Роман Злотников - Еще один шанс...
Вечером Аким долго лежал без сна, вертя в голове весь увиденный процесс. Он пока еще не понял, для чего делаются кое-какие операции, не знал состава всех тех присадок, что кидали в плавильню во время плавки, но уже начинал потихоньку представлять себе весь процесс. Умение видеть и понимать, что происходит с металлом, которое тогда буквально снизошло на него в кузне отца, после того как он отковал свой первый топор, за эти годы никуда не делось. Оно только еще сильнее развилось и сейчас помогало ему понимать многое из того, что ему здесь никто и не собирался объяснять.
— Эй… паныч, — вдруг послышался шепот из-за стенки. Причем шептали по-русски.
Аким встрепенулся. Он наплел хозяину, что совсем издержался, и тот разрешил ему переночевать здесь, в том самом сарае, где он сегодня работал. А с другой стороны этой стены на куче угля под навесом ночевали остальные русские.
— Я не паныч, — зашептал он в ответ. — Я тоже русский, Акимом зовут, и… вы уж простите, братцы, что я так. Иначе со мной тут и разговаривать не стали бы.
— Ничто, Аким, — отозвались из-за стены. — Ты ничего, не замай. Делай чего надо. Уж больно нам хоца этого гада-хозяина обдурить. А то он, гад, нас совсем загонял. Мы уж и уйти хотели, а он сказал, что раз московиты у него его секрет вызнать хотели, то мы теперь на него до самой гробовой доски работать должны. А ежели мы только уйти вздумаем, то он нас быстро бейлифу сдасть. Вот мы и маемся, нешто каторжане какие. А он, гад, денег нам не платит и еще кормит как собак, чего если бросит, то и едим…
Так прошел месяц. Аким работал на этой плавильне уже вполне самостоятельно. В принципе весь процесс был ему почти совершенно ясен. Кое-какие затруднения доставлял только состав шлака, который, предварительно увлажненный, закидывал в печь Питер. Но и его Аким уже в принципе прикинул, просто подсчитав, сколько и каких мешков привозили хозяину каждую неделю. Так что теоретически можно было бы и двигать обратно в Лондон, где доложиться Тимофею и спокойно дожидаться корабля на родину. Но Аким все никак не мог оторваться. У него в голове все время крутились разные мысли. Сталь-то здесь получалась да, добрая, и даже очень, но временами больно зернистая. И он все время напряженно размышлял над тем, как сделать ее более однородной. А кроме того, у него в голове бродили и еще кое-какие мысли…
И, как всегда, когда он «болел» очередным секретом, он не слишком внимательно смотрел по сторонам. Поэтому, когда Аким однажды утром шел к сараю, направляясь на утреннюю плавку, он даже не заметил, как один из заказчиков, приехавших к хозяину, проводил его каким-то странным, долгим взглядом…
— Ты!
Аким резко обернулся. Плавка была в самом разгаре, и он только что закончил очередной раз шуровать в чугунной ванне железной палкой с крюком. Прямо за его спиной стоял разъяренный хозяин.
— Ты! Ты обманул меня! Ты никакой не поляк! Ты подлый московит! Тебя узнал один мой старый заказчик. Он видел тебя в Лондоне, в мастерской Джереми Слайза!.. — Хозяин тяжело дышал от возмущения. — Вы, московиты, хотите украсть у меня мой секрет, подсылаете шпионов, притворяетесь, лжете, но вы его не получите! Ты! — Хозяин вскинул руку и ткнул пальцем в Питера. — Схватить его!
И Аким почувствовал, как Питер, с которым у него даже начало складываться нечто вроде дружбы, обхватил его за руки и притиснул к своей могучей груди.
— Вы, — завизжал хозяин, разворачиваясь к другим работникам, — открывайте топку! Ты, подлый московит, узнал секрет моей печи, так я тебя в ней же и похороню!
Аким задергался, пытаясь освободиться, открыл рот, хотел что-то сказать, закричать, но от ужаса у него в горле пересохло, поэтому вместо крика получился хрип.
— Эй, кто-нибудь, помогите Питеру и хватайте этого за ноги! Тащите его, тащите к топке…
Акима стиснуло уже несколько рук, а затем его подняли и поволокли. С грохотом отодвинулась в сторону заслонка топки. На Акима пахнуло жутким жаром, а еще через мгновение на его голове затрещали сгорающие волосы… Он задрожал и изо всех зажмурил глаза, попытавшись совсем по-детски спрятаться от надвигающегося ужаса, но… тут руки, которые его удерживали, внезапно ослабели, а в следующее мгновение его с силой отшвырнуло от топки.
— Живой, паныч? — по-русски прогудел над ухом знакомый голос.
Аким хрипло вздохнул и закашлялся.
— Живо-ой, — довольно протянул голос, — и то ладно. Ты давай, добрый человек, очухивайся быстрее. Тикать нам надоть. И побыстрее…
Аким прокашлялся и окинул внутренности сарая, в котором располагалась плавильня, мутным взглядом. На земляном полу в живописных позах валялись тела хозяина и его работников.
