Дочь Революции (СИ) - Карнов Тихон

N Ø Я Ŧ H [3.27, в 13:56]: Сегодня свободен?

Когда воспалилась незаживающая рана Войны, Марк Дайомисс служил охотником и уже не мечтал вернуться к должности златоклюва. В Линейной, возможно, он был лучшим, но и провинциальные требования значительно ниже столичных. Впрочем, это больше не имело значения. Дайомисса, как и прочих рядовых служителей, одним приказом переквалифицировали в странника с последующим назначением на приграничные территории.

Dajomiss M.Z. [3.27, в 14:07]: Боюсь, что нет. Я вынужден на некоторое время покинуть Родополис. Можем продолжить, когда все уляжется.

— Получается, — меж тем из коридора слышался разговор столичной златоклювой с гостем мурмурация, — Раге [трахнули], но с Тардиградска на нас прёт весёлая компания из Отца Болезней, Матери Жизни и Отца Кошмаров?

— Получается так, — меланхолично подтвердил второй. — Но думать о них пока не стоит — если русские не справятся, то тогда…

— Я знаю, Залерт, — перебила его женщина, — ты здесь из-за кошмаров. Удалось найти что-нибудь в Ракоди?

— Немного. Погост сильно изменился с моего… последнего визита. В Александрийскую прорвались только через сутки — местные андеры оказали нам не самый лучший приём… Что до библиотеки, то да, информация о кошмарах там была, но она тебе точно не понравится: они неуязвимы.

— То есть как это?

— «Не выковано ещё того оружия, что способно изничтожить порождение Лира, и никакое сияние не разгонит тьму его воплощений», — преисполненным пафосом голосом процитировал один из источников странник. — Проще говоря, ни металлы, ни радиация нам не помогут. В некоторых книгах — карпейских, правда — говорится, что кошмар может одолеть его владелец, но лишь временно.

— Обнадёживает, — с сарказмом бросила красморовица, — но ничего принципиально нового в этом нет. Думаю, ты здесь не за тем, чтобы похвастаться путешествием и красным дипломом ВАДа?

— А ты, как всегда, сама тактичность, Жанна. Я здесь по распоряжению Аристова.

— Аристов? Вот уж не думала, что ещё услышу эту фамилию… — в голосе златоклювой прозвучали нотки напряжения. — Что этому опричнику могло понадобиться от нас?

— Он хотел, чтобы я поделился…. актуальной экспозицией с Родополисом, поэтому, прошу, оставь своё красноречие на внерабочие часы. Ты должна понимать, что кошмары — достаточно серьёзная угроза, чтобы просто так игнорировать её. Если сектантов ликвидировать легко, то порождения… Послушай, стоит им погубить своего владельца, как они обретают… независимость, да. И, в отличие от андеров, их не ограничивают ни очаги, ни что-либо ещё.

— И что ты… вы тогда предлагаете? — спросила Жанна серьёзно.

— Не знаю, но… Я слышал, российский Красмор консолидируется со STAind, чтобы установить во всех губерниях какие-то сверхчувствительные камеры, способные зафиксировать появления кошмаров… Впрочем, когда это работало? — нервный смешок. — Думаю, вам стоит ждать распоряжения от сателлита, но пока его не было, мой совет — старайтесь не пренебрегать вызовами, даже самыми, кхм, несерьёзными.

Дайомисс невольно подслушал этот разговор. Последующие его движения не выдали ни волнения, ни страха — ослабив ремни крепления противогаза, агент снял белоснежный клюв, но в зеркале отразилось не лицо, а перетянутый кожей каркас из нержавеющей стали. На скамье подле лежал лоскут чёрной кожи, вскорости сменившей белую. В завершение мужчина прикрепил к противогазу старый золотистый наконечник.

N Ø Я Ŧ H [3.27, в 14:11]: Напиши когда вернешься

Синекамский златоклюв сомневался, что столица к тому времени будет ещё на месте.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Родополис

Оутилканис 9-1-9

3-27/995

К концу марта растаял весь снег.

Весна, ещё не до конца пробудившаяся, грязью и сыростью воспалила остывшую землю.

Сократились поминальные службы, а пресса вернулась к привычным новостям. Лишь изредка в информационном пространстве появлялись сводки с приграничных земель да погостов — новых и теперь даже старых.

