Бесенок - Михаил Алексеевич Ланцов
— Нет… в Москву мне надо. Там дурное творится.
— Выдержи хотя бы несколько дней. Обожди. Пусть от Федор Юрьевича придет письмо об исходе похода. Ежели бунт провалится, то заговорщики не станут нападать и поедем спокойно. А если победит, то тем более спешить не надо. В горячке делать тут ничего не стоит. Ты считай уже в Троице-Сергиевой лавре, ежели с теми старыми событиями сравнивать. Да куда как крепче сидишь. Леопольд тебе не выдаст, а ежели потребуется и войска даст. Чай война с турком у них уже закончилась. Погодить с этим делом надо. Посмотреть. А то, не ровен час, сгинем по глупости.
Петр напряженно глянул на Меншикова, но ничего не сказал. Здравый смысл в его словах имелся…
Глава 9
1698 год, август, 25. Москва
Возвращение царя проходило пышно.
Его обставляли как успех. Чего именно не важно. Просто успех. Стараясь таким образом смягчить нрав государя. Тот, впрочем, получив еще в Вене обстоятельный доклад от Ромодановского, успел перегореть.
И если поначалу буквально рвал и метал, то к моменту возвращения отошел. Чему очень сильно поспособствовал Меншиков, который до появления будущей Екатерины выступал очень важной фигурой при царе, имея таланты по сдерживанию буйных всплесков Петра Алексеевича.
Да, тот был крайне недоволен ситуацией.
Да, был рассержен.
Но не выходя при этом за рамки.
В конце концов единая сильная оппозиция была уничтожена. Физически. И клан Милославских по сути распался. Тут и утрата номинального лидера, и участие в подавление организованного ими же мятежа. Из-за чего положение многих пошатнулось. Про единство внутри и речи не шло. Люди попросту не доверяли представителям других родов.
Это раз за разом и рассказывал Петру Меншиков.
И раз за разом пробивался дальше за волну гнева, стараясь достучаться до разума. Все-таки царя задел факт гибели особ царской крови. Да, от Марии Милославской. Но все ж таки это были его сестры и племянницы. И…
В общем — перегорел.
Устал злиться из-за крайне сильной вспышки поначалу.
Это ведь в оригинальной истории он приехал встревоженный. Обнаружил, что хвосты бунта подчищены и виновных не наказать. Вот и вспыхнул, став вымещать свою злость на тех, до кого мог дотянуться. На стрельцах, то есть. А тут…
Пустота.
Боль утраты.
И какая-то легкость что ли… облегчение, перемешанное с тревогой за род. Ведь Романовых осталось очень немного. Отчего первым делом он встретился со своей сестрой, которой было уже двадцать пять лет от роду[21]. И она все еще числилась девицей незамужней. По бумагам во всяком случае.
— Погуляла и хватит, — сказал он ей тогда. — Замуж тебе надо.
— Совсем ты меня не любишь… — покачала Наталья головой, глядя на брата с укором.
— Ты сама видишь сколь нас осталось. Ежели со мной или Лешей что случится — так и все. Вышли все.
— Ты же обещал, — поджав губы, произнесла Наталья.
— Обещал. Потому и не неволю. Сама себе выбери того, кто люб.
— Вот даже как? А ежели иноземца какого выберу?
— Выбирай. Только сама понимаешь, случись что — ваши дети могут престол занять. Так что выбирай с умом.
— Даже на турка али перса согласишься?
— С ума то не сходи. Али в гарем собралась?
— А вот Леша шутит, говорит, что брать в женихи надо какого принца из православной Абиссинии. Дабы через то укрепиться в Африке.
— Чего? — вытаращился на сестру Петр.
— Абиссиния — это земля, лежащая к югу от владений мамлюков. Там проживает чернокожий народ, принявший Христа в числе первых. Еще когда держава Ромеев прибывала в зените славы. Потом их отрезали от христиан магометане. Но, как говорят, веры своей они держатся.
— Ты на солнышке что ли перегрелась? — произнес царь, потрогав рукой ее лоб.
— Сам же говоришь — выбирай кого хочешь. А там люд православный, хоть и чернокожий. Также поговаривают — лихой до утех и уд здоровенный имеет. — произнесла с совершенно серьезным лицом Наталья, хотя глаза выдавали, что она с трудом сдерживает улыбку.
— Вернемся к этому вопросу позже. — нервно выдохнув произнес Петр.
Грубить любимой, а теперь еще и единственной сестре он не хотел. Как и неволить в брачном союзе. Тем более, что обещал когда-то. Дескать — пожелает — выйдет по любви. А та не желала. Жила себе в удовольствие. Но и такие шутки юмора терпеть ему было не с руки. Во всяком случае сейчас. Ведь Наталья откровенно издевалась… Хуже того, могла и рогом упереться, чтобы назло брату. И что ему потом делать пришлось бы? С чернокожими племянниками на виду у всей Европы, да и не только, у тех осман да персов к оным тоже относились… хм… не очень…
После разговора с сестрой Петр Алексеевич направился к Ромодановскому. Где уже должен был собраться малый совет. Все-таки дело произошло серьезное…
Прибыл.
Посидели. Почти на трезвую.
Поговорили.
Поднимать особенно тему участия боярских родов в подготовке и осуществлении мятежа не поднимали. Точнее все что можно вешали на Милославских и переводили стрелки.
Коснулись странного поведения Шеина. Но карать как-то сурового того не стали, прекрасно понимая его мотивы. Поэтому ограничились фактически домашним арестом, пожизненным, благо, ему вряд ли оставалось много. Само собой, с определенным «раскулачиванием» в пользу казны. Оставили только для жизни что потребно скромной, но достойной, а остальное забрали.
Имущество Милославских тоже к казне отписали все. И всех, замеченных в открытом бунте. Будь то боярин или дворянин.
Петр не спешил никого награждать.
Да никто и не просил.
Ситуация была такова, что каждый из родов опасался — дернись, попытайся отжать себе лакомый кусочек, и вчерашние соратники по клану тебя сдадут. Слишком там все внутри оказалось напряженно и искрило. Настолько, что они не пытались друг друга сдавать наперегонки, только понимая, что тогда и их сдадут. Со всеми вытекающими.
А хотелось.
Очень хотелось.
Что крайне благотворно сказало на казне, которая крепко пополнилась и землей, и движимыми материальными ценностями, и регулярными доходами от того или иного дела. Не так чтобы это сыграло какую-то ключевую роль. Нет. С деньгами в казне в долгосрочной перспективе все также было неважно. Но в моменте приход оказался приятным. Этакая 13-ая зарплата. Бонус. Премия.
Не обошли и вопрос стрельцов.
— Вот Государь, — произнес Федор Юрьевич, положив перед Петром несколько исписанных аккуратным почерком листов. — Сие прожект реформы стрелецкого войска. И далее — пояснения.
— Ты
