Андрей Муравьев - Так хочет бог!
Надо было строить дома армянам, надо было строить жилье для крестоносцев, решивших следовать за вождями, надо было обустраиваться самим. Закупка леса и инструмента у ушлых греков изрядно проредила "золотой запас" компании. Без досок и бревен стройка не шла, а склоны гор не изобиловали лесами. Везде, где можно, местные мастера использовали глину и камень, но перекрытия нуждались в древесине.
Одно за другим от Боэмунда летели письма с предупреждениями о нездоровой активности со стороны мусульман.
В конце месяца подоспел гонец с вестью о том, что Сомохов заключил мир с соседними тюркскими эмирами. Мусульмане радовались, что вместо колдунов в долине будут жить "свои". Они разрешили проход в земли Аламута торговцев и гостей "шейха аль-Джабаля". Друзья начали снаряжать экспедицию по вывозу установки, но не успели. В город прорвалась рыбацкая лодка с призывом норманнского вождя всеми силами спешить к Антиохии, где собиралось очередное войско для отпора мусульманам. Отказаться было невозможно. К столице уехало семь десятков воинов, тридцать армян и сорок крестоносцев. Возглавлял их Захар-1. Больше окруженная врагами долина выделить не решилась.
Еще через месяц к новой пристани, пестревшей свежими постройками, пришвартовались два торговых итальянских кораблика. Селение рыбаков успело превратиться в маленький городок, обрасти глубоким рвом (каменистую землю кое-где рвали привезенной из будущего взрывчаткой и первым местным порохом) и глинобитными стенами.
Малышев ждал торговцев с железным инструментом, который заказывал грекам. Сомохов надеялся на калийную селитру. Горовой пришел на пристань, уверенный в том, что корабли доставили им добровольцев-христиан. Толпы их, вернувшихся к побережью после сражений в песках Анатолии, снова штурмовали Сирию.
Ошиблись все.
На первом из пузатых корабликов стояла смутно знакомая женская фигура.
Только когда нос судна ткнулся в мешки с шерстью, заменявшие тут боны пристани, Костя понял, кто пожаловал.
– Саша?
Женщина всхлипнула и бросилась вперед, через борта, на руки мужа.
Она рыдала, гладила щёки, что-то шептала. Малышев, как мог, успокаивал супругу.
По сходням же уже семенила Наталья Алексеевна, прижимавшая к себе щуплую детскую фигурку.
Малышев отпустил жену. В голове будто колокол зазвучал.
– Это…
– Сын! Энрико! Ты – папа!
Костя бросился вперед. Обхватил ребенка и крепко прижал. Мир вокруг кружился хороводом.
Что-то щебетала Алессандра, причитала мать, но он не слышал.
– Мне больно, папа, – писк был еле слышен.
Костя тут же отпустил ребенка.
Глаза его были заплаканы и слегка испуганы.
– Здравствуй, сынок.
Малыш протянул ладошку:
– Бон джорно.
Костя рассмеялся.
Сбоку затараторила жена:
– Нас твое письмо застало в Пизе, я проверяла новое торговое отделение… Приказчик, сволочь, думает, что если баба командует, то можно на карман работать без страха и совести. Я, как заметила, что выручка упала почти вдвое, так сразу всех собрала и поехала… А тут письмо, – она всхлипнула. – Твоя мама собиралась ответное письмо писать, но я узнала, что еписком Пизы собирает флот для помощи паломникам и не выдержала… Вот.
Алессандра показала рукой на корабли.
– Что "вот"?
– Это – мои корабли. Один купила по случаю, а второй арендовала. На них твоя лаборатория. Как вы уехали, пришли несколько заказанных грузов с вонючими порошками, все сюда привезла… Еще мечи, копья, оливковое масло, кожи, строительный лес, брусы и доски. Мы к Антиохии приплыли. Греки напали на флот, многих потопили, но мы прошли. Уже у Антиохии выяснили, где тебя искать. И поплыли сюда…
Костя сильнее обнял жену.
– Умница.
Супруга отстранилась:
– Ты домой собираешься?
С кораблей спрыгивали люди. Костя отметил, что кроме моряков на палубе топчется куча вооруженного сброда.
– Это кто?
Алессандра мотнула головой:
– Паломники. Как услышали, что корабли в Святую землю идут, так от желающих отбоя не было. Отобрала только тех, кто вооружен получше и прокормить себя в дороге мог, – она нахмурилась. – Не увиливай от ответа. Домой когда?
Костя погладил супругу по плечу, прижал к себе и показал рукой за спину:
– Теперь наш дом здесь.
