Александр Мазин - Варвары
Ладошка любимой легла на его мокрый лоб.
– Не смотри,– прошептала женщина.
Через мгновение она выскользнула из-под его руки. Алексей услышал шорох удаляющихся шагов, но продолжал лежать с закрытыми глазами. Да, ему было хорошо. По-настоящему хорошо…
– А здоров ты с бабами, Аласейа,– внезапно раздался знакомый вкрадчивый голос.
Коршунов успел только глаза открыть, вскочить не успел: жала копий уперлись ему в живот и в грудь, а горло прихватила вилка рогатки.
– Или ты только с чужими тиви такой бойкий? – продолжал Стайна насмешливо.
– Только попробуй ей что-нибудь сделать… – прохрипел перехваченным горлом Коршунов.
Стайна засмеялся. И его дружинники, которые прижали Коршунова к земле, тоже захохотали.
– И что будет? – отсмеявшись, поинтересовался Стайна.
Коршунов промолчал. Глупо грозить, когда ты в таком положении.
– Не тревожься,– сказал Стайна.– Я не стану наказывать свою женщину. За что же мне ее наказывать? За то, что вутья-чужак ее снасильничал? Вот кабы она сама… Тогда следует по закону ее наказать. И сурово. Но ведь не сама же она с тобой легла. Подстерег ее в роще похотливый кобель и снасильничал. Так?
– Так,– выдавил из себя Коршунов.
«Неужели он не видел? – подумал Алексей.– Неужели не понял?»
Очень хотелось в это верить. Раз уж все равно пропадать… Вряд ли он Коршунова живым отпустит…
И тут рядом со Стайной появилась Анастасия. Успела уже накинуть на себя рубаху и плащ, лицо обтереть. Только коса немного растрепалась. Встала рядом со Стайной, обняла, потерлась щечкой о плечо толстяка.
– Вот,– Стайна повернулся к ней,– он уже признал вину. Поймал, говорит, снасильничал.
– А я тебе говорила.
Нежный голосок теплом отозвался в груди Коршунова. Хотя он уже начал понимать…
– Он признает все, что ты скажешь, господин мой. Так ведь, Алексий? – В голосе слышались молящие нотки.
– Ты… Вместе с ним? – В голове Коршунова не укладывалось, что эта женщина, его любимая женщина, которая минуту назад стонала в его объятиях, попросту заманила его в ловушку. Подманила, как теленка!
– Да, Алексий. А как же иначе? Ведь я принадлежу ему. Или ты забыл?
Коршунов хотел сказать, что он думает по этому поводу, Стайна сделал знак, и рогатка передавила Алексею горло. Вместо слов из него вырвался жалкий сип.
– Что ж нам теперь с ним, с насильником, делать? – глумясь, произнес Стайна.– Может, для начала ему корень детородный вырвать? Да прямо сейчас и казнить? Знаешь, Аласейа, что Закон говорит? Закон говорит: «Привязать за ноги к двум коням да и гнать коней, не переставая, пока насильника пополам не разорвет или не побьет до смерти». Именно так и говорит Закон, Аласейа. Уж поверь мне, хранителю. И я, как хранитель Закона, могу прямо здесь вынести тебе приговор. И сделать по сему. И никто мне не скажет дурного. Даже Одохар. Потому что и видаков у меня хватает, и поклянутся эти видаки перед богами, что своими ушами слышали, как без пытки, по собственной воле признал ты, что снасильничал тиви мою, Стайсу. Может, мне так и сделать, а то еще прилюдно откажешься от своих слов? Откажешься?
– Что тебе нужно? – прохрипел Коршунов.
– А ничего мне не нужно, Аласейа.– Толстяк прижмурился, как кот.– Даже и не признаешь ты, что силком взял тиви мою, что переменится? Ничего не переменится. Только уже не тебя одного, а двоих вас конями разметают. А Одохар так в твою удачу верил, Аласейа… – Стайна покачал лысой головой.– Так ошибся Одохар! Только и хватило твоей удачи, Аласейа, что квеманское село пограбить да чужую тиви на траву завалить. Что скажешь, Стайса, казним его сейчас? Или на суд тинга представим? Тебе решать. Откажется Аласейа от своего слова – размечут тебя конями. Как по Закону следует. И захочу я помочь тебе, а не смогу. Завтра тинг начинается, серьезное дело. Должен я к тингу готовиться, некогда мне со всякими насильниками возиться. Так что, если скажешь, что веришь ему, посадим его пока в яму. А завтра на суд тинга выставим. Говори, Стайса: завтра или сейчас?
Рогатка давила на горло, два копья упирались в тело, но руки и ноги Коршунова были свободны.
«Скажет „сейчас“ – рванусь! – подумал Коршунов.– Пусть лучше копьями продырявят».
Терять ему было нечего, и овцой подставлять шею под нож мясника он не собирался.
