Дмитрий Янковский - Голос булата
– Беда! – вздохнул Волк, добив последних уцелевших от пламени чудищ. – Так нам не выстоять.
– Погодите! – вставил слово Микулка. – Я знаю что можно сделать! Нужно сбросить в ущелье вон ту здоровенную скалу. Она перекроет все и подавит ворога без счету. Перевал просто перестанет существовать. НАВСЕГДА.
Друзья заинтересованно переглянулись.
– Хочешь сказать, – с расстановкой уточнил Ратибор. – Что той силы, которую ты принял от древнего воя, хватит на то, чтоб своротить гору?
– Не знаю… – честно признался паренек. – Но ее много той силы. Честно! Очень много. Может хватит?
– Так чего мы ждем? – воскликнул Сершхан. – Надо пробовать!
На нем не было лица, он весь стал какой-то бледный от боли, смотрел перед собой мутным взором. Руки его распухли и потрескались, кое где с ладеней свисали лоскуты обугленной кожи.
* * *Даже всей могучей Микулкиной силы не хватило на то, чтобы сдвинуть скалу. Ноги соскальзывали, ладони трескались в кровь, а выступающие слезы мигом замерали на студеном ветру. Паренек не удержался и рухнул на израненные острым камнем колени, а внизу медленно, настойчиво, неумолимо, двигались тысячи уродливых тел. Шли, вытягивая костлявые руки, зыбко менялись в чудовищные, невообразимые формы.
Фигурки друзей внизу казались начтожно маленькими, беспомощными и жалкими по сравнению с этой грудой, с этим отчаяным, злобным натиском. Но именно они, уже третью ночь, сдерживают злобную орду, перекатывающуюся через Перевал. Впятером было проще, но когда разверзлась земля и Витима поглотила жаркая трещина, стало ясно, что сил сдержать это все не достанет. Микулка снова навалился на скалу, понимая, что теперь на него вся надежда, только он мог бы… Но не может! Не может, не может! Не хватает сил, а жар сердца сковывает ледяной холод.
– Что-то не вышло! – сквозь зубы прошипел Ратибор. – Не свалилил Микула скалу. Теперь сомнут, гадь проклятая, слишком большая брешь. Не удержим. Сершхан, как ты? Отошел от прошлого напуска?
– А было время?
Он лежал на спине с мертвенно бледным лицом, а на его руки было страшно смотреть, это уже были даже не руки, а две обугленные культи, которыми он третью ночь подряд метал в наступавшую рать колдовское пламя.
– Все, подходят… Вдарь хоть разок! Может сдюжили бы!
Сершхан с трудом встал на колени, зажмурил глаза и молча, не издав не звука повалился лицом на скалу. С распростертых культей едва сорвались жидкие искры огня.
И тогда Волк запел. Сначала тихо, но воспоминания о прошлых победах, горечь невосполнимых утрат распалили его и песня грозно раскатилась по всему ущелью. Певец расправил усталые плечи, крепко став на широко расставленных ногах, а его длинные черные волосы развивались как знамя, как межа, за которою Злу не пройти.
Наша тропка узкаНаша цель не близкаИ на карте нет местаКуда отступать
Мы сражаемся с гадьюЗа каждую пядьИ к чему мы придемМожно только гадать
Ратибор вытер залитое кровью лицо и подхватил неумелым, скованным голосом. Лицо его посветлело, стало каким-то отрешенным, словно он видел перед собой не глухие стены ущелья, а что-то гораздо более светлое, дорогу, ведущую вперед и вперед.
Наша жизнь – это ПутьВ направлении ТьмыМы теряем людей,Мы играем судьбой
Только мы, только мыВ направлении ТьмыВспять ни шагу! Весь МирМы закроем собой.
Ритм песни разогрел почти застывшую в жилах кровь, заставил сердце колотиться сильно и часто, в тело словно вливалась какая-то новая, непонятно откуда взятая сила. Сершхан тряхнул головой и поднялся, опираясь на камень сожженными ладонями. В глазах его не было и тени недавней остекленелости, он оживал на глазах, а на омертвевших кончиках пальцев показались капли горячей крови. Он стал слева от Волка, тоже подхватив песню и теперь даже эхо пугливо спряталось в расщелины скал, содрогнувшихся от грозного звука.
Оглянись! За спинойТолько дым и туманТолько мертвая плотьИ горячая кровь
Там пылают мостыТам пылают домаТам поругана ЖизньИ забыта Любовь
Микулка поднялся, не веря своим ушам, стряхнул с лица колючий иней и с новой силой уперся в скалу. Та даже не шелохнулась. Тогда он отошел шагов на пять, собрал всю свою волю в кулак и бросился вперед, выставив плечо как таран. Он не думал о том, что прямо перед ним глубокая пропасть, он забыл обо всем на свете… Всю силу вложил он в этот удар, всю свою любовь, всю ненависть, накопившуюся со дня смерти Заряна и… скала пошатнулась. Медленно, словно ленясь, она скособочилась и роняя мелкие камушки, обрастая трещинами повалилась вниз, в копошащееся тысячей уродливых тел ущелье.
