Степан Разин - Михаил Васильевич Шелест
Семён кивнул.
— Воск ещё и свиной жир.
— А что не порох? Ежели загорится, полыхнёт так, что мало не покажется. В подвалах такие товары хранить надо.
— Вот и храни, — обиженно сказал Семён.
Я посмотрел крутой двадцатиметровый берег Волги и огляделся.
— Где-то тут стоял плавучий ресторан, — вспомнил мысленно я и так же прикинул. — Надо укрепить склон, чтобы не оплывал, и прорубить в склоне склады. Там можно устроить холодильные погреба. Ну, что, покупаем?
— Земли отписаны или куплены?
— Сначала были отписаны царём Михаилом Фёдоровичем, потом выкуплены.
— Не примут дьяки наш купчий договор, — подумал я. — Морозов, небось, уже ограничил Светешниковых в правах. Надо к царю идти.
— Ладно, — махнул я рукой. — Пишем купчую. Пошли в дом! Жаль здесь жилья нет. Строить надо.
— Здесь строить жильё? — удивился Семён. — Тут невместно. Не поймут товарищи.
— Да и ладно, я тут редко появляться стану. В гостинице переночую.
— Бери отцовскую усадьбу! — вдруг выпалил Семён.
— Усадьбу⁈ — нахмурился я. — А семью оттуда куда?
— Так, у меня же есть. Своя усадьба. Один живу. Туда и заберу мать да сестёр. Дядька Павел тоже бобылём живёт. Потом ещё построим, ежели отца выкуплю.
— Для меня, это — очень большие хоромы. Как дворец царский. На что мне такая усадьба? Тут слуг надо человек двадцать. И дров целый лес, чтобы протопить.
— Разбери часть, — дёрнул плечами Семён.
Я помолчал.
— Пятьсот рублей.
Семён вздохнул.
— Годится.
* * *
— Ты хочешь купить усадьбу и гостиный двор Светешникова? — удивился Алексей Михайлович, выслушав мой рассказ о поездке в Ярославль.
— Я уже купил, но если тебе надо, то отдам.
— А почему ты мне об этом докладываешь?
— Узнал, что ты интересуешься его имуществом.
— Его усадьба меня не интересует. Мне нужны его соляные варницы. Он вор! Он обокрал казну! И должен быть наказан!
Алексей взволновался, покраснел, сжал зубы и глубоко задышал.
— Ревизия показала? — спросил я спокойно.
— Ревизия! — буркнул Алексей.
— Рад, что моя наука тебе пригодилась, — с удовлетворением на лице, произнёс я.
— Я сам считал, — уже спокойнее и с некоторой долей похвальбы в голосе сообщил Алексей. — Без меня они бы долго считали. И твои таблицы с мерами пригодились.
— Здорово! Так и что с усадьбой?
— Мне его усадьба не нужна. Владей. Уехал, говоришь, брат его Павел? И, слава Богу. Мне он не нужен. А Семён, говоришь, ищет сумму выкупа?
— Ищет, государь.
— Мы уже и указ приготовили. Всё одно, Усолье — царский дар. Хочу, дарую, хочу, забираю.
— Я так понимаю, государь, что ты хочешь не соли казну пополнить? Не уж-то монополию хочешь ввести? Я тоже соль вожу.
Царь улыбнулся и глянул на меня хитро.
— Нет, не монополию. Наоборот! Хочу ввести соляной налог. Прежние поборы убрать. Не платят… А ввести один. На соль. Соль всем нужна. Пущай платят.
Я вздохнул, но промолчал. Царь нахмурился.
— Знаю ведь, когда ты так вздыхаешь, не поощряешь. Осуждаешь?
— Кто я такой, чтобы тебя, государя осуждать? Не вижу в том своей выгоды. Меньше соль мою покупать станут. Да и твою тоже.
— Куда они денутся?
— Как куда? — удивился я. — Вот давай посчитаем.
Достал бумагу и серебряный стилос. Нарисовал окружность, разделил круг пополам.
— Вот это, — я показал на одну половину круга, — примерно столько покупает соли народ. Это, расчертил я вторую половину пополам, продаётся в Литву и Украину. Столько — покупают крупные рыбоделы и мясоеды.
— Так вот, при увеличении стоимости, вот эта доля, я показал на большую, — будет уменьшаться. Не денег у народа. Ведь ты сам говоришь, что они не платят подати. Доход в этих частей, наверное увеличится, но, думаю, тоже сократится. Солёная рыба станет тоже дорогой и её перестанут покупать, а значит, зачем её солить много? Итог, знаешь какой?
Я подвёл черту и нарисовал «ноль». Царь уже был знаком с этим знаком, и он ему очень нравился в арифметике. Сейчас, глядя на большой овал царь нахмурился.
— Сборы не увеличатся! А скорее всего — уменьшатся! А вот кое-кто на этом наживётся.
— Кто? — выдохнул царь.
— Кто станет солить своей солью рыбу и мясо. Солевары. Я, например, ежели начну скупать рыбу и начну её солить своей солью. Из солёной рыбы народ станет соль добывать. Из тузлука.
Царь смотрел на меня обалделыми глазами.
— Лучшее, государь, — это враг хорошего. И всегда ищи того, кому выгодно. Ты же помнишь? Узнаешь их по делам их…
— Значит Борис Михайлович, хочет нажиться на этом? — спросил царь. — Ну и пусть. И я стану рыбу солить и торговать.
Я покрутил головой.
— Тебе, государь, невместно. А вот народ озлится. И не только простой люд, но и те кто жил с соли. Те же рыбари, икорные мастера, земли зачахнут, крестьяне убегут. Бунт будет. Соляной бунт. Было такое уже ранее. Ведь половину дней в году народ солёной рыбой питается, что загодя солит. А ежели соли нет? Покупать? А на что, ежели даже на поборы денег нет. Взбунтуются, точно говорю, — взбунтуются.
Глава 30
Царь не внял моим доводам и ввел-таки в марте сорок шестого года соляной сбор. Каждый продавец соли должен был платить в казну две гривны с пуда соли. Естественно, продавцы возложили сей налог на покупателей, просто подняв цену. Наши казаки соль продавать перестали, а «переключились» на добычу и засолку рыбы. В Волго-Ахтубинской пойме произрастали реликтовые дубравы. Из них стали пилить доски и строгать «клёпку» для бочек. Перевезли в Ахтюбинск пару семей бондарей и наладили выпуск разной бочки.
Рутс привёз всё, что мне обещал в мае сорок шестого года, и я успел засадить овощами Измайловские огороды, прилегающие к острову. Картофель сажал не пророщенными глазками в лунки, куда ранее была положена слегка подтухшая несолёная рыба. Помидоров посадил пять кустов, так как сажал семенами, а не пророщенными кустами, и не знал, как они взойдут и хватит ли им времени на вызревание. Остальные семена посеял полностью.
В конце лета был снят неплохой урожай мелкого — сантиметров семь диаметром — картофеля. В каждом кусте уродилось по
