На своем месте - Михаил Иванович Казьмин
Впрочем, от столь решительной отповеди я почёл за лучшее пока что воздержаться, потому как куда бы я Мякиша ни послал, он туда всё равно не пойдёт, а напакостить втихую очень даже сможет. Зуб на тайного исправника я, конечно, отрастил, и при случае не упущу возможности Мякиша больно укусить, но не сейчас. Пусть сначала отдаст Шаболдину Тихонова, тогда и посмотрим.
Жизнь, однако, шла своим чередом, и от размышлений о нравственных оценках деятельности Палаты тайных дел вообще и одного отдельно взятого тайного исправника в особенности мне пришлось на какое-то время отвлечься. В Москву вернулись Леонид с Татьянкой и пришла пора придать ускорение делам с женской больницей и гимнастическим обществом. Проект Клингофера был принят, что называется, на ура, моё решение начать земляные работы признано правильным, и вскоре с должной торжественностью в строительство был заложен первый камень. Церемонию почтили своим присутствием государь Фёдор Васильевич с государыней Марией Георгиевной, царевичами и царевнами, молебен провёл патриарший викарий [1] епископ Лонгин, на камень нанесли памятную надпись, а чести заложить его удостоился царевич Леонид Васильевич, как супруг попечительницы Русского общества женского здоровья и Женского гимнастического общества царевны Татьяны Филипповны. Торжество удалось на славу, а уже со следующего дня стройка началась по-настоящему, и строители клятвенно обещали к концу сентября с фундаментом закончить.
Совмещать приятное с необходимым и пытаться говорить с царём или Леонидом об особенностях поведения тайных я не стал. Во-первых, всему своё место и своё время, а, во-вторых, мне им сейчас и сказать-то, по большому счёту, нечего. Нет у меня пока ничего такого, с чем стоило бы обращаться к царю, хоть напрямую, хоть через Леонида.
За одним приятным событием вскорости последовало и второе — тайные передали-таки Шаболдину Тихонова. Правда, и в эту бочку мёда тайные заложили ложку дёгтя, обставив передачу условием присутствия их человека при допросах, причём условие своё тайные выставили не для обсуждения, а исключительно в паре с самим передаваемым человеком — или Тихонов и принятие условия, или ни условия, ни Тихонова. Не сказать, что мы с Шаболдиным условию такому обрадовались, но и сильно переживать не стали.
Описанию своему, данному в разное время разными людьми, Тихонов вполне соответствовал, с той лишь разницей, что теперь сбрил и бакенбарды, не иначе, так ему было привычнее. А так — да, не молодой и не старый, лет сорок с хвостиком, в очках, одет вроде бы по-господски, но в дешёвые вещи. Вот снять ему здешнего фасона очки и сразу видно человека из бывшего моего мира. Не то, совсем не то лицо, что здесь и сейчас встретить можно. Умное, кстати, лицо, должен сказать.
Поработали с господином Тихоновым тайные неплохо и легенду ему для губного сыска и суда составили вполне правдоподобную. О себе показал он, что от роду ему сорок один год, что родился в Москве, православного вероисповедания, мещанин, проживает в Москве, однако же постоянного места жительства не имеет. В попытке обокрасть мой дом сознался, как и в убийстве Плюснина, на вопрос, собирался ли он убить и Курдюмова, отвечать отказался. Украсть у меня якобы хотел некие ценные артефакты, о которых слышал от разных людей. Использование Тихоновым глушителя охранных артефактов вообще не озвучивалось, благо, официальным порядком в деле Шаболдин розыск по этому вопросу не отразил, и сейчас не стал даже упоминать о том, чтобы лишний раз не дразнить тайных. Затем, на следующий уже день, Борис Григорьевич устроил доставку в губную управу Курдюмова и Мартынова, каковые Тихонова опознали, что должным образом и было занесено в дело. В общем, хоть завтра в суд.
Про «завтра» я не для красного словца упомянул, именно на том тайные и настаивали, чтобы уже следующим днём доставить Тихонова в суд, видимо, уже договорились и с судейскими. Поэтому, когда Михаил Дорофеевич нас покинул, мне пришлось просить Шаболдина о проведении ночного допроса арестанта, без записи и без самого пристава. Не буду говорить, что согласился Борис Григорьевич прямо так легко и просто, но и сильно уговаривать его мне тоже не пришлось — человек он умный, сообразил, что и то самое здесь, чего ему и вправду лучше не знать, да и тайным оказать ответную «любезность» был уж всяко не против.
…Странное я испытывал ощущение, разглядывая сидевшего передо мной человека. Вот не видел я в нём ужасного злодея, которого сам же совсем ещё недавно мечтал законопатить в тюрьму или на каторгу, совсем не видел. Да, он устроил нам ночной переполох, он заставил меня тревожиться за жену и сына, переживать за названую сестру, но… Но сейчас я этого, повторюсь, не видел. Помнил, но не видел. Человек, что сидел напротив, выглядел надломленным, усталым и каким-то не то чтобы запуганным, но, как это сказали бы в бывшем моём мире, отрицательно замотивированным. [2] Очень качественно отрицательно замотивированным, я бы добавил.
— Ну что, Анатолий Николаевич, здравствуйте, — начал я, предварительно дав Тихонову недолго поиграть со мной в гляделки. — Это, кстати, ваше настоящее имя?
— Николаевичем назвали, спасибо, — криво усмехнулся Тихонов. — Так-то тут меня Николаевым обзывают… Да, настоящее.
— А что вы хотите, сословные различия, — я постарался скопировать его усмешку, не знаю уж, насколько у меня это получилось. — Для вас, как я понимаю, самое сложное в нашей жизни. Да, я же не представился — боярин Левской, Алексей Филиппович. Можно по имени-отчеству, нам с вами так проще будет.
— Я знаю, кто вы, — спокойно сказал Тихонов. — Но вот что вам от меня нужно, ума не приложу…
— Тогда я сам вам скажу, — а неплохо держится, чтоб ему… — Расскажите о себе. Как оказались у нас, что связывало вас со Смирновым и Палатой тайных дел, зачем послали ко мне Мартынова, какого чёрта пытались баламутить мою названую сестру, в общем, всё рассказывайте. Я никуда не тороплюсь, а вы завтра на скамье подсудимых отоспитесь, сами же понимаете, что суд будет чисто формальным.
— Издеваетесь? — очередная усмешка вышла у него какой-то вымученной, что и понятно.
