Константин Минаков - Харьков 354-286
— Хотя бы и на такой. А у тебя вообще никакой.
— Ребята, может хватит вам ругаться по принципу сам дурак? — это Лиде надоело слушать нашу перебранку.
— Лида, ты же знаешь, что мы не всерьёз.
— Конечно знаю. Но и меру тоже стоит знать. Вам уже третий десяток каждому идёт, а всё как дети, не угомонитесь.
— Дык, а что тут такого? И вообще, ты должна знать, что мужики те же дети, только с большими причиндалами.
— Да по вам заметно, что вы оба как были детьми, так ими и остались. Подростки, блин. инфантильные.
— Повторяешься, Лида. Подростки, они по умолчанию инфантильные, если только что-то экстраординарное не произойдёт.
— Угу. Как, например, Великая Отечественная. И придётся этим подросткам вместо взрослых вкалывать по полной.
— Или так, или воевать, — не стал спорить с девушкой Бондарь.
Наконец, мы зашли домой. Хотя, почему, наконец? Тут ведь идти всего ничего от проходных.
Зайдя в комнату, я первым делом разулся и дал отдохнуть ногам после рабочего дня. Затем мы немного перекусили, попили чай и разошлись по своим комнатам.
Я глянул на часы и заметил, что настало время идти на встречу со Светой.
— Лёха, ты хоть зубы почисть, а то ещё станешь с девушкой целоваться, а у тебя, что называется, будет несвежее дыхание. Всё малину себе испортишь.
— Без тебя, знаю, Саня. Не маленький уже, не в первый раз с девушкой на встречу иду.
— А скажи, ты ей цветы дарить будешь сегодня? — ехидно поинтересовался Бондарь.
— Нет, не буду. Во-первых, у меня с ней не свидание, во-вторых, она не в моём вкусе.
— Рассказывай-рассказывай. Посидишь тут ещё немного, и любая девушка в твоём вкусе будет.
— Я ж не ты, чтобы кидаться на любой объект, оборудованный сиськами и не только сиськами, — отпарировал я.
— Ладно, иди уже. Потом расскажешь, как всё прошло, — примирительно сказал Бондарь.
Я набросил куртку и пошёл в сторону проходных. Благо, как я уже говорил, идти было метров 400 от силы.
Светы на месте ещё не было, и мне пришлось подождать ещё минут десять, пока девушка не подошла.
— Добрый вечер, Алексей, — поздоровалась она со мной.
— Привет, Света. Как у тебя дела? — ответил я фразой, ставшей банальностью в нашем мире.
— Всё хорошо. А у тебя как? — видимо, стоило один раз произнести "как дела?", как это стало заразным.
— Тоже всё хорошо. Сегодня практика в цеху была. Знаешь как там интересно? — и Света начала грузить полным описанием сегодняшнего дня, чем поставила меня в тупик.
— Свет, это всё очень интересно, но давай определимся, куда гулять пойдём? А как пойдём, так ты и продолжишь свой рассказ.
— Ой, а давай по берегу Волги пройдёмся. И идти не далеко, и красиво там сейчас.
— Давай не вопрос.
Мы направились в сторону реки, пройдя мимо нашего дома. Я ещё обратил внимание, что светилось окно на кухне. Видимо Саня с Лидой чаи гоняли.
Света продолжала щебетать о чём-то своём, я же слушал её в пол уха, залюбовавшись на вечернюю Волгу, по поверхности которой проплывал небольшой пароход.
— Слушай Лёш, а ведь ты похож на одного моего друга, — неожиданно пронеслась фраза в моём сознании.
— Чего-чего? — опешил я.
— Я говорю, ты похож на одного моего друга.
— На какого? — спросил я в прострации.
— На самого лучшего.
Харьков. 22 сентября 1940 года
— Лёш, тебе обязательно сейчас уходить?
— Конечно, Ань. Увольнительная заканчивается. Надо в училище возвращаться.
— Никак не привыкну к тому, что мы тобой только на выходных можем быть вместе.
— Аня, если бы не этот перенос, то мы бы вообще не познакомились. Сомневаюсь, что ты бы заинтересовалась судьбой лётчика, пропавшего без вести на втором году войны.
— Лёша, не начинай пожалуйста. Тем более, что в этот раз история идёт по-другому. Мы же с тобой познакомились.
Перед Алексеем мысленно пронеслись события последних трёх месяцев. Полёт над городом 22 июня, карантин в Ахтырке, знакомство, а затем бурный роман с медсестрой Аней. Перевод в Харьков для переподготовки в числе первой партии командиров. И вот он в городе, ставшим, благодаря Анне, ему родным. А ведь могло быть и так, что сейчас он был бы один.
