Джуд Деверо - Рыцарь в сверкающих доспехах
При мысли о том, что он так близко, сердце забилось сильнее.
– Знаешь, – улыбнулся он, открыв глаза, – я видел… тебя во сне. Ты находилась в чем-то вроде белого ящика, но сверху лилась вода, и ты была совсем голая.
Он оглядел ее сверху вниз, словно плотная парча халата была совсем прозрачной.
– Не верится, что ты всегда стеснялась меня.
– Не всегда, – хрипло призналась она, вспомнив, как они вместе мылись в душевой кабинке, «белом ящике» его сна. – Была ночь, когда мы не стеснялись друг друга. И на следующее утро тебя у меня отняли. И теперь я боюсь, что стоит прикоснуться к тебе, как меня вернут в мое время. А пока я не могу уйти. Мне нужно многое еще сделать.
– Многое? Ты знаешь, кто еще умрет? Моя мать? Или Кит по-прежнему в опасности? – встревожился он.
Она нежно улыбнулась. Ее Николас. Ее чудесный Николас, который всегда думает сначала о других и только потом – о себе.
– Нет. На этот раз в опасности ты.
– О, чепуха! – отмахнулся он. – Я вполне способен позаботиться о себе!
– Черта с два! Не будь здесь меня, ты, возможно, потерял бы руку или умер бы от заражения крови! Стоит одному из тех идиотов, которых вы называете врачами, коснуться этого пореза грязными лапами, и – фюить! Ты уже мертвец. Конечно, в тот раз этого не произошло, но все же…
Николас недоуменно пожал плечами:
– Твои речи странны и непонятны. Иди сюда. Сядь и расскажи мне все. – Но, видя, что Даглесс не двинулась с места, он тяжело вздохнул. – Клянусь честью, что не коснусь тебя.
– Ладно, – согласилась она, чувствуя в душе, что может доверять ему больше, чем себе самой.
Подойдя к другому краю кровати, она поднялась по маленькой лесенке, поскольку перина находилась в нескольких футах от пола, и утонула в мягком пуху.
– Почему ты плакала в церкви? – тихо спросил он.
Нужно отдать Николасу должное: слушать он умел. И не только. Он вытягивал из нее те сведения, которые она вовсе не хотела ему открывать. Кончилось тем, что Даглесс рассказала ему все насчет Роберта.
– Ты жила с ним без благословения церкви? И твой отец не убил похитителя?
– В двадцатом веке все по-другому. У женщин есть свободный выбор, и отцы не имеют власти над взрослыми детьми. В моем времени мужчины и женщины равны.
– А по-моему, там все еще правят мужчины, – фыркнул Николас, – ибо этот человек получал от тебя все, что хотел, и не сделал тебя своей женой. Не делил с тобой свои богатства, не требовал, чтобы его дочь тебя уважала. Хочешь сказать, это был твой свободный выбор?
– Я… видишь ли… на самом деле все было не совсем так. Чаще всего Роберт был очень добр ко мне. И у нас были свои счастливые минуты. Неприятности начинались только с появлением Глории.
– О, если бы красивая женщина давала мне все, а я взамен отделывался бы, как ты говоришь, «счастливыми минутами», наверняка тоже был бы крайне благодарен ей. Неужели все женщины твоего времени так дешево себя ценят?
– Ты не понимаешь. Тут нет ничего дешевого. Почти все парочки живут вместе до брака. Хотят проверить друг друга на совместимость. И кроме того, я думала, что Роберт собирается сделать мне предложение, но вместо этого он купил… – Она осеклась. Слова Николаса заставили ее осознать, как мало она себя ценила. – Говорю же, ты ничего не понимаешь. Люди двадцатого века совсем другие.
– Хм-м… ясно. Женщины больше не хотят от мужчин уважения. Им нужны «счастливые минуты».
– Ну разумеется, хотят. Просто…
Она не знала, как объяснить отношения с Робертом человеку шестнадцатого века. По правде говоря, пожив немного во времена Елизаветы, она ясно увидела, как дешево ценила себя, живя с мужчиной вне брака. Конечно, и брак не гарантия того, что муж будет тебя уважать, но почему она не восстала против Роберта? Не спросила, как он смеет обращаться с ней подобным образом? Не отказалась оплачивать половину стоимости билета Глории? Не заявила, что у нее слишком много своих дел, чтобы относить его вещи в химчистку?
Сейчас она даже не могла вспомнить, почему позволяла ему вытирать об себя ноги.
– Так ты хочешь услышать эту историю или нет? – буркнула она.
– Хочу, причем всю, – кивнул Николас, устраиваясь поудобнее.
Наконец, ответив на множество вопросов о жизни с Робертом, она смогла продолжить рассказ. Поведала о том, как плакала на его могиле и внезапно он возник у нее за спиной, а она не поверила ни одному его слову. Рассказала, как он едва не попал под автобус и она еле успела его оттащить.
