Александр Орлов - Тайная история сталинских преступлений
Задание, полученное от НКВД, Вышинский исполнял с чрезвычайным ста-ранием. На протяжении всех трёх процессов он всё время держался настороже, постоянно готовый парировать любой, даже самый слабый намёк подсудимых на их невиновность, Пользуясь поддержкой подсудимых, как бы соревную-щихся друг с другом в самооговоре, Вышинский употреблял всевозможные трюки, дабы показать миру, что вина обвиняемых полностью доказана и ника-кие сомнения более не уместны. Одновременно он не упускал случая превоз-носить до небес "великого вождя и учителя", а в обвинительной речи неизмен-но требовал для всех подсудимых смертной казни.
Ему самому очень хотелось выжить – и в этом был главный секрет его рве-ния. Он пустил в ход все свои актерские способности, играл самозабвенно, ибо ставка в его игре была высока. Зная, что перед ним на скамье подсудимых – невинные жертвы сталинского режима, что в ближайшие часы их ждёт рас-стрел в подвалах НКВД, он, казалось, испытывал искренне наслаждение, когда топтал остатки их человеческого достоинства, черня всё, что в их биографиях казалось ему наиболее ярким и возвышенным. Выходя далеко за рамки обви-нительного заключения, он позволял себе заявлять что подсудимые "всю жизнь носили маски", что "под прикрытием громких фраз эти провокаторы служили не делу революции и пролетариата, а контрреволюции и буржуазии". Так поносил вождей Октября человек, который в октябрьские дни и на всём протяжении гражданской войны был врагом революции и республики Сове-тов!
С садистическим наслаждением оскорбляя обречённых на смерть, он клей-мил их позорными кличками – "шпионы и изменники", "зловонная куча чело-веческих отбросов", "звери в человеческом облике", "отвратительные него-дяи"…
"Расстрелять их всех, как бешеных псов!" – требовал Вышинский. "Разда-вить проклятую гадину!" – взывал он к судьям.
Нет, он не был похож на человека, исполняющего свои обязанности по принуждению. Он обрушивался на беззащитных сталинских узников с таким искренним удовольствием не только потому, что Сталину требовалось свести с ними счёты, но и потому, что сам был рад возможности посчитаться со стары-ми большевиками. Он знал, что, пока старая гвардия сохраняет в партии свой авторитет и пользуется правом голоса, таким, как Вышинский, суждено оста-ваться париями.
Говоря так, я основываюсь на своих собственных наблюдениях: мне при-шлось работать с Вышинским в Верховном суде в те далекие времена, когда оба мы были прокурорами по надзору и состояли в одной партийной ячейке.
Я приступил к работе в Верховном революционном трибунале, а затем в Верховном суде задолго до того, как там появился Вышинский. В то время членами Верховного суда состояли почти исключительно большевики из ста-рой гвардии; самым выдающимся из них был Николай Крыленко, сподвижник Ленина, первый советский главковерх (командующий всеми вооружёнными силами). В состав Верховного суда входили также старый латышский револю-ционер Отто Карклин, отбывший срок на царской каторге; бывший фабричный рабочий Николай Немцов, активный участник революции девятьсот пятого го-да, приговорённый царским судом к пожизненной ссылке в Сибирь; руководи-тель комиссии партийного контроля Арон Сольц, возглавлявший в Верховном суде юридическую коллегию; Александр Галкин, председатель кассационной коллегии, и ряд других старых большевиков, направленных сюда на работу, чтобы укрепить пролетарское влияние в советском правосудии.
Эти люди провели немалую часть жизни в царских тюрьмах, на каторге и в сибирской ссылке. Революцию и советскую власть они не считали источником каких-то благ для себя, не искали высоких постов и личных выгод. Они бедно одевались, хотя могли иметь любую одежду, какую только пожелают, и огра-ничивались скудным питанием, в то время как многие из них нуждались в спе-циальной диете, чтобы поправить здоровье, пошатнувшееся в царских тюрь-мах.
В 1923 году Вышинский появился в Верховном суде в качестве прокурора юридической коллегии. В нашей бесхитростной атмосфере, среди простых и скромных людей он чувствовал себя не в своей тарелке. Он был щеголеват, умел "подать себя", был мастером любезных расшаркиваний, напоминая мане-рами царского офицера. На революционера он никак не был похож. Вышин-ский очень, старался завязать дружеские отношения со своим новым окруже-нием, но не преуспел в этом.
Я занимал тогда должность помощника прокурора апелляционной колле-гии Верховного суда. Все мы – прокуроры и судьи – раз в день сходились в "совещательную комнату" попить чайку. Часто за чашкой чая завязывались интересные разговоры. Но я заметил одну примечательную вещь: стоило вой-ти сюда Вышинскому, как разговор немедленно затихал и кто-нибудь обяза-тельно произносил стандартную фразу: "Ну, пора и за работу!"