Спустя неделю после перевода в Харьков, когда первые впечатления о городе уже улеглись и не вызывали того удивления, что было в первые дни, у эскадрильи Панова начались первые занятия на компьютерном авиасимуляторе. Нет, конечно, они не могли заменить лётной практики, но вот помочь в изучении основ новой боевой тактики могли.
Особенно запомнилось Алексею первое знакомство с историей Великой Отечественной войны, а точнее с первыми месяцами этой войны, когда авиация страны советов понесла свои самые большие потери за всю свою историю. Это просто в голове не укладывалось – как могучая и непобедимая могла растерять свою мощь за считанные дни? И наводило на нехорошие мысли, за которые по голове бы не погладили. С другой стороны, сам факт того, что сейчас эта информация не скрывалась, позволял надеяться, что генералитет в этот раз сделает исключение, и будет готовиться не к прошедшей войне, как делали это все и всегда, а к грядущей, и учтёт все те ошибки, за которые в другой реальности заплатили миллионы жизней.
Собственно, первое занятие и было посвящено первому периоду войны в общем, и тактике советских бомбардировщиков в этот период. Особенно подчёркивался тот момент, что распыление сил по всем направлениям ни к чему кроме дополнительных потерь не привело.
Преподаватель, а им был пожилой мужчина с полковничьими погонами, в красках описал что происходило с вылетавшими самолётами без прикрытия истребителей. В подтверждение своих слов, он продемонстрировал через проектор немецкую хронику того времени, на которой бравые арийские пилоты расстреливали беззащитные русские бомбардировщики.
Зрелище было ужасающим. В какой-то момент Алексею даже захотелось напиться до беспамятства, настолько удручающее сложилось впечатление и такое сильное ощущение безнадёги и тщетности всех усилий в борьбе с фашистами. Но спустя пару минут, эта слабость прошла и появилась жгучая ненависть к немцам, которые столь безнаказанно себя вели летом сорок первого года.
Во второй части вступительной лекции полковник рассказал о дальнейшем развитии боевых действий, когда лётчики РККА уже набрали боевой опыт и смогли на равных воевать с фашистами.
Сталинград. 30 сентября1940 года
Утро началось как всегда неожиданно. По ставшей уже традицией привычке, Саня Бондарь побрызгал мне на лицо водой, и я с большим трудом и матюгами наконец-то раскрыл глаза.
— Вставай Лёха, нас ждут великие дела.
— Опять ты ко мне пристаёшь. Не хочу я ничего, — ворчал я спросонья.
— Лёха, ты ж вчера вроде не пил, и громче всех орал "хочу на полигон, хочу на полигон". Ну вот, радуйся теперь, сбылась твоя мечта.
— Ладно, Саня, спасибо, что разбудил. Ты прав, надо вставать.
Я встал, застелил кровать и стал одевать новенькую, полученную буквально накануне форму с петлицами младшего лейтенанта РККА. А вы как думали? Если уж едешь на полигон снимать испытания новой секретной техники, то и выглядеть должен подобающим образом. А тут вспомнили, что я ещё в Харькове получил звание младлея, вот оформили все бумаги и выдали форму со всеми прилагающимися причандалами. Саня ещё сокрушался, что товарищ Сталин не торопится погоны вводить, а то обмыли бы мои одинокие звёздочки. Ну да и ладно. Сей прискорбный факт не помешал нас собраться вчетвером с Кузнецовым и Акимовым и отметить сие действие, опуская в стакан с водкой кубики вместо звёздочек. К тому же в РККА приняли не только меня, но и Саню, который получил сержантские петлицы. Так что мы и его треугольники обмыли.
В общем, я оделся и встал перед зеркалом, поправляя пахнущую особым запахом новой кожаной вещи портупею.
— Вах, красавец, да. Был бы я девочкой, точно влюбился бы в тебя, — заявил Бондарь заглянувший в мою комнату.
— Иди-иди, гуляй отсюда, не мешай мне одеваться, — возмутился я.
— Лёха, а ты как к цветам относишься? — неожиданно спросил меня Саня.
— Ну, нейтрально-позитивно. Помогают добиться от девушек благосклонности. А что? — спросил я Бондаря, не понимая, в чём заключается подвох.
— Да так, я за тебя беспокоюсь. Боязно мне, что если ты и дальше будешь перед зеркалом вертеться, то в цветочек превратишься. Жёлтенький такой. Нарциссом называется. Придётся тебя тогда передать Лиде на попечительство. Будет он за тобой ухаживать. Поливать там, землю удобрять. А по праздникам будет пересаживать в парадный горшок и носить на демонстрации.
— А не пошёл бы ты куда подальше, — возмутился я.
На что Саня только радостно прогыгыкал и, напевая какую-то песенку, ушёл в ванную комнату бриться.
