Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко
— Да нет, что вы, вполне естественный вопрос. Знакомый моего отца одно время работал на какой-то стройке на Дальнем Востоке, недалеко от китайской границы, и однажды у него поднялось давление, — импровизирую я на ходу. — Да так, что хоть помирай. А неподалёку в тайге жил старый китаец, который, по слухам, иголками умел лечить. Вот и сбегали за китайцем, вернее, на вездеходе съездили. Тот потыкал в больного своими иголками – и давление практически сразу пришло в норму. Когда я ещё учился в Саратовском медицинском, то интересовался этой темой, попали в руки какие-то самиздатовские брошюрки, даже пробовал попрактиковаться на сокурсниках. И ведь кое-что получалось! Например, с помощью внутренней энергии «ци», как её называют китайцы, иногда получается купировать болевой синдром. Но знаний всё равно не хватает. Сейчас прохожу интернатуру, в Москву приехал на конференцию молодых специалистов, завтра выступаю с докладом. Заодно решил по книжным пробежаться, думал, может найду что-нибудь по восточным практикам… А вас почему это заинтересовало?
— Давайте сначала я представлюсь. Ларин Герман Анатольевич, профессор, невропатолог с многолетним стажем, правда, третий год как на пенсии.
Я тоже представился согласно правилам приличия. Собеседник кивнул и продолжил:
— Начнём с того, что родился я в Харбине в 1911 году, ещё до того, как через русско-китайскую границу хлынули толпы беженцев из Советской России. До революции Харбин был русским городом на территории северного Китая, со своим укладом, своей полицией и градоначальством. Мы не были эмигрантами, мы жили в своём городе. Через несколько лет после революции всё изменилось…
Ларин вздохнул, отведя взгляд в сторону, но я успел заметить промелькнувшую в его глазах грусть.
— Ладно, да это всё лирика… В общем, в Харбине жили и китайцы, одним из них был пожилой мастер иглоукалывания по имени Гао Ван. Отец к нему заходил иногда со своей гипертонией – он обладал избыточным весом, и Ван за один сеанс приводил давление в норму. Я тоже интересовался иглоукалыванием, но не как пациент, а как будущий врач, поскольку мечтал стать врачом, хотя отец и уговаривал меня учиться на железнодорожника – он сам работал инженером на КВЖД. Но душа у меня лежала к врачеванию, тем более что в 1921 году в Харбине врачами Центральной больницы КВЖД и русскими врачами-эмигрантами была открыта Высшая медицинская школа. Преподавание в школе велось по программе Томского университета. В итоге я поступил и закончил её, а Гао Ван, прежде чем уехать к сестре на юг Китая, успел передать мне не только кое-какие знания, но и книгу на китайском языке, которую я впоследствии, уже в СССР, перевёл на русский.
Интересно, подумал я, как похоже на мою историю с корейцем. Только со мной это случилось в более зрелом возрасте. А мой собеседник, судя по всему, впервые за долгое время нашёл возможность выговориться.
— Перевёл текст и скопировал иллюстрации – с рисованием у меня с малых лет дело обстояло неплохо. Кстати, в Высшей школе я недоучился, её закрыли, поскольку она постоянно испытывала финансовые трудности. Я остался недоучкой и с удостоверением личности в кармане – паспортов тогда не выдавали – поехал поступать в Дальневосточный медицинский университет в Хабаровске. И поступил! Хотя университетом это было трудно назвать – он разместился в двухэтажном здании бывшей школы. Только к 1935 году было надстроено ещё два этажа, и здание стало четырёхэтажным. Но я к тому времени университет закончил с дипломом врача-терапевта и был направлен на работу в только что открывшуюся больницу Комсомольска-на-Амуре, недавно ещё бывшего селом под названием Пермское. Там как раз начали строить судостроительный завод, народу понаехало… Ну и лечить их тоже кому-то нужно было. Работы хватало, но я чувствовал, что терапия – не совсем то, что мне нужно. И решил ехать в Москву, учиться на невропатолога, понимая, что с этой специальностью смогу в полной мере использовать свои навыки восточной медицины. Вот только отпускать меня не собирались – на стройке нужны были врачи. Я же был хоть и молодой специалист, как вы сейчас, однако сразу успел зарекомендовать себя с наилучшей стороны. Какую битву мне пришлось выдержать с главврачом больницы… Но в итоге я просто забрал трудовую книжку – в то время она называлась «Трудовой список» – уволился, и самовольно поехал поступать в 1-й Московский медицинский институт, как раз где у вас проходит конференция. Я подал документы, сдал первый вступительный экзамен, и сразу после него на выходе из института ко мне подошли люди в штатском и предложили проехать с ними. Через месяц я как японский шпион на 8 лет отправился в Дальневосточный исправительно-трудовой лагерь – Дальлаг[1]. Откуда приехал – туда и вернулся. Только уже в другом статусе.
Профессор грустно усмехнулся. В этот момент мне было его откровенно жаль.
— Намного позже я всё-таки узнал, по чьему доносу там оказался. Главврач мой бывший постарался из Комсомольска-на-Амуре. Видно, так и не простил моего отъезда. Мне повезло, меня определили в лагерную больничку, хотя и там, конечно, было не сахар. Но по сравнению с тем, через что приходилось проходить другим заключённым, особенно политическим… Не хочется и вспоминать.
Он покрутил в руках трость, тяжело вздохнул, в глазах его застыли боль и тоска. Но Ларин быстро стряхнул их с себя, продолжив рассказ:
— А дальше случилось чудо. Не минуло и года, как на этого главврача тоже в свою очередь кто-то донос написал. Не исключено, кто-то из тех, кто метил на его место. Как бы там ни было, на допросе он показал, что оклеветал меня, и сам отправился в места не столь отдалённые, а я был реабилитирован, с меня сняли судимость, и я снова поехал в Москву – как раз успевал опять подать документы. Со второй попытки всё же стал студентом медицинского института.
Он замолчал, я тоже молчал, не решаясь порвать опутавшую меня нить повествования. Можно, было, конечно, напомнить про книгу, но почему-то хотелось выслушать историю этого немолодого, через многое прошедшего человека. Да и не торопился я особо никуда.
— Во время учёбы я проявил себя с самой лучшей стороны. Остался в ординатуре при Боткинской больнице, затем начал работать невропатологом в 1-й Градской. А потом война… Я попросился на фронт, а в итоге меня
