Дмитрий Янковский - Знак Пути
– А если вынырнет? – почесал нос Микулка.
– Тогда и поглядим. Но уж по любому не будем лежать и дожидаться когда нас возьмут.
Луна утонула в мягких густых облаках, мир словно запорошило пеплом, все разом стало плоским как на картинке, посерело, пропали тени и яркие блики. Только туманный желтый круг мокро глядел с запада, больше освещая небо, чем землю вокруг.
– Порядок! – Ратибор распластался как проглаженный. – Все, вперед! И тихо. Главное не чихни!
Он ужом скользнул, зарыв брюхо в рыхлую пыль и Микулка чуть не потерял его из виду, настолько тот стал незаметным даже с пяти шагов. А уж со стены и филин не разглядит.
– Не спеши! – голосом стрелка молвил махонький бугорок впереди. – А то на меня уже наползаешь. Тут спешка не к чему, понял? Нужно ползти очень медленно, как две полудохлых змеи. Чтоб глаз у дозорных успевал привыкнуть к переменам. А то, если бугорки и холмики скачут как сумасшедшие, это вызывает нездоровый интерес.
Микулка попробовал представить себя полудохлой змеей, но получилось плохо – от ленивых движений начало здорово клонить в сон не выветрившимся хмелем. Он с силой зажмурил глаза, отгоняя сонливость и, осторожно извиваясь, пополз вслед за другом.
Сотня шагов казалась верстой, Микулка спиной чувствовал пристальные взгляды дозорных, локти болели, словно об них целый день кололи камни, а в носу щекотало так, будто туда попало пушистое птичье перо.
«Если не чихну», – настойчиво думал он. – «Завтра же принесу Перуну в жертву петуха. Нет, двух – одного белого, другого черного. А-а-а-а-а… И рыжую курицу впридачу…»
Но Перун то ли не слышал, то ли в эти дни уже столько нажертвовали, что больше не лезло, но у паренька аж слезы проступили от нестерпимого желания чихнуть. Раскинутые руки не давали до лица даже коснуться, не то что нос почесать, потому приходилось тереться им о грязное плечо, оставляя в пыли глубокую извилистую борозду от зарывающегося уха.
Наконец Ратибор тихо фыркнул, уткнувшись в стену:
– Приехали! Тут, чуть выше, четыре камня из стены вынимаются, а за ними проход. Он ведет как раз к тому месту, где мы доску от летающей лодьи узрели.
– Выше? – страдальчески скривился Микулка. – Так это еще на стену карабкаться?
– Не высоко, можно руками достать. Просто у земли нельзя камни шатать, слишком заметно. А тут мы нашли слабину, как знали, что пригодится.
Он осторожно поднялся, размазавшись по стене словно сыромятная шкура и ощупал знакомые камни.
– Застряло чего-то… – настороженно буркнул он. – Пыль, что ли, попала…
– Дай я попробую! – так же тихо привстал Микулка. – Слушай, а нас рыжих на белой стене не заметят?
– Так сверху же глядят! Им только наши рыжие макушки на рыжей пыли видать. Да и то, кто же прямо под стену смотрит?
Микулку такой ответ здорово успокоил, он встал в полный рост и принялся щупать стену.
– Какие камни? – тихонько спросил он. – Да пальцем, пальцем ткни!
Он нащупал нужное и напрягся, пытаясь пропихнуть внутрь. Камни стояли намертво, даже не шевелились. Микулка с кряхтением напрягся, вызывая скрытую силу и Ратибор с легким испугом заметил, что друг медленно уходит ногами в землю.
– Остановись! – одернул он паренька. – Эдак по пояс вкопаешься, как потом доставать? Или всю стену завалишь, а нам нужно только четыре камушка протолкнуть.
– Не двигаются, Ящер бы их разобрал… Ты точно уверен, что эти?
– Да я бы и сослепу не спутал! Сколько раз пролазили… Тогда еще тут трава была.
– Трава… – задумчиво погладил стену Микулка. – Слушай, а поляки не могли эту дырку найти?
– Ну… Если с волхвами… Вообще-то могли. Думаешь замазали?
– Просто уверен. – грустно вздохнул паренек. – Что будем делать?
Ратибор тоскливым взглядом пробежался до гребня стены, словно выискивая невидимые ступени, ведущие к звездам.
– Влипли… – коротко сказал он. – Теперь остается два пути – либо ждать до утра, переодеваться в базарных баб и входить в ворота, либо лезть на стену.
– До утра… – Микулка совсем упал духом. – Это что, обратно ползти на брюхе сотню шагов? Не под стеной же солнышка дожидаться. Не знаю как ты, а я точно не сдюжу. Или помру на пол пути от натуги, или чихну. Тогда нас обоих нанижут на стрелы как куропаток.
– Значит из двух путей остается один. – совершенно спокойно заключил Ратибор.
