Алексей Шепелёв - Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары
Словно отвечая этим мыслям, ребята вели себя с Серёжкой подчёркнуто спокойно. Никто не смеялся, не напоминал ему, что только что его окунули лицом в навоз. За обедом никто не пытался ни толкнуть, ни испортить еду. Правда, и никакого дружелюбия подростки не высказывали, но их дружелюбие мальчишке и не было нужно. Лишь бы не лезли, а там пусть дуются, сколько душе угодно.
После обеда какое-то время ребята сидели в казарме, разбившись на кучки болтали о том, о сём. Серёжка в одиночестве прилёг на своём матрасе, никто его не беспокоил. Вскоре пришел Вен, выгнал всех во двор, демонстративно посчитал по головам и повёл наружу. Тут-то Серёжка, наконец, и узнал тайну высоких стен. За ними прятался самый настоящий стадион. Или, почти настоящий. Во всяком случае, трибуны были уж точно настоящими, потому и стены были так высоки: снаружи — стены, внутри — трибуны.
А вот «поле» подкачало. Овальная арена была засыпана смесью песка с какой-то мелкой каменной крошкой. Эта гадость моментально набилась в сандалии, царапая подошвы и мешая нормально ходить. Остальные ребята на это никак не отреагировали, смолчал и Серёжка. В конец концов, за время путешествия в рабском караване ему приходилось идти и по более неприятным местам. И не в сандалиях, а вообще босиком. "Но в футбол поиграть на таком стадионе я бы не хотел", — мрачно заключил мальчишка. — "После первого же подката все ноги тут же будут в крови".
Доктор Вен учил ребят сражаться в строю. Когда Серёжка читал учебник истории, ему казалось, что всё просто: знай себе иди вперёд плечом к плечу и маши мечом. Но оказалось, что такой бой — целое искусство. Строй таких лопухов, как Серёжка, опытный воин вроде Вена смог бы прорвать не особо напрягаясь. Строй синих запросто бы отбил атаку вдвое большего числа необученных мальчишек.
Серёжка быстро понял, что в строевом бою является слабым звеном. Не хватало роста, стена щитов теряла необходимую монолитность. Мальчишку это очень огорчало: сбывались слова Лауса. А значит, и всё его сопротивление теряло смысл: получалось, своим упрямством он тянет всю группу назад. Сам бы Серёжка порадовался бы, если бы в его класс и его звено добавили третьеклашку? Хочешь, не хочешь, а успеваемость упадёт. Хоть малыш в этом и не виноват, но всё равно, у всех ребят была бы только одна мысль: быстрее от такого подарка исправиться.
Но не прошло и получаса, как мальчишке пришлось пересмотреть точку зрения. Вен разбил ребят на два отряда, по пять в каждом. А одиннадцатому, Серёжке, приказал держаться позади строя одной из команд. Тут-то и выяснилось, что мальчишка может быть полезен и в защите и в атаке. В защите, образуя собой как бы вторую линию обороны на самом слабом участке. В атаке — устремляясь вперёд сквозь прорванный вражеский строй. Серёжка повеселел — оказывается, и он мог быть полезным.
Время до вечера пролетело незаметно. Потом были бассейн, ужин, вечернее сидение в казарме, где на него опять не обращали внимания и, наконец, удар в било возвестил о том, что настало время сна.
"Не так всё плохо, жизнь налаживается", — успокаивал себя мальчишка, ворочаясь на тонком матрасе. Лишь бы только быстрее подоспела помощь. И ещё, обязательно надо узнать о том, как дела у Шипучки. Может, и ему помощь нужна…
Время уже перевалило за полночь, когда в казарме синих началось тихое шевеление. Один за другим ребята поднимались с матрасов, и, стараясь не шуметь, специально не обувая калиг, отправлялись поднимать со сна ближайшего товарища. Спустя несколько минут весь отряд, кроме новичка Шустрёнка был на ногах. Ничего друг другу не говорили: всё было обговорено заранее. Каждый знал, что ему делать.
Ребята обступили сладко спавшего Серёжку, Тино набросил ему на голову свой плащ, и тут же юные гладиаторы принялись молча пинать лежащего мальчишку. Боль моментально пробудила Серёжку, он попытался как-то отразить градом сыпавшиеся на него удары, но не тут-то было. Наброшенный на голову плащ мешал ориентироваться, и сковывал движения рук. Вторым движением мальчишки была попытка встать на ноги, но удары сверху бросили его обратно на матрас. Один из пинков пришёлся в лицо, в правом глазу так и брызнули искры.
Несмотря ни на что, соображать Серёжка не перестал. Вцепившись в плащ, он резким рывком содрал его с головы. В темноте было трудно что-либо увидеть и понять, но он каким-то чудом перехватил чью-то ногу, резко дёрнул… В ответ раздался приглушенный вскрик, на какое-то мгновение град пинков ослабел и мальчишка воспользовался моментом, чтобы вскочить на ноги. Но в следующее мгновение он получил сильнейший удар в голову, в глазах заплясали разноцветные круги, и Серёжка провалился в бархатную обволакивающую темноту.
Мальчишка тяжело упал на матрас, и шум драки сразу стих. Тишину нарушало только громкое прерывистое дыхание столпившихся вокруг ребят.
— Кажись, без сознания? — шепотом спросил, наконец, Лаус.
— Ага, — растерянно отозвался кто-то из темноты.
Лаус присел возле неподвижно лежащего Серёжки, пытаясь нащупать под ключицей биение кровяного сосуда.
— Ну, — нетерпеливо переспросил тот же голос.