Dajomiss M.Z. [3.27, в 18:34]: Не знаю, когда вернусь. Если кошмары имеют над тобой власть, обратись к Жанне. Только имей ввиду, что тогда все твои диагнозы отправятся в базу КОЗ.

Мир, к которому Элиот только начал привыкать, перестал существовать. Агонизируя, он горел в жерле пламени, топливом которого стали их собственные жизни и жизнь Анастази. Лайн с трудом сохранял гримасу угрюмого равнодушия, но брови то и дело хмурились, а губы — поджимались. Казалось, в нём одном было столько ненависти и отчаяния, что, найди они выход, силой одних эмоций всё вокруг было бы сожжено дотла.

Парень ещё раз посмотрел на открытый с Дайомиссом диалог в «Ментаксионе» и выключил протофон.

Вскоре механический провожатый остановил трамвай. По левую сторону находилась остановка, пристроенная к одноэтажному магазину дореволюционных годов с подвешенной маркизой. Однако окна лавки, как и дверь, были заколочены, а колонны, поддерживающие навес над остановкой, разрушались. Под самим навесом постоянно сохранялась сырость; на мгновение Элиоту даже померещилось, что в тёмном углу остановки грибком затаилась элегия.

— Конечная, — меж тем проскрипел голос прототипа, — просьба покинуть вагон.

Лайн отмер. Ненадолго ему удалось слиться с пассажирами, прибывшими, как и он, на пригородный железнодорожный вокзал. Последний, в отличие от расположенных в столице братьев, выглядел бедно. На путях стояли в основном старые составы, а находящиеся на территории здания — ларьки с газетами да снедью и администрация с билетной кассой — норовили вот-вот посыпаться. Единственный дворник, неисправный однорукий прототип, с работой справлялся плохо: мусора на платформах не было, но пыль облепила всё плотным слоем.

— Один билет до Савзары, — подойдя к кассе, попросил Элиот и вложил в пластиковую руку прототипа-кассира несколько осколков, — пожалуйста.

Поверхность механической ладони раскрылась. Деньги упали в приёмник. Глаза кассира вспыхнули, когда система начала устанавливать подлинность осколков. Через пару секунд проверка закончилась, линзы потухли, а из открывшегося рта высунулся языком напечатанный билет.

— Спасибо, — взяв его, поблагодарил Элиот.

До поезда в Савзару — ближайший к стрельбищу населённый пункт — оставалось около получаса. Лайн встал на краю платформы и устало огляделся. В стороне скучковалась группа подростков с пакетами наперевес и гитарой в чехле, а на скамейке рядом сидела пара пенсионерок с цветущими ящиками рассады. От столь непривычно умиротворённой картины повеяло образом прошлой жизни, и на долю секунды Элиоту показалось, что всё ещё может вернуться на круги своя.

Как бы не так.

Послышались гудение, свисток. Вздрогнув, Элиот повернулся и увидел головной вагон электрички. Поезд был старый, полувековой давности. На какое-то мгновение парню почудилось, что вместо старого состава из-за тени деревьев надвигалась проклятая всеми «Оскола». Собранные из разрушенных храмов вагоны дышали элегией, и мир, мимо которых они проносились, умирал. Однако порождённый паникой мираж развеялся так же быстро, как и возник в воспалённом переживаниями сознании.

Покачнувшись, Элиот едва устоял на платформе. Схватился за голову. Судорожно вздохнул.

— Линейная никогда меня не отпустит… — вымолвил он, и отчаяние петлёй въелось под кожу.

— Молодой человек, — с участливым видом обратилась к нему одна из пенсионерок с лавки, — с вами всё хорошо?

Тот, опомнившись, растерянно кивнул.

***

Одиночество гнилостным страхом оплело медовое сердце. Его учащённый ритм никак не замедлялся. Ничего, кроме просыпающегося после зимней спячки леса, Элиот не видел. Порой среди мелькающих за окном деревьев мерещились затаившиеся меж сосен и елей великаны. Скелеты безучастными взглядами провожали несущийся в пригород поезд.

Озноб судорогами сковал грудину, и царящий в вагоне гам утратил значение. Мимо пронеслись играющие в догонялки дети. Сидящие через проход пассажиры развернули из фольги бутерброды. Откуда-то из-за тамбура донеслись гитарные переборы. Потянулся сигаретный запах.