Константин Калбазов - Кукловод. Капер
Цепь ополченцев заволокло полосой дыма, который быстро истаивал, поднимаясь вверх. Казалось бы, стрелять на таком значительном расстоянии глупо. Но, с другой стороны, благодаря патрону с пулей, обернутой в пластырь, введенному графом, удавалось получить весьма приличные результаты на дистанции в сто пятьдесят шагов и даже больше. А потому и на расстоянии в четыре сотни шагов далеко не все пули уходили в неизвестность или взбивали фонтанчики песка. Были и те, что находили на своем пути мягкую, податливую и кровоточащую плоть.
Шума от мушкетной стрельбы вышло не так много, как от пушек. Но вот эффект… Пляж отозвался криками боли и ярости. Справедливости ради нужно заметить, что в той плотной массе, что представляли собой сейчас пираты, пострадали немногие. Но, тем не менее, они были. Долгие тренировки в обращении с мушкетами и многие бочонки сожженного пороха не пропали даром.
Едва отстрелявшись, первая шеренга побежала назад, на ходу дергая из патронной сумки новый патрон. Нужно успеть перезарядиться, пока из задней шеренги дойдешь снова до первой. Наблюдая за ними, Данн видел веселые лица и глаза, полные задора и огня. Бог весть, чего они боялись, но, оказывается, сражение не такое уж страшное дело, как рассказывали о том другие. Прицелился, выстрелил, и бегом перезаряжаться. Все, как на учениях, разве только перед тобой не чучела. Но так даже интереснее.
– Второй взво-од! Целься-а! – снова звучит голос командира роты. – Помните, ребята, чем точнее выстрелите сейчас, тем меньше гадов добежит до вас! Ого-онь!
И снова залп. И снова первая шеренга бежит назад, а рота делает шаг вперед, оставаясь на месте. Последняя шеренга становится предпоследней, лихорадочно заряжая оружие и все время косясь на капралов взводных. Ополченцы пока еще не сознают, что вокруг гремит самый настоящий бой и льется реальная кровь. Все происходящее походит на очередные учения, а за провинность может последовать наказание. Никто не горит особым желанием вместо отдыха и кружечки пива после тяжкого трудового дня оказаться в числе наказанных, изнывающих на плацу, отрабатывая строевые и ружейные приемы.
Данн переглянулся со своими товарищами и бросил взгляд сквозь строй ополченцев на пиратов. У него за спиной ружье, в кобурах на бедрах и за поясом четыре пистолета. На спине клинок абордажной сабли, а на поясе еще и кривой нож-кукри. Экипировка егерей в точности повторяет таковую у графа, потому что удобная и позволяет носить достаточно много оружия.
Н-да. Уж они-то куда лучшие стрелки с их практикой стрельбы по живым мишеням. И если бы он стрелял наравне со всеми, минимум одна из трех пуль находила бы свою цель, если не убивая, то раня. Но нельзя. Сегодня им запрещено ввязываться в бой без крайней на то нужды. Потому что сегодня они не бойцы, а пастухи. Противно. Но кто-то должен это делать.
Рота успела сделать четыре безответных залпа. После чего в очередной раз рявкнули пушки, посылая в противника рой картечи. Наконец командир пиратов сообразил, что никто его атаковать не будет, а если сохранять дистанцию, то они так и будут нести безответные потери. Несколько буканьеров выстрелили. И не сказать, что безрезультатно. Но ирландцы действовали более слаженно и на каждый выстрел с берега отвечали двумя. Плюс их пушки вносили свою лепту.
Адам дернулся было, когда стоявший рядом с ним молодой ополченец со сдавленным стоном поймал пулю, сложился и упал ему под ноги. Мужчина слышал, как пуля с тупым стуком ударила в молодое крепкое тело. Видел, как кровь тут же пропитала рубашку парня, просачиваясь сквозь пальцы, инстинктивно зажавшие рану. Еще мгновение – и он побежал бы.
– Стоять, недоноски! – вдруг раздался голос того самого егеря. В нем было столько угрозы, что Адам невольно вздрогнул. Обернулся и нашел его взглядом. Лучше бы не искал. Потому что душа буквально ухнула вниз. Столько в нем было ненависти и злости.
– Стрелять!
Адам нервно сглотнул, в последний раз мазнул взглядом по безжизненному телу парнишки и, вскинув ружье, выстрелил. Не целясь. Не стараясь попасть. А просто в направлении противника. И это все, на что он оказался способен. Выстрелив, он привычно побежал в заднюю шеренгу, бросая по сторонам испуганные взгляды и обнаружив еще троих пострадавших. Один брел назад, потеряв ружье и баюкая простреленную руку. Двое корчились на земле, и товарищи по роте их старательно обходили, чтобы не затоптать.
– Кто побежит, прирежу, как свинью! – между тем кричал тот самый егерь.