— Что — ну? Живой.
Теперь подросток ощупывал голову мальчишки.
— Вроде, губу разбили или нос. Есть крови маленько. Ничего, переживёт.
— Может, добавить? — неуверенно предложил тот, кто говорил раньше. Теперь можно было опознать в нём Морона.
— А в рыло не хочешь? — уже не шепотом, а в полный голос поинтересовался Армеец. — Хватит с него.
— А чего сразу в рыло? — обидчиво произнёс Морон.
— Чтобы не крысятничал.
— Да я тебе за это…
— Тихо! — властно прервал перебранку Лаус. Спорщики опасливо смолкли. — Тино, возьми себе его плащ, твой, наверное, в крови. И по местам. Всем лежать тихо. Посмотрим, что он будет делать, когда придёт в себя.
В первое мгновенье Серёжке показалось, что он просто проснулся среди ночи. Но буквально тут же пришла боль, и мальчишка вспомнил, как его били. Видимо, без сознания он оставался довольно долго: во всяком случае, избиение закончилось.
Серёжка открыл глаза. Точнее, попытался это сделать. Правый глаз на такую попытку отреагировал острой болью, и, судя по ощущениям, если и открылся, то не больше, чем на половину. Кромешная темень. Значит — ночь. Ну, хоть не до утра вырубили, хоть в этом счастье.
Превозмогая ноющую боль в руке, мальчишка ощупал лицо. Так и есть, правый глаз основательно заплыл. "Ох, и рожа у меня сейчас", — прикинул Серёжка. Это был далеко не первый фингал в его жизни, и парнишка прекрасно представлял, как в таких случаях выглядит отражение в зеркале. "Раз шучу, значит не всё потеряно", — подбодрил себя Серёжка. Мальчишка непроизвольно улыбнулся, но это отозвалось новой болью: нижняя губа тоже была разбита. Серёжка провёл по ней пальцем. Губа распухла, кровь уже успела застыть шершавой корочкой.
Да, никогда в жизни его так не метелили. Домашним мальчиком Серёжка, разумеется, не был, дрался не то, чтобы постоянно, но регулярно, бывало и в стычках "стенка на стенку" участвовал. Но вот так, чтобы все на одного — ни разу. Самая настоящая «тёмная», вот как это называется. Приходилось ему слышать рассказы про то, как это бывает. Ребята говорили, что в пионерских лагерях так поступали с неисправимыми ябедами и подлизами, с которыми невозможно разобраться в честной драке. Таким накидывали одеяло на голову, чтобы не было видно, кто нападает, и лупили, чтобы больше не подличали. Видеть этого, а тем более участвовать в подобном мальчишке не приходилось ни разу: как-то не сталкивала его жизнь с законченными подлизами и ябедами.
Зато теперь он прочувствовал «тёмную» на своей шкуре. И что теперь ему делать? Вскочить и отпинать ближайшего соседа? Ну, наверное, пару раз он даже успеет врезать, пока остальные будут соображать, что к чему. А дальше что? Навалятся всей оравой, врежут ещё, а утром расскажут Вену, что новичок ночью затеял драку. И, главное, в любом случае в этой драке Серёжка будет проигравшим. Нажаловаться на них самому? Ябедой быть противно. И, если накажут, то накажут всех. А вдруг хоть один из синих в «тёмной» не участвовал? Вен ведь разбираться не станет, а другие надсмотрщики — и подавно. Попроситься утром в другую группу? Раньше надо было это делать, пока Лаус предлагал добром. Сейчас же это было похоже на позорное бегство. Ну, а что ещё оставалось?
Оставалось стиснуть зубы и молчать. Наверное, не самое умное поведение, но ничего лучшего в голову не приходило. В конце концов, не так уж и сильно ему досталось. Руки-ноги двигаются, значит — целые. Ссадина на лбу, тоже уже подсохшая, синяк под глазом и разбитая губа — можно пережить. Лишь бы только внутри чего не отбили. Мальчишка лихорадочно встал вспоминать, чему учили "юных санинструкторов" перед турпоходом. Кровью он не харкает, это точно — значит, с лёгкие целые. Перелом рёбер — должна быть резкая колющая боль при сильном вдохе. Серёжка глубоко вздохнул. Боль была, это точно. Но не резкая, а, скорее, наоборот — тупая. Значит, нет перелома. Дальше — "острый живот". Мальчишка медленно и осторожно надавил ладонью на живот, постепенно вдавливая руку всё глубже и глубже. На мгновение замер, собираясь с духом, а затем резко отдёрнул руку. Ничего не произошло: как всё болело, так и продолжало болеть. Серёжка окончательно успокоился: если бы что там внутри порвалось, то, в тот момент, когда он отпустил руку, должен был бы почувствовать усиление боли. Выходит, он опять легко отделался. Может, повезло, может, ребята специально били так, чтобы ничего не повредить, помня о том, что за самоуправство их могут крепко наказать. Дома в ребячьих компаниях Серёжка не раз слышал, что так умеют бить милиционеры: отлупят в отделении преступника до полусмерти, а следов — никаких и ничего не докажешь. Верилось в это не слишком сильно: на Тенистой жило аж двое милиционеров и представить, что кто-то из них избивает человека, пусть даже и вора, Серёжка никак не мог. Даже при всём своём "развитом воображении". Но, ведь милиционеры разные бывают. Говорили, что в ОПОНе было много бывших милиционеров. Эти уж наверняка знали, как избивать и до полусмерти, и до смерти. Может, гладиаторов тоже этому учат?