Нам доверили ключНас отправили в путьНаправление – ночь,Расстояние – тут.
Только поздно, ужеНичего не вернутьВедь когда схлынет ТьмаНам останется Путь.
Ряды дряни внизу дрогнули и смялись, качнулись и рванулись назад, отброшенные грозным натиском колдовского огня. Теперь это уже была не грозная рать а жалкая, спасающаяся толпа.
Микулка кувырком скатился с горы, перепрыгнул трещину и стал рядом с друзьями.
– Все? – непослушными губами спросил он. – Неужели все?
– Все, – уверенно кивнул Ратибор Теплый Ветер. – До какой-нибудь новой осени…
– И что нам теперь?
– Неужели не понимаешь? – искренне удивился Волк. – Мне кажется, что я понял все. Помнишь как говорил Барсук? Все в мире не случайно, все имеет свою причину, свое начало и свой конец. И свое повторение. Наш Путь не кончится никогда, потому что Мир так устроен. Суть не в победе, а в самой борьбе, ведь Зло, как и Добро, все таки вечно. Наша цель не уничтожение Зла, а поддержание равновесия. Думаете откуда я взял слова песни? Я только переложил в стихи то, что прочитал на этих дощечках три дня назад!
Он вытянул из-за пазухи пять досочек испещреных резами.
– Где ты их взял? – удивился Сершхан.
– Нашел в развалинах крепости. Прочел и переложил на стихи. А музыка сложилась сама…
Слева раздался шорох осыпающихся камней и чей-то приглушенный стон. Друзья умолкли, прислушались и не сговариваясь рванулись к пропасти.
В сажени от кромки обрыва, цепляясь побелевшими пальцами за крохотный уступчик, висел на одной руке Витим Большая Чаша. Он силился что-то сказать, но стиснутые до хруста зубы не выпускали ни звука.
– Висим?! – путаясь в словах воскликнул Ратибор и сорвал с пояса веревку.
– Больше часа! – еле выдавил из себя воевода, хватая конец свободной рукой.
Когда Витим, злой и грязный выбрался на ровное место, друзья просто заходились от смеха.
– Вы чего? – обалдело уставился он на них.
– Ты теперь не Витим Большая Чаша… – борясь с хохотом произнес Ратибор. – Тебя теперь иначе кликать будут.
– Это как?
– Висим Больше Часа… – задыхаясь от смеха молвил Микулка.
Это на концовку:
Переступив через порог, Микулка разволновался не на шутку. Свадьба… Не просто свадьба, а моя собственная. Да еще с княжьего благословения.
Лестница скрипнула последней ступенькой, дверные доски впереди словно разграничили жизнь на эту и ту, что будет дальше. Паренек на секунду остановился собираясь с духом, крепко сбитая дверь мягко поддалась и день принял его, ласково умыв ярким солнечным светом.
Такой свадебный ход он и представить не мог, да и откуда, ежели деревенские парни брали девок почти без обряда, обведя три раза вокруг куста. Тут же, казалось, собрался весь Киев. Развеселые горожане, волхвы в торжественных одеяниях. От шума и великолепия красок даже голова кругом пошла.
Микулка нерешительно шагнул и под радостный гул толпы уселся в расписную телегу, запряженную тройкой коней. Гривы в косы сплетены, перевязаны цветными тесьмами и лентами, а на дуге сверкает, словно солнце, бронзовое Родово Колесо.
Возница правил центральной улицей, со всех сторон неслись здравицы молодому витязю, пожелания счастья и успехов. Пожилая женщина подбежала к самой телеге.
– Да пошлют тебе Боги здоровых детей! – громко выкрикнула она.
Двое гридней подскочили к ней и мягко, но настойчиво оттянули на край мостовой.
– Мой сын… Из под Полоцка… – сбивчиво оправдывалась она.
– Погодите! – с неловкостью окликнул их паренек. – Что вы так…
В глазах незнакомки блеснули слезы.
– Сын сказывал, что если б ты не отпер ворота, то остался бы он под стенами, смолою ошпаренный… А так женился прошлой луной, жена уже понесла. Пусть будет счастлива женщина, родившая тебя!
– Благодарствую. – с застарелой грустью ответил он. – Да только мамки моей уже на свете нет. Даже не знаю где схоронена, а может и не схоронена вовсе.
Телега постукивая колесами двигалась дальше, но шепоток, пронесшийся в толпе, сменил неуемную радость на лицах сочувствием и уважением.