Она хмыкнула:
– Да никогда! – тон был категоричен. – Здесь и собаке не выжить. А уж с теми греками, что у нас за спиной половину пути маячили. И с мусульманами, что под стенами Антиохии туда-сюда гарцуют, и подавно не место нам здесь.
Костя нахмурился, потом взглядом натолкнулся на сына, улыбнулся и оттаял:
– Увидим…
Сын несмело улыбнулся в ответ. Чуть погодя улыбнулась и Алессандра, прильнув к мужу.
11.
– А что ты будешь делать с ними, когда они дойдут сюда? Выполнят обет?
– Они освободят Город и начнут строить царство добра. Я сойду к ним и помогу в этом.
– Построить новую империю?
– Нет… Нет! Это не будет империя. Это будет… Если они освободят Город, то дракон, терзающий души людей, падет. Одна вера – один народ. Где один народ, там нет места злу. И даже если это будет сделано мечом, это будет последнее насилие на этой земле.
– Дракон, говоришь?
Молодой мужчина слегка смутился:
– Не самое удачное сравнение. Но верно отражает суть.
– Ой ли? Мне иногда кажется, что ты все еще юный послушник, а не опытный мастер.
– Ты не прав, старик. Все меняется, люди меняются. Если стараться, то можно искоренить в них все то, что отравляет им жизнь. Я лишь помогу им стать выше, вырости. С годами приходит время отказываться от потрепанных игрушек и забав.
– Ты хочешь искоренить суть проблем?
– Истина всегда не там, где ее кладут. Кто думает, что нашел ее, тот ошибается… В этом мире стало слишком много познавших Правду, – он улыбнулся, поигрывая старыми затертыми четками. – Всем станет легче, когда учений на земле поуменьшится.
– Мечом и огнем?
– Не перевирай. Там, где помогают слова, будут слова. Там, где они не действуют, будет сталь.
Старик устало потер глаза:
– Все это для того, чтобы принести миру любовь?
– Представь себе мир, где заветы исполняются неукоснительно. Без оговорок, потому как кроме кары небес за всем присматривают прелаты, готовые помочь советом, направить, уберечь от опасного шага. Где следуют правилам по зову души, а не под лезвием меча. Где мы можем выйти из тени, не опасаясь удара в спину, окруженные не врагами, а друзьями и учениками.
– У нас это уже было.
Молодой собеседник согласился:
– Да, было… Но я не застал… И очень хочу возродить.
– Ты противопоставишь себя Совету, а старейшие не любят выскочек… Твое сравнение с драконом… Э-э-э… Видишь ли, существует старая сказка.
– Какая?
– Победитель дракона становится новым драконом.
– Со мной этого не случится. Они не подведут меня.
– Не знаю, младший. Я не уверен.
– Зато уверен я.
– С чего бы? Они – не ангелы. Ты создал учение… веру, которая отвергала насилие, где главной идеей стала любовь. Ты за это отдал все, отвергая другой путь… А теперь твоим же именем отправляют на тот свет целые города.
– Если ветвь мертва, ее надо отрезать, чтобы все дерево не умерло. Именно творящие зло ради добра и построят Царствие Небесное на земле грешников.
– Хм…
Оба спорщика присели, прячась от палящего солнца в тени старого патана. Низкий и разлапистый, он укрыл их от взоров бредущей в атаку колонны людей. В сотне метров от сада тысячи ободранных, изможденных, загорелых дочерна воинов толкали к высоченным стенам недалекого Города наспех сбитую осадную башню. Под градом стрел и дротиком, обливаемые смолой и кипятком, воины ползли наверх. Яростная схватка на стенах оказалась скоротечной. Дружина, подоспевшая к месту прорыва, была сметена и втоптана в землю. По улицам хлынула истошно воющая, потерявшая остатки разума толпа. Цель, которая держала их волю в кулаке, которая не давала им упасть, сдаться, повернуть назад – эта цель лежала у ног. Как зрелый апельсин… Который оставалось только очистить.
Дома пылали… Немногочисленные защитники, оставшиеся в живых, пробовали удержать ворота храмов, где толпились женщины, старики, дети. Победителям достались богатые кварталы. Те, кто собрались в храмах, торопливо складывали у входа ценные вещи. Добыча размягчит сердца захватчиков, вино и женщины остановят поднятые мечи. А потом можно будет договориться, выкупить себе жизнь, пускай и ценой рабства. Дрожащие от ужаса люди были согласны на все, лишь бы выжить.
Но так не думали те, кто пришел в их дома.
Замутненный кровавой пеленой взор одного из вождей похода остановился на тонкой цепочке щитов, прикрывших высокие резные ворота.