– Оставался бы. – уточнил паренек. – Если б мы сделались мухами и могли ходить по стенам, как по земле. А еще лучше летать.
Он устало уселся в пыль, словно пытаясь соединиться с матерью-землей, выпытать у нее совет, как быть дальше.
А перед стрелком будто и не стояли высоченные стены – привычная залихватская улыбочка так и бродила по лицу, жесткая, как нарубленная железная нить, щетина торчала из измазанных пылью щек, а руки аккуратно скинули пояс и теперь копошились в груде всевозможных вещей. Он стал похож на страшного глиняного чародея, какие, говорят, водятся в Авзацких горах и упорно творил неизвестно что из неизвестно чего, по одному ему известной задумке. Пальцы мелькали как черепки от кувшина – ломали стрелы, натужно раздирали кожаные ремешки, вязали узлы на веревке.
Микулка уже совсем потерял терпение – неизвестность и ожидание хуже всего.
– Ты что, колдовством решил подзаняться? – попытался поддеть он друга. – Что-то я такой хитрой волшбы не видал доселе.
– Так гляди, пока есть возможность. – не задумываясь ответил соратник. – Эта волшба позволяет ходить сквозь любые стены. Гляди, гляди, потом сыновей научишь, а то у тебя хоть жена есть, а у меня если дети и были, то одни Боги ведают где. Ну… И их матери тоже. А у тебя еще все впереди.
Ратибор не случайно помянул Диву, с удовольствием подметил, как сразу оживился Микулка, в глазах вновь появилась стальная решимость и презрение ко всем на свете преградам.
– А ну дай поглядеть… – заинтересовано повернулся он. – Что ты тут навязал?
– Это стрел пучок. – охотно пояснил стрелок. – Такой, чтоб человека в кольчуге выдержал и не сломался, он на кожаном ремешке прилажен к стреле, да так, чтоб если потянуть за эту веревку, всегда становился поперек. Понял? Вот по веревке мы и полезем.
– А за что твой пучок зацепим? Стена гладкая, как кусок слюды в окошке.
– Тьфу на тебя… Учишь, учишь… Для чего, по твоему, делают на стенах зубцы?
– Чтоб стрелять сподручнее, от вражьих стрел укрываться…
Микулка удивленно пожал плечами – уж такие вещи всяк знает! Но Ратибор только усмехнулся в ответ:
– Все ты видишь как-то не так… Зубцы, друг, на стенах для того, чтоб на них можно было залезть. Вот между теми зубцами, где нет дозорных, мы этот пучок и заклиним.
Паренек только рот раскрыл от такого толкования премудростей строительства крепостей.
– Если так, так зачем тогда ворота запирать? – фыркнул он. – Люди что, совсем дураки?
– Ээээ… В ворота всяк дурак войдет. А умный человек всегда думает не как легче сделать, а как использовать в своих целях то, что до зарезу нужно врагам, без чего им не обойтись. Нашу дыру они заделали, поскольку она им только помеха, а нам легкий путь. Зато без зубцов и впрямь оборону на стене не удержишь, но их же легко приспособить для того, что нам надо. Боги вообще очень хитро устроили мир – добро и зло смешали в равных частях. И этим уравняли возможности тех, кто видит мир именно таким. А вот для кого препятствие – это только препятствие, того это препятствие и остановит. Ладно умничать… Готов лезть?
Он стянул с плеча лук, хитрое вязанье аккуратно устроилось на тетиве и со свистом рванулось вверх, словно ночная птица махнула крыльями в ночной тишине. Веревка надежно застряла с первого раза, затерялась среди ярко мерцающих звезд.
Лазать Микулку Зарян научил хорошо, руки накрепко перехватывали толстую волокнистую змею веревки, ноги умело переплетались с ее податливым телом. Стена уверенными прыжками тянулась перед лицом, с каждым рывком приближая хрустальные своды вирыя. Кольчуга тяжко давила плечи, но закаленное в странствиях тело научилось не обращать внимания на такие мелочи. Ратибор сопел где-то над головой, сверху то и дело капали крупные жемчужины пота, били по волосам, смывая приставшую пыль.
После середины пути стали явственно доноситься голоса польских дозорных, смешки, понятная всем славянам ругань. Ратибор даже сопеть перестал, только едва слышно скрипели под кафтаном натруженные мышцы. Хорошо, что никто никогда не смотрит прямо под стены! Для того, чтоб так глянуть, нужно подойти к самому краю, а это боязно и глупо – всяк стрелок снимет такого любопытного со стены. Потому самое трудное – подползти вплотную, а там уже можно двигаться, если духом крепок, ведь не у всякого выдержат нервы стоять там, куда только взгляд опусти. Но боевой опыт подсказывал вернее звериных инстинктов – не опустят, потому как противоречит это разумности и боевой осторожности. А те, кто не подчиняются этим двум невидимым воеводам, долго на войне не живут.
