
Цоронга потупил взор, словно сожалея о резких словах, а потом с беспомощной улыбкой поднял глаза.
– Зеумские поговорки отличаются резкостью, – сказал он. – Мы всегда отдавали предпочтение мудрости, а не громким словам.
Сорвил фыркнул и широко улыбнулся, но тут же понял, что запутался в собственных противоречивых обвинениях. Столько погибших… Друзья. Товарищи по оружию. Ему претило испытывать радость, забыв об удовольствии и облегчении. Не одну неделю они стремились вместе к победе, одолевая расстояния и собственные слабости, чтобы выполнить смертельную миссию. Они сомневались и боялись. Но крепились. Они победили – и, несмотря на горькие потери, этот факт кричал о себе с ненормальным торжеством.
Наследники погибли в славе… бессмертной славе. Что это была бы за жизнь, проведенная в пререканиях и распутстве, жизнь, подобная смерти?
Цоронга не разделял его праздничных настроений.
– Те, кто упали… – осторожно начал он, как обычно делают друзья, надеясь утешить. – Одни из немногих счастливцев, Цоронга… Правда.
Но, еще не договорив, молодой король понял, что его предположение неверно. Наследный принц горевал не о павших, а о собственном спасении… или его способе.
– Есть еще одна… поговорка, – сказал Цоронга с несвойственным ему сомнением. – Еще одна поговорка, которую тебе нужно узнать.
– Да?
Наследный принц посмотрел прямо в глаза.
– Мужество отбрасывает самую длинную тень.
Сорвил кивнул.
– И что это значит?
Цоронга бросил на него нетерпеливый взгляд с видом человека, который пытается сделать неловкое признание.
– Мы, зеумцы, люди дела, – тяжело вздохнул Цоронга. – Мы живем, почитая память покойных отцов мудростью в суде, отвагой на поле…
– Черный вход в царствие небесное, – перебил Сорвил, вспомнив, как друг объяснял ему основы зеумской религии, заключающиеся в духовном воздействии в мелочах. – Помню.
– Да… Точно. Сказанное означает, что мужество одного человека – это позор для другого…
Он поджал полные губы.
– А ты, конник… Что ты сделал…
Ночь, темнота, смятение чувств и неясных образов вновь обрушились на Сорвила. Он вспомнил, что выкрикнул другу в тот момент, когда Эскелес рухнул на землю…
– Хочешь сказать, что я опозорил тебя?
Суровая улыбка.
– В глазах моих предков… без сомнения.
Сорвил, не веря, замотал головой.
– Я прошу прощения… Может, если повезет, тебя тайком пронесут к черному входу.
Наследный принц нахмурился.
– То, что ты делал, было каким-то чудом, – сказал он, вконец расстроившись. – Я видел тебя, конник. Я знаю, что ты обращался ко мне… И все-таки поскакал дальше.
Он посмотрел так, будто произносил речь перед толпой более примитивных созданий.
– Теперь я всегда буду искать способ, как выйти из твоей тени.
Сорвил вздрогнул под его взглядом. Глаза остановились на Порспериане, который, скорчившись, сидел в углу, освещенный серым светом…
– Пора поискать компанию трусов, – вяло предложил он.
– Самая длинная тень, помнишь? – сказал Цоронга с видом человека, унизившегося до признания своего унижения. – Единственный способ – единственный – спастись – встать на твою сторону.
Сорвил кивнул, изо всех сил стараясь сдержать свое юношеское смятение и вести себя как подобает мужчине – как королю гордого народа. Цоронга-ут-Нганка’кулл, будущий сатакхан Высокосвященного Зеума, тем самым приносил извинения – что было примечательно само по себе – и молил о глубочайшей милости: восстановить свою честь и обеспечить бессмертие души.
Молодой король Сакарпа протянул ему руку ладонью вверх, вытянув указательный палец. Один закадычный друг другому.
Цоронга нахмурился, а потом улыбнулся:
– Что это… Хочешь, чтоб я понюхал его?
