Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий
И всё же ты проиграл! А может, нет, и отчаиваться рано? Он ведь на миг вылез из своей скорлупы, в глотку вцепиться хотел… Может быть, Господь ещё смилостивится над ним и над своим недостойным слугой? Как же с такими тяжело – он всё знает… Сам, наверное, много раз вот так орал на уставшего жить… Да и говорил ты, правду сказать, все подряд – наобум словами бросался, как всегда, впрочем – тут никогда не угадаешь заранее… А с тобой Ослиному Члену легко было? Ты же тоже знаешь все заходы. И он знал, что ты знаешь, но ведь сумел! Так что завтра опять пойдёшь, Макарий! И послезавтра. И будешь ходить, пока не вытащишь его или пока он не умрёт. А сейчас надо идти к рабе Божьей Марине – жене декарха Георгия.
Вот только чего же так нога болит? Погода ломается, что ли? Не ко времени, ох, не ко времени!»
У Егора отец Меркурий застал в сборе всё семейство, плюс лекарку Настёну. Она что-то объясняла домочадцам, но тут же замолчала на полуслове, когда Меркурий показался в дверях. Старшая дочь, принявшая сейчас на себя роль хозяйки, хлопотала у печи, а хозяин сидел на лавке и молча слушал лекарку. При появлении священника он поднялся ему навстречу, но взглянул как-то без радушия. Священник размашисто перекрестился на икону, висевшую в красном углу:
– Слава Иисусу Христу!
– Во веки веков, аминь, – нестройно ответили все, кроме Настёны.
– Ты зачем ко мне, отче? – не слишком ласково вопросил десятник Егор, закончив с приветствиями.
– Пришёл свершить соборование над твоей богоданной женой, десятник, – слегка поклонился отец Меркурий.
– Ну да ладно, Егор, пойду я, – нарочито спокойно проговорила лекарка, как-то незаметно оказавшаяся уже возле двери. – Все что надо, я тебе сказала, отвар допреет – девки твои Марьяну напоят, как я велела. А закончится питье, ко мне идут, а то и я загляну попозже к вечеру. – Поклонилась от двери хозяевам и уже почти в дверях удостоила вниманием и самого отца Меркурия. – Не мое дело, но торопишься ты… Бабы наши то ль чего наговорили? Так ты их слушай поменьше – у них языки впереди подола вьются. Не помирает еще Марьяна, да и не помрет уже – рано ее соборовать. А то вон девок напугал только…
Священник оглядел застывшие лица Егорова семейства.
«Малака! Сюда что, тоже добралось это суеверие? О том, что соборуют только безнадёжных? Латинская ересь, будь она неладна! Надо объяснять».
– Постой, почтенная целительница. Хорошо, что ты здесь, а то я уж хотел просить хозяев послать за тобой, – как можно приветливее проговорил священник.
«Не ждала от меня такого! Вон как переменилась – брови аж взлетели, но собой владеть умеет – снова натянула на себя постное личико и смотрит с умеренным интересом, как на забавную зверушку. Хотя я её удивил. Сильно удивил!»
– У нас одно дело – лечить. Тебе – тела, мне – души. А общее дело следует делать сообща! Ты не права, почтенная целительница, упрекая меня в поспешном соборовании, – отец Меркурий слегка поклонился, – но не права не по злобе, а от незнания. Таинством соборования призывается на человека благодать Божия, исцеляющая немощи душевные и телесные. И испрашивается прощение ведомых и неведомых грехов, кои суть первопричина всех немощей. Ответь, ты же целительница, бывают ли люди совсем и во всём здоровые?
– Не бывают! – вопрос Настёне явно не понравился, но лгать она посчитала для себя невместным.
– Так и безгрешных людей не бывает, один Бог без греха, – кивнул священник. – Оттого и соборуются верные, моля о прощении забытых и совершённых по неведению грехов, духовном и телесном исцелении. И больные и на первый взгляд здоровые.
– Значит, все грешны? – грустно улыбнулась лекарка. – И все виноваты?
– Все, – кивнул отец Меркурий, – как и больны все без изъятия. Только по-разному: у одного чирей на заду вскочил, а другой при смерти лежит. И каждому помочь надо.
– И как ты Марьяне помогать собираешься? – прищурилась лекарка.
– Настёна! – рыкнул хозяин дома.
– Погоди, Егор. Тут уже мое дело – в его дела не полезу, но и мешать себе не позволю, если что. У нас с отцом Михаилом любви не было, но и не мешали друг другу… Ну почти.
– Потому и хотел послать за тобой, – усмехнулся отец Меркурий. – Ношу разделить. Я духовные болезни врачую, ты – телесные. Без здорового тела даже здоровой душе держаться как-то не в чем. Меня-то Господь в лекарском деле не умудрил: лубок могу наложить, рану перевязать, гниющую плоть железом прижечь, углём из костра накормить от поноса злого, и всё.
Девицы зарделись, а Егор вполне отчётливо хрюкнул.
– У каждого своё дело, – священник слегка поклонился задумчивой Настёне, – у тебя своё, у меня своё. Нам друг с другом делить нечего, а иной раз и помогать надо. Сейчас, например. Скажи, почтенная, сильно смущён разум у рабы Божьей Марины?
– Это у Марьяны? – Настена вздохнула. – Да разум-то ее при ней, но до него сейчас достучаться непросто.
Горячка у неё. Не узнаёт никого. Она и до того не совсем в себе была – страхом пришибленная. – Целительница отошла от двери. Теперь она глядела на Меркурия с интересом и говорила обстоятельно. – Я тебе вот что скажу – я с ней билась не один год, вон спроси Егора… И получаться стало, но уж больно медленно дело шло, а тут… Но может, оно и к лучшему – переломилось в ней то, что раньше не давало в полную силу жить… Она же давно, еще до того, как к нам приехала, напугалась сильно – а этот испуг тот пересилил, выходит. И раз за детей кинулась – есть надежда. Поднимется – исцелится. И от старого, и от нового… Вот только чем ее вывести из того забытья – не знаю пока. Не помирает, но и лучше не становится. Ты говоришь – душу исцелять пришел – сумеешь до нее докричаться? Остальное я сделаю…
«И тут то же самое! И тоже – достучаться надо… Да уж, Макарий… тьфу, вот теперь – Меркурий, тут Макарию делать нечего. Попал ты… Это не покалеченные в первом бою сопляки. Они – страшно, жалко, иной раз невыносимо – но понятно и привычно. И даже не Аристарх