Вышинский заметил это и перестал приходить на наши чаепития.
Хорошо помню, как однажды, когда мы все сидели в этой комнате, дверь приоткрылась и заглянул Вышинский. Все посмотрели в его сторону, но он не вошёл, небыстро притворил дверь.
– Я его терпеть не могу! – с гримасой неприязни сказал Галкин, председа-тель апелляционной комиссии.
– Почему? – спросил я.
– Меньшевик, – пояснил сидящий рядом Николай Немцов. – До двадцатого года всё раздумывал, признать ему советскую власть или нет.
Главная беда не в том, что он меньшевик, – возразил Галкин. – Много меньшевиков сейчас работает с нами, но этот… он просто гнусный карьерист!
Никто из старых большевиков не был груб с Вышинским, никто его откры-то не третировал. Если он о чём-то спрашивал, ему вежливо отвечали. Но ни-кто первым не заговаривал с ним. Вышинский был достаточно умён, чтобы понимать, что старые партийцы смотрят на него как на чужака, и начал их из-бегать. Он привык целыми днями сидеть в одиночестве в своей комнате. В то время было очень мало судебных слушаний и Вышинского в обществе других служащих можно было увидеть разве что на собраниях партийной ячейки и на заседаниях Верховного суда, где обсуждались правовые вопросы или разбира-лись протесты, внесённые прокуратурой по поводу судебных решений. Но я не помню ни одного случая, когда бы Вышинский выступил на партсобрании или пленарном заседании.
Старые партийцы из Верховного суда, безусловно, не были мелочными людьми. Они легко примирились с тем, что Вышинский был когда-то меньше-виком, и готовы были даже смотреть сквозь пальцы на его враждебную нам активность в решающие дни Октября. Невозможно было простить ему другое: после того как революция победила, он все три года, пока шла гражданская война, всё ещё выжидал и, только убедившись, что советская власть действи-тельно выживет, подал заявление в большевистскую партию.
Как-то – дело происходило в 1923 году – я выступал с докладом перед чле-нами московского городского суда и коллегии защитников. Темой доклада были последние изменения в уголовном кодексе. Присутствовал и Вышин-ский, и мы вышли из здания Мосгорсуда вместе. Он сказал мне, что до рево-люции намеревался посвятить себя юриспруденции и по окончании курса был оставлен при университете, но вмешалось царское министерство просвещения и лишило его возможности сделать ученую карьеру. Тут Вышинский сменил тему и заговорил о революции 1905 года. Оказывается, его тогда посадили на два года за участие в организации забастовок рабочих. Помню, это произвело на меня впечатление, и я даже подумал, что, быть может, Вышинский не такой уж плохой человек. Потом выяснилось, что эту историю Вышинский расска-зывал и другим членам Верховного суда. Он явно стремился завоевать наше расположение и прорвать изоляцию, в которой очутился.
В конце того же 1923 года в стране была объявлена чистка партии. Нашу партийную ячейку "чистил" Хамовнический райком, и мы явились туда в пол-ном составе. Райкомовская комиссия партийного контроля, непосредственно занимавшаяся чисткой, состояла из видных большевиков, а возглавлял её член. Центральной комиссии партконтроля. Каждый из нас написал свою биогра-фию и приложил к ней поручительства двух других членов партии. Сдал авто-биографию и Вышинский. В ней он указал, что при царском режиме отсидел один год в тюрьме за участие в забастовке.
Комиссия партконтроля вызывала нас по одному и, задав несколько вопро-сов, возвращала предварительно отобранный партбилет. Для старых больше-виков из Верховного суда с этой процедурой не было связано никаких про-блем, да и вопросов им практически не задавали. Для них это была просто ми-молётная встреча со старыми товарищами, заседавшими в комиссии. Некото-рые из нас, более молодых, пройдя комиссию, не спешили уйти, а оставались ждать, пока не закончится рассмотрение всех дел. Наступила очередь Вышин-ского. Для него это было серьёзным испытанием: во время предыдущей чист-ки, в 1921 году, его исключили из партии и восстановили с большим скрипом лишь год спустя.
Прошло полчаса, ещё час, ещё один, ещё полчаса – а Вышинский всё не по-являлся. Кто-то уже устал ждать и ушёл. Наконец Вышинский выскочил, воз-буждённый и красный как рак. Выяснилось, что комиссия не вернула ему партбилет. Это означало исключение из партии. Вышинский не рассказал нам, что происходило в течение этих трёх часов за закрытой дверью. Он ушёл в дальний конец вестибюля и там в волнении ходил взад и вперёд.