– Н-нет, – запнулся Сорвил. – Нет! Мы называем это «вирнорл»… «замок из пальцев». Это клятва союза, способ сказать, что отныне все твои сражения будут моими сражениями.
– Вот дурачок, – усмехнулся наследный принц, накрывая всю его руку теплой чашей своей. – Иди… Наш славный генерал хочет видеть тебя.
Проводив Цоронгу, Сорвил присел рядом с рабом.
– Теперь я могу говорить с тобой, – сказал он на шейитском, надеясь, что это поможет вызвать какой-то проблеск чувств.
Но старик едва взглянул на него с тем же печальным непониманием, словно он забыл шейитский так же быстро, как Сорвил выучил его.
– И что важнее, – сказал он, отодвинувшись от огороженного очага, – я могу слушать.
Бесплодный солнечный свет изливался на мир, такой яркий, что Сорвил, прищурившись, споткнулся. Он стоял на пороге палатки, моргая и протирая глаза, пока выжженный мир наконец не предстал в ясном свете. Лагерь из тесно стоявших палаток и больших шатров был выбелен яркими лучами…
И ужас окружал его.
Горы чернеющих трупов были свалены в ямы. Шранки, еще и еще, с зияющими ртами и мутными глазами, громоздились бесконечными жуткими кучами. Так же валялись отрубленные руки и ноги, как дрова, которые привозят на рынок сагландеры. Головы и тела лежали большими грудами, напоминая гниющих рыб. Обширные черные участки виднелись на дальних флангах, где ведьмы сожгли не одну тысячу шранков. Они напомнили Сорвилу угольные месторождения, лежащие к югу от Сакарпа, только вместо деревьев тут лежали обугленные, безликие тела. Мертвых было не счесть.
Зловоние резко било в нос. Дышать было нечем.
Зрелище поразило Сорвила не своей скверностью, а немыслимыми масштабами. Он хотел обрадоваться, как и полагалось истинному сыну Сакарпа, при виде поверженного врага своих предков. Но он не мог. Вдыхая отвратительный запах, он смотрел на горы трупов, и ему хотелось оплакивать не шранков, чья мерзость отвергала всякую возможность сострадания, а невинность мира, которому еще не приходилось видеть такого.
Оплакивать мальчика, которым он был до пробуждения.
– Даже если я выживу, – сказал Цоронга рядом с ним, – никто не поверит мне, когда я вернусь.
– Тогда нам нужно убедить других, что ты умер.
Наследный принц самодовольно усмехнулся, но в глазах его читалось беспокойство. Они пошли в неловком молчании, пробираясь среди инритийцев, идущих по проходам меж палаток. Чуть ли не каждый встречный нес на себе печать ночной битвы: одни – с пропитанными кровью повязками поверх страшных ран, другие – с растерянными взглядами, пытающиеся стереть из памяти сцены жестокости и неистовства. Многие узнавали его, а некоторые даже опускали головы, в соответствии, видимо, с какими-то заповедями йнана, тайного этикета Трехморья.
Трудная трансформация его отношений с Цоронгой, понял он без малейшего смятения, была началом перемен, которые вызвал его бездумный героизм. Героизм… Он казался просто глупым словом, каракулями ребенка-лунатика, проведшего беспокойную ночь. Когда Сорвил осмелился вернуться к воспоминаниям, он ужаснулся. Почувствовал себя трусом, стоящим смехотворно далеко от героя, которого Цоронга из него делал.
Кидрухильские офицеры и титулованные воины толпились у входа в шатер Каютаса, и Сорвил предположил, что ему с Цоронгой придется бестолково провести время в бесплодных разговорах. Но при их приближении все обернулись к ним, и слово, передаваемое из уст в уста, побежало по рядам. Негромкие разговоры прекратились. Сорвил с Цоронгой ошарашенно остановились под их сосредоточенными взглядами.
– Хаорстра хум де фал беворен мирса! – выкрикнул возвышающийся в центре толпы длиннобородый человек в черных доспехах.
Он протолкнулся к ним, сверкая глазами, в которых светилось какое-то злобное веселье.