Глава тридцать пятая Анастасиа. «Завтра»
Анастасиа ответила не сразу. Стайна был прав: именно ее жизнь и смерть зависели от того, как поведет себя на суде Алексий. Она рисковала всем. И она очень хорошо знала, как мстительны люди. Она действительно заманила Алексия в ловушку. По приказу мужа, но еще и потому что ей так хотелось хоть немного побыть с ним. И она, глупая, почему-то надеялась, что Алексий сумеет спасти и себя, и ее. Он казался ей таким… Настоящим любимцем богов. Почему она не предупредила его? Не потому ли, что обо всем забыла, оказавшись в его объятиях? Теперь его ждет страшная смерть. И она в этом виновата. Наверное, она должна разделить его судьбу. Хочет ли он ее смерти? Хочет ли она умереть?
Их глаза встретились…
«Помоги мне, Господи!» – Анастасиа в какой-то миг почувствовала себя так, словно она и Алексий возлежат в атриуме ее домика (чей он теперь?), в далекой Антиохии, у маленького мраморного бассейна, который кажется пустым – настолько прозрачна вода в нем… Только они вдвоем…
– Что ты бормочешь, Стайса? – недовольно проворчал Стайна.– Громче!
– Завтра,– чуть слышно проговорила женщина.
– Громче! – рявкнул Стайна.
Анастасиа знала, что он не хочет убивать Алексия сейчас. Алексий – дружинник Одохара. Одохар может спросить: «Почему ты казнил моего дружинника без моего ведома? Если он виноват, как ты говоришь, почему ты не захотел, чтобы и я услышал от него о его вине?» Нет, Стайне нужно, чтобы тинг осудил Аласейю, Одохарова дружинника , того самого небесного героя , с которым Одохар так накрепко связал удачу будущего великого похода. Позорная казнь Аласейи станет смертельным ударом для того, что намерен сделать Одохар. После этого мало кто захочет пойти за риксом в великий поход. Именно такого исхода желал Стайна. И Анастасиа должна была желать того же. Разве не для этого она живет среди грубых варваров?
Стайна знал, что его тиви знает его намерения. И он был уверен: она не посмеет сказать «сейчас». Разве он – не ее господин? Разве его планы не стоят того риска, которому подвергнется ее жизнь? Там более, Стайна уверен, что Аласейа глуп. Дважды угодил в одну и ту же ловушку. А глупцом управлять легко.
Анастасиа понимала, что Алексий не глуп. Он просто думает по-другому. Но она знала мужчин и увидела у него в глазах то, что искала: он – настоящий мужчина и не станет мстить женщине. И еще – его имя. Имя, которое на ее родном языке означает «защитник»…
– Я разделю с ним его судьбу, какой бы она ни была… – прошептала Анастасиа по-гречески. И добавила громко, на языке варваров: – Завтра. Не сегодня.
– Хорошо.– Стайна сделал знак Хвитсу, который стоял позади Алексия.
Тот снял с пояса мешочек с песком, наклонился и ударил лежащего по голове. Алексий обмяк.
Вчетвером охранники ее мужа подняли Алексия и закинули его на лошадь. Они увезут его в усадьбу. Там есть яма, куда сажают тех, кто ослушался Стайну. Та самая, которой господин грозил Анастасии. Они бросят Аласейю в яму, но сначала, возможно, будут бить его плетью, чтобы красивое тело Аласейи покрылось рубцами, а дух его ослабел. Завтра, когда избитый, перепачканный нечистотами Алексий предстанет перед тингом, никто не увидит в нем небесного героя. Стайна добьется своего, как добивался всегда. И Анастасиа будет по-прежнему служить ему, потому что таков закон мира. Ах, как хотелось Анастасии перерезать заплывшее тремя подбородками горло своего господина! Но она не смела.
Глава тридцать шестая Книва. «Ты крепок, сын Фретилы»
Книва очнулся и сразу понял, где он, хотя вокруг было темно. На корабле он был. Слышно было, как снаружи у бортов плескалась вода. Темно и душно. Книва лежал на боку, и бок у Книвы намок. Оттого, что лежал он на дне, под палубным настилом. И еще сверху что-то лежало. Рот Книвы был забит тряпкой и сверху еще одной тряпкой обвязан, чтоб Книва языком кляп не вытолкнул.
Книва лежал. Долго. Потом сверху голоса донеслись. Приглушенные, слов не разобрать. Книва забился, замычал… Без толку. То ли не услышали Книву, то ли не захотели услышать.
Корабль сильно качнуло. За бортом заплескало веселей… И сразу запела, заскреблась о днище вода. Поплыли. Книва догадывался, зачем его увозят. И было ему страшно. И очень обидно. Да и умирать совсем не хотелось. Тем более, так умирать. И еще он боялся, что не сумеет принять смерть как воин, когда начнут пытать его герулы.