– Пришибу, сука! – вторил ему второй, отправляя пинком под зад обратно в строй ополченца, совсем еще мальчишку.
– Подбери ружье! – полоснув каким-то странным кривым ножом по щеке другого бедолагу, приказывал третий егерь.
– Н-на, тварь! Назад! Занять свое место в строю! – развалив голову ополченцу, с криком бросившемуся прочь с поля, заорал на остальных первый егерь.
Адам вновь нервно сглотнул и поспешил остановиться, чтобы эти звери в человеческом обличье не решили, что он бежит. Он просто занимает свое место в строю при стрельбе каруселью. Все, как его учили. И судя по тому, что на него никто не набросился, делает он все правильно. Достать патрон из льняной ткани, пропитанной селитрой. Впихнуть его в ствол. Теперь стальной шомпол, протолкать патрон до упора. Пару раз пристукнуть шомполом. Шомпол на место. Теперь подсыпать на полку порох из пороховницы. Закрыть крышку-кресало.
С берега донесся рев. Наконец закончив заряжать, Адам вновь посмотрел на пляж. Теперь картина изменилась. Пираты больше не стояли на одном месте и не стреляли в ополченцев. Они бежали вперед, накатывая на них живой и, казалось бы, неудержимой волной.
Он вновь вскинул ружье и снова выстрелил, практически не целясь. Просто радуясь тому, что теперь он может бежать назад, чтобы оказаться в относительной безопасности за спинами товарищей. И никто его за это не будет обвинять, и уж подавно не станет убивать за трусость и бегство с поля боя.
Он сам не понял, как вдруг оказался перед бешено вращающим глазами егерем. Уж больно резво бежал назад, едва не позабыв обо всем. Башмаки буквально вздыбили песок, поросший редкой травой, и он едва смог остановиться у некой незримой черты, гарантирующей ему безопасность от этого дикаря-убийцы.
Снова он в последней шеренге. Снова зарядиться, все время перемещаясь вперед. И вот ополченец перед ним отбежал назад, резво распихивая локтями товарищей. Но теперь картина разительно изменилась. Пираты уже в сотне шагов. Они набегают неудержимой волной, изрыгая проклятья, грозя всеми небесными карами и стреляя на бегу.
Адаму стало так страшно, что он едва сумел удержаться, чтобы не побежать прочь от этого ожившего ужаса. Рыкнули пушки, изрыгнув визжащую картечь, которая проделала в рядах наступающих чуть не просеку. Но даже вид погибающих пиратов не смог подавить этот страх и вселить уверенность в обычного фермера, сломленного раба, оказавшегося там, где ему не место. На поле боя. Он отчаянно искал выход из этой ситуации и не знал, как поступить.
И тут фермер услышал за спиной крик, полный мольбы и ужаса, оборвавшийся на высокой истеричной ноте. Услышал громкое проклятие, изрыгаемое тем самым егерем. Никаких сомнений, его грозная, наполненная яростью рука нашла очередную жертву.
В этот момент Адам не думал о еще не рожденном ребенке. Хотя и желал его всем сердцем. Он не думал о том, что сейчас защищает его жизнь. Не вспоминал и о Мэри, вполне миловидной и покладистой женщине, ставшей его женой, которой также грозила опасность. Он только сейчас до конца осознал, что пути назад нет. Там только смерть. Если не от рук пиратов, то от руки того самого егеря, загубившего очередную душу. И если Адам хочет выжить, то должен идти вперед. Идти и убивать. И чем больше он убьет, тем меньше останется противников и больше шанс выжить.
Он и сам не понял, с чего это вдруг стал таким спокойным. Вскинул ружье, взяв ремень в распор, как его учили на занятиях. Он почувствовал, что оружие составило с ним одно целое, не дрожа и четко выдерживая линию прицела. Он уже не слышал команд ротного и нажал на спусковой крючок только тогда, когда был готов.
Ружье привычно толкнуло в плечо. Ветерок отнес облачко дыма вверх и в сторону. Это, конечно, мало помогло, порохового дыма на склоне холма было столько, что казалось, на него опустился густой туман. И все же он рассмотрел, как пират, в которого он целился, вдруг споткнулся и растянулся на животе, так и замерев без движения.
Заревев нечто победное и нечленораздельное, Адам вдруг сорвался с места и побежал вперед, на эту накатывающую и ревущую волну смерти. Руки сами собой перехватили ружье за ствол. Первого он снес, буквально размозжив ему голову прикладом, как палицей. Удар вышел настолько сильным, что ружье вырвалось из рук.
В этот момент другой пират остановился, вскинул пистолет и выстрелил. Он стрелял чуть ли не в упор. До него было не больше семи шагов. Адама обдало горячей волной выстрела, и еще не сгоревшие крупицы пороха впились в его лицо. А пуля прожужжала так близко, что оторвала ему мочку левого уха.
