Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны

Абониту поправил очки; над его правым ухом красовался теперь глубокий шрам, и пластырь не давал правильно пристроить дужку.

— Эти очки надо беречь как зеницу ока, — пояснил он. — Единственная запасная пара.

— Ты считаешь, что это правильный ход — уйти и беседовать со мной наедине? Я старался держаться от тебя подальше.

— Спасибо, что ты обо мне позаботился, но в этом не было необходимости. Теперь я держу их в руках, и было бы ошибкой хоть в чем–то идти на компромисс. Они не поднимутся против меня, увидев, что я говорю с тобой наедине. Другое дело — если бы они решили, что я боюсь это делать.

— Возможно, ты и прав. Я молился за тебя все это утро. — Эндрю посмотрел на приятеля. — Я не думал, что ты добьешься успеха, Або.

— Я тоже в какой–то момент утратил надежду. Но моим родичам всегда везло в бою. Рассказывают, что один мой предок уже лежал простертый на земле, ожидая, когда в него вонзится копье, но в этот момент человека, стоявшего над ним, поразило молнией.

Он сопроводил свои слова улыбкой. Перед Эндрю стоял совершенно спокойный, учтивый человек. Было трудно поверить, что он еще сегодня утром пинал Муталли в лицо и, задыхаясь, всаживал в него раз за разом окровавленный кинжал.

— Что же ты сообщишь в Лагос?

Они поддерживали связь с Нигерией с помощью мощного коротковолнового передатчика, находившегося раньше на борту судна, которым командовал Муталли. Абониту уже успел пересадить оператора вместе с передатчиком в свой «ховеркрафт». Каждый вечер им полагалось передавать в Лагос закодированное послание.

— Скажу, что он погиб в результате несчастного случая и что члены экспедиции избрали меня его преемником. Это руководству понравится: они гордятся своей демократичностью.

— А что будет после возвращения?

Абониту пожал плечами:

— Если нам удастся вернуться невредимыми, это уже не будет иметь значения.

— Что ты за человек? — не удержался от вопроса Эндрю. Абониту окинул его взглядом.

— Черный человек. Несколько лет назад один из ваших лидеров заявил в парламенте, что все африканцы — лгуны. — Он улыбнулся. — Пусть это звучит как парадокс Эпименида[33], но я могу присоединиться к этому заявлению: африканец Абониту называет всех африканцев лгунами. На самом деле это, конечно, никакой не парадокс. Быть лгуном — не значит не говорить ни единого слова правды. Кроме того, мы убийцы, мошенники и тираны. Иногда. Именно этого ты, Эндрю, и не можешь в нас понять.

— Зачем ты меня спас?

— Я спасал не тебя, а себя. — Он оглядел белую пустыню. — Хотел бы я знать, где сейчас Карлоу и Прентис — если они еще живы.

— Должно быть, жалеют о содеянном. Им, наверное, сейчас очень одиноко.

— Значит, ты не последуешь их примеру, Эндрю?

— Разве ты не клялся в моей надежности еще сегодня утром? Не из–за этого ли возник весь сыр–бор?

— Частично. Ты не последуешь за ними?

— Нет. К чему подвергать себя опасности замерзнуть, умереть от голода или погибнуть от руки выжившего, но одичавшего соплеменника?

— Это не ответ.

— Тогда давай так: я сделал свой выбор. В отличие от них. И каждый мой поступок только подтверждает это. С каждым днем решение становится все более непоколебимым.

— Хорошо, — резко произнес Абониту. — Завтра мы будем в Лондоне. Ты понадобишься мне в качестве проводника. — Он усмехнулся. — Кстати, теперь будешь управляться с камерами самостоятельно. Лидеру это не к лицу.

— Жаль, что у меня не оказалось камеры сегодня утром.

— И мне жаль. Осталось бы хоть что–то для потомков — если мне суждено пасть от удара молнии.

— Лондон, — молвил Эндрю, — уже завтра… Как ты думаешь туда въезжать? По реке?

— Единственный разумный путь. И единственно возможный. Как по–твоему?

— Верно.

— Что ты скажешь о таком возвращении в свой город?

— Не знаю…

— Ты растроган? Возбужден?

— Нет. Скорее ошеломлен. Мне хотелось бы побыстрее покончить со всем этим.

— А я чувствую воодушевление, — признался Абониту. — И сам себе противен из–за этого. Принцессы и фараонши Древнего Египта требовали, чтобы их тела переодевали после смерти для бальзамирования только разложившимися. Они полагали, что в противном случае бальзамировщик не сможет удержаться и надругается над ними. Лондон — это мертвая фараонша…

— Но не разложившаяся. Она заморожена. Ты сможешь беспрепятственно предаваться некрофилии, Або. Но у египтян были более простые и куда более приятные возможности — например, оскопить бальзамировщиков.

— Дело в том, что страсть знакома даже евнухам. Кроме того, у них могли трудиться и полноценные мужчины. Бывают случаи, когда единственным выходом может служить только неприятное решение. Ты не согласен?

— Полностью согласен, — ответил Эндрю.

Абониту взял Эндрю за руку; это был прямой, откровенный жест. Стоя в стороне от остальных, они были видны как на ладони.

— Ты мне нужен, Эндрю, — сказал он. — Не как проводник и не как оператор. Нужен как друг. Если ты бросишь меня одного с моими соплеменниками, мне конец. Так ты остаешься?

— Да, — сказал Эндрю. — Остаюсь.

Шлюзы в верховьях Темзы заставили снизить скорость; кое–где приходилось делать крюк, чтобы преодолеть препятствие. В районе Теддингтона, совершая очередной объезд, они очутились на поле сражения или расправы. Повсюду возвышались снеговые курганы, из которых торчали замороженные руки и ноги, неестественно скрюченные в смертельной агонии.

— Видишь? — спросил Абониту у Эндрю, когда они медленно продвигались по этому жуткому полю. Ближайший курган был усеян следами недавней деятельности — скорее всего раскопок. Выдранные из мерзлоты трупы еще не успело замести снегом. У одного не хватало руки, у другого — ноги. Эндрю поймал себя на том, что представшее глазам зрелище не вызывает у него ничего, кроме легкого приступа тошноты.

— Да, — отозвался он. — Я этого и ожидал.

— Я тоже. Но видеть все самому — другое дело. Погляди–ка туда.

Эндрю повиновался.

— Что–то застигло его — или ее — врасплох.

На снегу валялась отрубленная от туловища рука. Она определенно принадлежала молодой, изнеженной женщине. На запястье оставались золотые часики.

— Должно быть, здорово перепугался, раз бросил добычу. Мы можем возвращаться к реке?

— Думаю, да. Сворачиваем на северо–восток — туда, между деревьев.

— Хорошо, — согласился Абониту. — Здесь слишком гадко.

В Чисвике их встретило некое подобие жизни. Сперва на берегу замерзшей реки мелькнули странные фигуры, некоторые из которых при приближении «ховеркрафтов» отступили к домам, другие — посмелее или полюбопытнее — остались поглазеть и даже размахивали руками. Рев турбин заглушал любые звуки, какие могли бы доноситься с их стороны, однако один мужчина определенно взывал о помощи. Видя, что «ховеркрафты», не останавливаясь, мчатся по льду, он побежал, стараясь не отстать от них. Команда наблюдала за ним с интересом и подбадривала криками, когда же он растянулся на снегу, окончательно выдохнувшись, осыпала его глумливыми насмешками.

В районе Чисвикского моста копошение людей имело более осмысленный характер. На левом берегу Темзы и на самом мосту собралась толпа. Эндрю насчитал примерно тридцать — сорок душ; в основном это были мужчины, но среди них затесалось несколько молодых женщин самого непреклонного вида. Их определенно собрала здесь новость о приближении «ховеркрафтов», однако в отличие от оставшейся позади группы эти люди были настроены враждебно: они потрясали кулаками и выкрикивали угрозы. Некоторые нагибались и, нащупав предметы потверже, швыряли их в сторону «ховеркрафтов».

— Местное население как будто настроено не слишком дружелюбно, — с улыбкой прокомментировал Абониту.

Над их головами пронесся свист.

— Кто–то из них вооружен, — сказал Эндрю.

Али, мусульманин из племени хауса, исполнявший обязанности капитана на судне Абониту, предложил:

— Надо бы притормозить, сэр, и произвести по ним пару залпов.

— Хочешь преподать им урок, Али? Чтобы бросились врассыпную, попрятались за деревьями, где их все равно отыщет пуля? Добрая старая традиция, только здесь она не сработает. У них есть где прятаться, и они быстро отступят. Лучше не рисковать. Будем надеяться, что нас минует шальная пуля. Не думаю, чтобы они открыли сплошной огонь. Патроны — слишком большая ценность, чтобы расходовать их просто так, сдуру.

Река сделалась шире; впереди взметнулись ввысь трубы Баттерсийской электростанции, однако над ними не вилось даже подобия дымка.

— Сбавь скорость до пяти узлов, — приказал Абониту штурману и посмотрел на Эндрю. — Гляди, вдоль реки идет заграждение. — Он поднял бинокль. — Явно не новое.