Андрей Архипов - Ветлужская Правда
– Сам понимаешь, про что вещаешь?
– Ага.
Веремуд поскреб грудь, разгребая усеявший ее жесткий волос, и задумчиво протянул:
– А еще кто-нибудь твои речи разумеет?
– Иногда.
– Тогда вставай, вскоре небо дождем разродится, пора всех уводить отсель…
– Уже.
Жилистая фигура ветлужца приподнялась над землей и сладко потянулась. Через несколько мгновений он уже висел на могучей березовой ветке и поднимал свое тело вверх, каждый раз скрипя тонкими пленками бересты, скользящими под его руками.
После этого полусотник обычно скакал и прыгал, словно в него вселялся черт и заставлял под незримую дуду исполнять свои бесовские пляски. По-крайней мере, так это и выглядело, хотя сам ветлужец называл сие действо растяжкой.
– Будет ерничать! – разозлился Веремуд и вновь сплюнул в кусты. – Отпустил бы ты меня, что ли! Впустую время потратим! Не захотел Прастен с тобой дело иметь, не захотят и другие!
Насколько он помнил, Иван свои попрыгушки проделывал каждое утро, да и его подельники, не занятые в дозорах, исполняли что-то похожее. В другое время Веремуд, конечно, сделал бы вид, что ничего не замечает, или поднял бы полусотника на смех, но сейчас подобные выверты вызывали у него легкое раздражение…
«Эти разудалые вои отказали в помощи тем, к кому они шли все эти долгие дни и ночи! На что они теперь надеются? Что их серебро затмит всем глаза?»
За его спиной что-то зашелестело, и к тлеющему костру выскочил Пельга, усталый, с головы до ног в паутине. Ветлужский десятник будто и не ложился спать после ночных посиделок, а бродил на ощупь по темному лесу, собирая на себя белесые хлопья с запутавшимися в них сосновыми иголками.
– Все, как мы и думали, Иван. Курныж едва уговорил их брать лиходеев живыми, зато оговоренную помощь они выделили беспрекословно.
– Когда?
– Сей же миг!
– Тогда я хватаю фляги с медовухой, и мы с тобой якобы идем опохмеляться, а Эгра…
– О чем вещаешь, вой? – взволновался Веремуд, ища на невозмутимом лице полусотника признаки скрытого умысла. – Кого тут брать, кроме родичей моих?
Тугая веревочная петля захлестнула ему горло и сдавила так, что попытка вздохнуть привела лишь к помутнению рассудка. Жесткая ладонь закрыла рот и потянула назад. Попытки ударить локтем или ногой канули в пустоту, но чуть ослабили хватку накинутого ошейника…
«Жизни лишить надумали, иуды, а ведь это я их вывел из-под удара эрзянского князя!»
В последнем усилии Веремуд схватился пальцами за веревку, нещадно раздирая себе ногтями кожу, и попытался выгадать еще один глоток сладкого воздуха. Пока сознание не померкло, он успел хрипло выдохнуть его остатки:
– …не остается…
– …безнаказанным! – мрачно закончил за него полусотник. – Но надеюсь, ты поймешь когда-нибудь, что добро все равно надо творить, что бы за этим ни последовало.
За несколько дней до описываемых событий
От погони инязора ветлужцы оторвались с кажущейся легкостью. Поскольку лошадей на всех не хватало, то они просто навьючили их поклажей, а сами бежали рядом, не снимая коротких кольчуг. Верхом была только девчонка, а через некоторое время и сам Веремуд. Как ни прискорбно ему было признать, но заданную чужеземными воинами скорость передвижения его стареющий организм выдержать не смог. К середине второго дня погони он полностью выдохся, перед глазами поплыли круги, и в конце концов им был указан не тот поворот.
Полусотник только крякнул, когда вместо широкого холма еле заметная травянистая стежка вывела их в болото, осуждающе покачал головой и скомандовал поворачивать назад. Продираться через сплошной лес с лошадьми не было никакой возможности, четвероногих и так приходилось оберегать от торчащих по краям тропинок острых сучьев и поваленных, покрытых зеленым мхом подгнивших стволов. Не дай бог, оступится на таком, захромает, и тогда придется оставлять животину на потеху диким зверям. Или даже потребуется прирезать, если нога окажется сломана, ведь кость у лошадей при переломе просто расщепляется на множество длинных осколков и срастить их практически невозможно.
А сделать то или другое… Что это означало для рода Веремуда или эрзян, мог сказать тот факт, что коня частенько хоронили, как человека, устраивая ему отдельную могилу.