После этого повествование снова застопорилось, поскольку Николас принялся задавать вопросы. Оказалось, он видел ее во сне на двухколесном велосипеде и теперь требовал объяснить, что это такое. Потом захотел узнать все об автобусах. Когда она упомянула, что звонила сестре, он стал немедленно допытываться, как работает телефон. Даглесс не могла описать все, что он хотел знать, поэтому снова слезла с кровати и достала сумку. Вынула журналы и принялась искать снимки, после чего надежды на то, что она сумеет досказать все необходимое, окончательно развеялись.
К Николасу более всего подходила поговорка елизаветинского времени «Лучше нерожденный, чем неученый». Его любопытство было поистине ненасытным. Он задавал вопросы быстрее, чем Даглесс успевала на них ответить.
Не сумев найти подходящий снимок, она вынула свой блокнот, цветные фломастеры и принялась рисовать. Блокнот и фломастеры вызвали новый поток вопросов.
Постепенно Даглесс начала раздражаться, поскольку никак не могла продолжить свой рассказ, но в конце концов поняла: теперь, когда он ей поверил, у нее полно времени, чтобы открыть Николасу все, что он захочет узнать.
– Понимаешь, – пробормотала она, – когда я впервые увидела Торнуик-Касл, левая башня выглядела иначе, чем на твоем рисунке. И где эти изогнутые окна?
– Изогнутые окна?
– Что-то в этом роде.
Даглесс попыталась нарисовать, но у нее не слишком хорошо получалось.
Николас отобрал у нее фломастер и, повернувшись на бок, несколькими штрихами набросал прекрасный рисунок окна с соблюдением всех законов перспективы.
– Такие?
– Точно такие. Мы сняли одну из комнат в Торнуик-Касл, и из окон открывался вид на сад. Рядом находится церковь, и в путеводителе сказано, что раньше от нее до дома тянулся деревянный тротуар.
Николас откинулся на подушки и снова стал рисовать.
– Я никому не говорил о своих планах, но ты утверждаешь, что половина замка была уже выстроена до того, как… меня…
– Верно. Все верно. После смерти Кита ты стал графом. И мог делать все, что пожелаешь. Но думаю, сейчас ты вполне можешь прийти к нему и попросить разрешения выстроить Торнуик.
– Я не архитектор, – буркнул Николас, глядя на рисунок. – Если Киту понадобится новый дом, он кого-нибудь наймет.
– Наймет?! Но зачем? Ты и сам вполне способен создать прекрасное сооружение. Это изумительные рисунки, и я видела Торнуик-Касл собственными глазами, чтобы с полным правом сказать: это настоящий шедевр.
– Следовательно, я должен стать ремесленником? – бросил он, надменно вскинув брови.
– Николас, – сурово заявила Даглесс – поверь, в твоем веке мне многое нравится, но ваша классовая система и законы, по-моему, просто возмутительны. В моем веке трудятся все. Пойми, у нас считается постыдным быть богатым бездельником. В Англии работают даже члены королевской семьи. Принцесса Диана летает по всему миру, собирая деньги на благотворительные цели. А старшая дочь королевы… я устаю, уже читая распорядок ее дня. Принц Эндрю занимается фотографией, принцесса Мишель пишет книги, принц Чарлз пытается не дать Англии стать похожей на офисный комплекс в Далласе и…
– Это не такой уж редкий случай, – хмыкнул Николас, – когда члены королевской семьи трудятся. Думаешь, наша прелестная молодая королева сидит без дела?
И тут Даглесс неожиданно вспомнила, что одной из причин, по которым Николаса казнили, были опасения кое-кого из придворных, что он может явиться ко двору и обольстить юную королеву Елизавету.
– Николас, надеюсь, ты не подумываешь явиться ко двору? Ты же не желаешь получить придворную должность и угождать королеве?
– Придворную должность?! – ужаснулся Николас. – Да что ты знаешь о женщине, которая именуется нашей королевой? Многие считают, что истинная королева – Мария Шотландская и Стаффорды должны объединить свои силы с ее сторонниками, чтобы помочь возвести Стюартов на трон Англии.
– Не делай этого! Поверь мне – это путь к гибели. Не ставь свои деньги ни на кого, кроме Елизаветы! – вскрикнула Даглесс, гадая про себя, уж не старается ли она изменить историю. Если Стаффорды встанут на сторону Марии Стюарт, кто знает, может, ей и удастся захватить трон. Но если Елизавета не останется королевой, наступит ли тот момент, когда Англия будет считаться первой державой мира и царить на морях? Но если Англия не пошлет в Америку первых поселенцев, будет ли там государственным языком английский? – Тяжко, – пробормотала она, пародируя своего молодого кузена.
