Валерий Елманов - Сокол против кречета
Зато меж собравшимися сидел редкий гость – Осман Эрторгулович, который две недели назад зачем-то прибыл из своих степей, да так и остался гостить у Константина Владимировича. Он не был членом совета, но присутствовал. Очевидно, был приглашен.
Рядом с ним тихо сидел еще один человек, ликом почти мальчишка. О нем и вовсе разговор особый. Хоть он и был внуком императора, но – как бы это повежливее сказать? – с родителями у парня оказия, а ежели впрямую молвить – вовсе худо.
Мать из какого-то селища родом, дочка смерда простого. Но это еще куда ни шло. Таких в зале и без него немало, почитай, поболе половины. Но вот батюшка его хоть и князь, да такой, что… Словом, Святозаров отпрыск это. Да-да, того самого Святозара, о котором и вспоминать-то негоже.
Конечно, сын за отца не в ответе. Об этом и сам государь не раз говорил. Но народная молва по-своему судит. «Яблочко от яблоньки…» – шептали люди. Святозар-то князь тоже и ликом был пригож, и удал, и умишком господь одарил, не обидел, ан вон что учудил. Потому, когда на Истислава указывали, то на вопрос: «А чей сынок-то?» – чаще отвечали, поминая не отца, а мать – Миленин он.
Почто его ныне сам государь сюда призвал – неведомо, а Истислава спросить – так, может, он и сам того не знает. По виду же его и вовсе ничего не поймешь – сидит скромно, глаза долу потуплены, в смущении, стало быть, пребывает. Чай редко ему доводится в тереме у деда бывать. Хотя нет, совсем недавно, когда государь занедужил, встречали его в нем, но одно дело – болезного Константина Воло-димеровича навестить, яко родича своего, и совсем иное – в зале этой очутиться.
Так это что ж получается? Никак снял остуду со своего сердца на непутевого сына наш государь? К чему бы оно? Говорят, что человек перед своим смертным часом… Неужто и впрямь все так худо?! Ох, не дай господь!
Ну да хватит о том, потому как наконец-то появился престолонаследник Константин Николич, да не один, а вместе с патриархом. Вот только вышли они не из тех дверей, через которые обычно сюда проходят, а из других, что с верхних покоев императора в залу ведет. Хорошо, если духовный владыка всея Руси причастил Константина Владимировича, а ну как соборовал?[171] И как тут не тревожиться, скажите на милость?!
Да и ступает патриарх тяжело, точь-в-точь как почивший в бозе владыка Мефодий. Но тому восемь десятков было – годы, а этот молодой еще. Не зря в народе говорят, что иная беда тяжелее прожитых лет к земле давит. Беда же у него ныне только одна может быть. Вот и думай тут, терзайся в догадках.
Да мало того. Вопреки обыкновению, Иоанн занял не свое скромное кресло в середине всех прочих, кое облюбовал себе еще три десятка лет назад владыка Мефодий, а прошел гораздо далее, к тронному. Чуть постояв близ него в нерешительности, он властно поднял руку, призывая всех присутствующих к вниманию. Такого тоже никогда не бывало ранее. Да и жестом этим пользовался только сам император.
В наступившей тишине Иоанн I негромко произнес:
– Государь ныне занемог, однако обещал сойти позднее, повелев начинать без него. Пока же его нет, править делами заповедал своему наследнику Константину Николаичу, – и патриарх указал царевичу на пустующее кресло императора.
Тот несколько помедлил, но затем, словно решившись, как-то неловко, боком, протиснулся и даже не уселся, а скорее плюхнулся в него. В иное время это вызвало бы сдержанные улыбки недоброжелателей, искусно прячущиеся в усах и бороде, но только не теперь. Какая разница, как он сел, гораздо важнее – куда.
И до этого дня в последние годы бывало, что в случаях, когда государь отсутствовал, его правнук, а иногда внук Вячеслав вели совет, но никогда еще они не занимали императорского кресла с высоким подголовником, украшенным причудливой резьбой. Кресло стояло на небольшом возвышении, и сверкающий золотом герб на подголовнике указывал, что сесть на него вправе только сам властитель всея Руси.
Значит, не просто занемог император. Значит – пришло его время. Да и то взять – сколь лет уже он сидит на престоле – как бы не четыре десятка. Хотя точно. Ежели подсчитать, то так оно и выходит – с зимы одна тысяча двести двадцать второго года и по нынешнюю, что уже миновала. Эх, годы, годы. Когда вы успели пролететь белокрылыми птицами и куда?
И чуть ли не все сидящие за длинным дубовым столом посмотрели на царевича совсем другими глазами. Если раньше, когда он вел совет, несогласные в чем-либо успокаивали себя мыслью, что вот вернется государь, выслушает, поймет и переиначит, то теперь надо думать о том, как жить именно с этим, который сейчас так неловко уселся на престол, потому что другого уже не будет.
Страшно-то как, господи…
«С другой стороны взять, – размышляли многие из сидящих, – ежели самим выбирать, так изо всех наследников, пожалуй, лучшего и не сыскать. Возрастом разве что не вышел. Двадцать три годка для правителя такой державы – маловато будет… Не погорячился ли Константин Володимерович со своим выбором? Все-таки в этом царевич своему стрыю Вячеславу уступает, и сильно уступает. Да и не только ему одному, но и прочим Святославичам.
В ином же брать – тут все без изъяна. И ликом пригож, и телом статен, невысок, но кряжист, а что смуглый – не иначе как порода булгарская дала себя знать – так и то не беда. Зато нравом господь не обидел, наделив и вежеством и рассудительностью, коей он еще с младых лет отличался.
Да и отец его не кто иной, как Николай Святославич, погибший двадцать два года назад мученической смертью. То есть и здесь все у него ладно. По матери же он – внук самого хана Абдуллы, верного союзника Руси.
Некоторые пальцем тыкали, мол, неспешен Константин Николаевич на решения. Это и впрямь за ним водится. Но и тут как поглядеть. Такой великой державой править – не семь раз все отмерить надобно, как в народе говорят, а семижды семь. Нет уж, пусть взвешивает да перевешивает по десять раз, нежели наобум поступать, как вожжа под хвост попадет. Чай, за каждым указом живые люди стоят.
Еще говорят, что скуповат правнук. Тут он, пожалуй, и государя переплюнет. Хотя и тут как посмотреть. Эта палка тоже о двух концах. Для державного дела он и своего добра не жалеет. Когда три года назад у степняков падеж скота начался, так он им изрядно подсобил. Вон, того же Османа Эрторгу-ловича спросить, так он расскажет, как Константин целые табуны у соседних кочевых народцев скупал, серебра не жалея.
Понятное дело, что на монастыри да храмы столь щедро, как это его дед Святослав делал, внучок жертвовать не станет. Но от того убыток лишь патриарху да церкви. Так что, может, оно и хорошо, что скуповат, – не пустит добро по ветру.
Опять же до купцов всегда интерес имеет – как, да что, да где, да почем. Вон, даже отдельных писцов завел, дабы они за каждым, кто из дальних стран прибыл, все их байки старательно записывали. И труд их втуне не пропадает – читает царевич эти записи, а иные и не по разу.
Скуповат же он не только на казну, но и на доверие. Сам, всегда и всюду только сам. Совета ни у кого не спросит. Разве что у князя Вячеслава Михайловича, но тут сам бог велел, да еще у Торопыги, Любомира и Евпатия Коловрата, самых ближних из дедова окружения, кои его еще князем Рязанским помнят.
Опять же ровен Николаич к людям, любимчиков у сердца не держит, да и со льстецами суров. Поначалу иные мыслили, что удастся к нему с помощью медоточивых слов в доверие втереться. Слушал-то он их внимательно, не перебивал, не обрывал, пусть не улыбался, но щеки-то розовели. А те и рады стараться – заливались, как соловьи в мае.
Потом же, через полгода-год, раз – и нет их в стольной Рязани. По государеву указу один в глухую крепостцу на западный рубеж подался, второй на север, поближе к вековечным снегам, а третий – то ли в Димитров, то ли в Москву, то ли в Зарайск, но тоже радости мало. Из этакой глухомани навряд когда-нибудь удастся вырваться, если ты не семи пядей во лбу.
Но и тут люди подмечали, что уезжали этаким манером лишь те, кто кроме сладких речей ничего иного и не умел. Тех же, что посмышленее, царевич этой отправкой предупредил – дело делай, а со словесами пустыми не лезь.
Словом, если выбирать из всех прочих, то он, пожалуй, и впрямь получше прочих будет. Если бы не возраст. К тому же у Николаича родных дядьев из-лиха, и все они гораздо постарше. О них тоже забывать не след. Святославичи сызмальства к власти тянутся, и не к малой, которой их дед понемногу наделил. Им большую подавай.
К тому же у них за спиной Болгария. Названия-то созвучны, а места разные. Булгары на Волге, а болгары – на Дунае. Волжане аллаху молятся, а дунайские – православные. И второй корень всех Святославичей, не считая покойного Николая, родителя Константина, именно там. Они ведь тоже, как и покойный болгарский царь Михаил I, на одну половинку Рюриковичи, а на другую – Асени и внуками сразу двум государям доводятся.
Так что есть кому их поддержать. Не войной пойти – где такой безумец сыщется, который длань на Русь поднять осмелится. А вот каверзой какой подсобить или, скажем, серебром – это да.