— Вы их что, убили? — хрипло пробормотал он.
— Ничто! — успокаивающе махнул рукой дюжий мужик. — Зачем грех на душу брать? Живые. Сомлели токма. У меня удар ставленый. Знаю, как бить, чтобы и насмерть, и не на смерть. Хотя вон хозяина-то и можно было. Эвон что удумал — живого человека сжигать!
Вот так и закончилась Акимова поездка в Шеффилд, да и в Англию тоже…
10
Я сидел за столом и, сжав голову руками, тупо пялился на верхний лист лежащей передо мной стопки исписанной бумаги. Это был итоговый отчет приказа Большой казны за истекший семь тысяч сто семнадцатый, то бишь тысяча шестьсот девятый, год. Все шло не так, не так…
— Государь, государь! — послышался из коридора испуганный голос. — Беда, государь! Война! Османы Азов осадили!
Я свирепо вскинулся, собираясь послать отвлекающего меня идиота куда подальше. Какая, на хрен, война?! Я тут деньги теряю!!! А они со своей дурацкой войной… Но затем до меня дошел смысл сказанного, и я выпустил весь уже набранный в легкие воздух сквозь судорожно стиснутые зубы. Ну, б…, началось! Ох, верно говорят — беда никогда не приходит одна…
Зима прошла вроде как нормально. Азов и Перекоп ударными темпами обретали свои величественные очертания, Темрюк и Очаков хоть и отставали от них, но не намного. В первом я повелел сесть десяти тысячам донских, терских и поволжских казаков (за время, что прошло с начала боевых действий, набежало еще народишка), добавив им еще три тысячи из состава поместного войска, а второй занимали двадцать тысяч запорожцев, к которым за лето и осень набежало еще около шести тысяч человек. Атаман запорожцев Сагайдачный подлестился к воеводе Телятевскому, пообещав ему снабдить строительство крепости Перекоп лесом, сплавленным по низовьям Дона, и выпросил у него на две недели голландского инженера. Так что тот съездил в Озю-Кале, проинспектировал имеющиеся там крепостные сооружения и составил план реконструкции твердыни в духе trace italienne, но с учетом имеющегося времени и количества рабочих рук. Впрочем, с рабочими руками он слегка ошибся, поскольку запорожцы всю осень и зиму рыли и копали как проклятые и выполнили все, что наметил голландец, уже к Крещению. Пришлось ему отпрашиваться у воеводы и снова ехать в Очаков, где определять новый объем работ. Из собранных Скопиным-Шуйским по всему Крыму полутора тысяч орудий большинство, около девятисот, оказались мелкого, до двух фунтов, калибра и для вооружения крепостей не слишком годилось, а часть более крупнокалиберных пушек числом около восьмидесяти пришли в полную негодность. Но остальные пять с лишком сотен были по-братски распределены между четырьмя крепостями. Две, которые должны были стать самыми крупными — Азов и Перекоп, получили по двести орудий, а Очаков и Темрюк — по шестьдесят с лишним. Но в каждой из них были еще и свои пушки.
Еще перед своим отъездом я велел отправить две большие группы пушкарей из Перекопа в Азов и Темрюк. С миссией, так сказать, обмена опытом в области подготовки орудийных расчетов. К началу лета, когда опомнившиеся османы могли рискнуть и атаковать захваченные мною крепости, эта практика должна была распространиться на все три моих гарнизона. Вернее, на все четыре, поскольку наблюдательный Сагайдачный явно также намотал на ус это дело. И, хоть из Очакова мне не поступало регулярных докладов — запорожцы продолжали ревниво блюсти свою независимость, — я не сомневался, что атаман уже вовсю гоняет своих пушкарей.
А затем на Крым опустилась тьма… И имя ей было — башкиры.
После разрушения Скопиным-Шуйским Арбатской и Ченишкейской башен Арбатская стрелка оказалась совершенно неприкрыта. И башкиры, окончательно разобравшись с жалкими остатками прикавказских ногайцев и отдельными сотнями добравшись аж до Сухум-Кале, где также оприходовали все, до чего успели дотянуться, решили не останавливаться на достигнутом и, запасшись у моего «начальника тыла» Ивана Годунова овсом и хлебом, двинулись в Крым.
На строительстве крепости Перекоп в это время были большие трудности с пленными крымчаками. Воспитанные всей своей предыдущей историей на том, что крымчак — это прежде всего воин, а копаться в земле — дело всяких там грязных гяуров, крымчаки работали на стройке из рук вон плохо. Их сажали на голодный паек, тысячами пороли и даже вешали, но все было бесполезно. Крымчаки продолжали трудиться кое-как, а при первой возможности бежали. Тем более их старались держать на окраинах лагеря и там же использовать на работах, опасаясь бунта и того, что они прорвутся к оружию или пороховому зелью. Глядя на них, остальные мусульмане полона также начали своевольничать. Но так продолжалось до тех пор, пока в Крыму не объявились башкиры…