А он завел всех в тупик! Что люди? Люди выберутся, а вот кони…
Крюк на болото свел их отрыв на нет, хотя они все еще опережали погоню. Отрядив двоих лучников навстречу преследователям, ветлужский полусотник задержался на злополучном повороте, вместе со своим десятником старательно изучая там почву. Точнее, Иван несколько раз пробежался по слежавшейся хвойной подстилке, покрытой клочьями редкой травы, в то время как его соратник внимательно следил, где тот ставит ногу. После короткой задержки они натаскали хвороста и аккуратно разложили его по краю тропинки, сузив ее до невозможности.
В ответ на безмолвный вопрос, застывший в глазах руса, ветлужец только подкинул на ладони железный штырь, ощетинившийся в разные стороны такими же заостренными собратьями.
– Что за рогулька железная? – все-таки решил уточнить Веремуд. – Вроде малого частика[58] против конных али пеших?
– Угу, по-нашему «чеснок». Жалко, что мало взяли. Сейчас высадим его и оставим тут прорастать, дабы погоня не такая резвая была и постоянно себе под ноги глядела…
Однако закончить «огородные работы» ветлужцы не успели, меж лесных деревьев замелькали силуэты головного дозора преследователей. Вскоре на открытое пространство выскочили двое охотников и Маркуж, донельзя разъяренный. Не глядя по сторонам, оттолкнув своих соратников, он с ревом ринулся вперед по тропинке, занося над головой топор.
Кровь застучала в висках руса, и он инстинктивно потянулся к пустому поясу. Ругнувшись, Веремуд сплюнул, выпрямился и устало шагнул за спины своих спутников, почти уткнувшись в круп стоящей там лошади – ему осталось лишь следить за развивающимися событиями и переживать, что опасения полусотника насчет добрых дел начинают сбываться.
Следопыты, почти разлетевшись по кустам от толчков их провожатого, попятились, однако ветлужские лучники, незаметные в своих лохматых одеяниях среди ярких пятен солнечного леса, уже выпустили стрелы в их сторону. Сам Веремуд, чего греха таить, даже зная, где примерно они находятся, увидел лишь итог их работы. Эрзянские охотники упали ничком – один корчился с тростниковой стрелой в голени, второй пытался уползти в кусты, держась за задницу.
«В мякоть, – криво усмехнулся рус. – С этакой жалостью они голов лишатся. Стоит только чуть помедлить, и эрзяне навалятся кучей…»
Наверное, полусотник и сам понимал, что время истекает и на раздавшиеся крики вскоре сбежится вся мордовская рать. Однако сейчас он стоял посередине тропы, расставив в стороны руки, будто встречал дорогого гостя и ему не терпелось сжать его покрепче в своих объятиях. Да, собственно, ему и не оставалось ничего другого – развернуться на узкой тропе было практически невозможно. А уходить в кусты, так Маркуж пошлет вслед весомый гостинец, и такой подарочек явно будет напоминать грозную боевую секиру. Кроме того, Пельга все еще заравнивал следы на повороте, ничуть не обращая внимания на раздающиеся крики и то, что все его действия могли быть замечены подраненными следопытами. С другой стороны, до расспросов ли будет всадникам или пешцам, если они начнут рьяно преследовать убегающего врага?
Между тем эрзянин рывком преодолел разделяющее их расстояние и… дрогнул, столкнувшись взглядом с ветлужцем. Нет, он все-таки попытался обрушить тяжелую секиру ему на голову, да и разбег замедлил лишь на крохотное мгновение, но короткой заминкой полусотник воспользоваться успел. Веремуд заметил, как Иван изменил свою стойку, и если до этого момента он предполагал, что тот бросится Маркужу под ноги, то теперь был уверен, что ветлужец нанесет ему встречный удар.
Так и случилось. Резко прыгнув с места, полусотник поймал эрзянина на замахе и ударил его ногой в нижнюю часть живота. Однако напор разогнавшегося воина был так силен, что, согнувшись от удара в три погибели, эрзянин не отлетел назад, а завалился в сторону и упал лицом в сухостой, наваленный под елками. Самого ветлужца слегка повело, и он тоже не удержал равновесие, опрокинувшись на бок. Хрипя, Маркуж попытался вскочить, одновременно протягивая свою могучую руку за выпавшим из нее топором, однако его настигла боль от удара, и он завалился прямо под ноги Веремуда.
Хрясь! Кулак руса опустился на темечко эрзянина, и тот уже окончательно рухнул навзничь.
– Кхм… прощения прошу!
Веремуд и сам не понял, почему вмешался в драку двоих противников, однако не ударить раскрывшегося перед ним Маркужа просто не мог. Время стремительно утекало из их пальцев, как вода, да и чувство вины за этого медведя и неправильный поворот давало о себе знать. Он подхватил отлетевшую секиру и поторопил медленно поднимающегося на ноги полусотника:
