Европейское турне Кирилла Петровича - Михаил Александрович Елисеев
Илья Иванович сидел, не зная, что ответить.
– Теперь я понимаю, почему она не оставила записки в личных вещах: в шкатулке или несессере, – продолжил Кирилл Петрович. – Ведь после происшествия всё это передали бы вам в руки, и вы избавились бы от существенной улики.
– Она была умна. Очень умна, – кивнул граф. – Этого у неё не отнять.
– Да, умна. Знаете, отчасти я могу понять вас, – признался Кирилл. – И ваше желание наказать её. Девушка была крайне жестока с близкими людьми. Но вот Анна Илларионовна…
Илья Иванович непонимающе посмотрел на него.
– Меня всегда удивляла её привязанность к воспитаннице. Даже несмотря на её выходки. – Кирилл Петрович провёл рукой по волосам. – Она всегда старалась защищать подопечную, даже если она была не права. Старалась отвести удар, или принять его на себя. В какой-то степени это даже выходило за рамки обычных отношений воспитанницы и няни. И после того, как вы рассказали мне свою историю, меня кое-что навело на мысль.
Мужчина пристально взглянул на графа, стараясь уловить малейшее изменение:
– Анна Илларионовна и настоящая мать Софьи – это случайно не одна…
Он не успел договорить, когда Илья Иванович внезапно побагровел, и глаза его расширились от удивления… или возмущения? Готовый выпалить некое ругательство, он сдержался, шумно выдохнул и ответил:
– Кажется, я и так уже наговорил вам много лишнего.
Кирилл встал с кровати, поправив на себе одежду:
– Однако же достаточно для того, чтобы отдать вас под суд. – Он положил руку на плечо графа. – Уверяю вас, чистосердечное признание облегчит вашу вину перед судьёй.
Илья Иванович посмотрел на стену перед собой, тихо ответив:
– Но не перед Богом.
Выйдя из каюты, в коридоре Кирилл столкнулся с ожидающими его пассажирами и офицерами, бывшими с ним в соседней каюте Софьи.
– Как? Он признался? – спросил молодой Ермолкин, опередив остальных.
– А как же, – ответил Кирилл Петрович, пожав плечами.
– Как думаете, стоит ли его запереть до прибытия в порт? – заметил старпом.
– Не думаю, Василий Андреевич. Не такой он человек, – ответил Кирилл. – Да и то, что мы все практически стали свидетелями его признания и, в каком-то смысле, позора… он человек чести, и понимает прекрасно, что от судьбы уже не убежать.
Он обратил внимание на записку Софьи Ильиничны, которую старпом всё ещё держал в руках, и взял, ещё раз перечитав:
– Всё-таки последнее слово осталось за Софи.
Спустя всего пару часов уже были видны петербургские доки и первые жилые дома на окраине города, в районе, где жила беднота. Ещё полчаса спустя вдалеке стал виден шпиль Петропавловской крепости, на который ориентировались дирижабли, плывшие по небу в другие города и страны, либо прибывавшие оттуда.
Кирилл Петрович и Николай Григорьевич спустились по трапу на причал, где уже стоял служебный паромобиль, к которому они прошли, проталкиваясь сквозь толпу встречающих и уже сошедших пассажиров.
– Это за нами? – спросил Позумцев.
– Нет, это за вами. Машина доставит вас и вашу папку с документами прямиком в министерство, – ответил Кирилл.
Вдвоём они подошли к паромобилю, из которого вышел водитель и отдал им честь.
– Вот и прекрасно, – кивнул консул. – Могу клятвенно заверить начальство, что ни одна живая душа не только не пыталась открыть папку, но даже не смогла найти её. Так что ваша предусмотрительность по поводу замка с шифром и распыляющейся краской даже не понадобилась, милейший.
Позумцев коротко хихикнул, на что Кирилл Петрович, будто поддержав друга, сильно рассмеялся. Да так, что даже привлёк внимание других пассажиров. Смех его был столь необычен, что Николай Григорьевич даже нахмурился:
– Простите, я разве что-то не то сказал?
– Прошу прощения, мой друг, но ваша наивность меня умиляет, – наконец-таки отсмеялся мужчина, вытирая уголки глаз. – Благо, что всё обошлось хорошо.
– Всё? Что конкретно вы имеете в виду? – недоумевал Позумцев.
– Прошу вас сделать мне одолжение. Откройте ваш чемодан и выньте папку с замком-шифром. – Когда консул выполнил его просьбу, Кирилл повернул папку замком к лицу Позумцева. – Прошу вас присмотреться повнимательнее. Видите?
Николай Григорьевич пригляделся к замку. Сначала он не понял, куда ему указывал друг. Затем опешил от того, что раньше не заметил едва заметных следов краски, нанесённой вокруг замка.
– Я извиняюсь, но… что это?
– Всего лишь то, что ловушка наших изобретателей сработала именно так, как надо. Вашу папку пытались вскрыть, милейший. А вы даже не заметили этого.
Позумцев застыл посреди причала с раскрытым ртом:
– Но я… я бы ни за что не подумал! Но ведь я же… всё время…
– Так ли уж и всё время? – уточнил Кирилл Петрович. – Поверьте мне, вашу папку трогали, а вы даже не заметили этого.
– Но как? – всё ещё недоумевал консул. – И главное, когда?!
– Не ошибусь, если предположу, что попытка кражи документов произошла как раз в это утро, когда у вас были леди Бичем, Семён Михайлович и Сиволап, – кивнул своим мыслям Кирилл Петрович. – Все трое были сегодня в вашей каюте. И у каждого из них была возможность обыскать комнату.
– Но я даже не смею грешить на кого-то из них! Помилуйте! – взмолился Николай Григорьевич.
– Хорошо, давайте вместе с вами попробуем догадаться, кто мог касаться этой папки? – Кирилл поправил котелок на голове. – Вы вышли в уборную, так?
– Так, – кивнул Позумцев.
– Кто в этот момент оставался в комнате?
– Леди Бичем, – ответил консул. – Но, как я вам рассказывал, когда я уже выходил, то её не было, а в комнате были Семён Михайлович со своим автоматоном. Он сказал мне, что леди испугалась, спешно собралась и убежала из каюты. А-а-а! – лицо консула преобразилось. – А ведь верно! Я после вышел за ней в коридор, пытаясь остановить и успокоить, а в моей спальне эти двое оставались несколько минут!
Кирилл Петрович, нахмурившись, шумно выдохнул, разочарованный выводами друга:
– Та-ак. То есть, по-вашему, это Семён Михайлович пытался вскрыть папку? – уточнил мужчина.
– Ох, ну разумеется! Не могла же совершить подобную гнусность столь утончённая женщина, как леди Бичем. – Позумцев хитро прищурился. – Ведь вы тоже обратили внимание на то, что наш учёный друг постоянно упоминал о болтливости своего автоматона Сиволапа. Однако за всё время плавания я
