Генри Олди - Механизм жизни
– Так что кулеш готов, ваши благородия…
Рядом возник крепенький мужичок из дворни Хворостова. Мужичок зябко прятал кисти рук в рукава зипуна. Кудлатую шапку, похожую на кедровую шишку, он нахлобучил по самые брови.
– Пожалте до компании…
От костра тянуло сытным запахом. Животы откликнулись энергичным бурчанием. В два глотка допив остывший чай, Эрстед поднялся с колоды для рубки дров – и вместе с князем двинулся к костру.
– Здравствуйте, генерал.
Хворостов, помнится, минут пять орал на «варяга», размахивая руками, прежде чем датчанин понял: старик категорически требует, чтобы гости обращались к нему запросто, безо всяких «превосходительств». Генерал и сейчас ворочался, пыхтел, дергал плечами – делал гимнастические упражнения, исключительно полезные для организма. Полезней их Хворостов полагал только водку, и то если много.
Подле него дрожали от страха кусты крушины. Тряслись ветки, кое-где покрытые черными, сморщенными ягодками. Ой, горе-горькое – убежать бы, да корни держат…
– И вам не хворать, полковник. Как спалось?
Эрстед выдавил из себя кислое подобие улыбки.
– Спасибо, не жалуюсь.
– Что-то вы, пардон, смурной. Бодростью неглижируете? – зря. На охоте азарт нужен, кураж. Чтоб глаз горел, а рука не дрожала. Ванька! Кулеша нам, живо! Махнем по стопочке, а?
«С утра?!» – ужаснулся датчанин.
Но генерал был так убедителен, что всякая возможность спора исключалась. Серебряные чарки возникли, словно по волшебству. Под густой кулеш «ерофеич» пошел как родной. Эрстед не удержался, махнул и вторую. Хворостов к тому времени прикончил остаток; теперь старик ревел бугаем, давая распоряжения.
Лагерь пришел в движение.
– Все знают свои нумера? Господин фон Ранцев! На каком стоите? Филька, сукин сын! Запорю! Почто ассистенту его нумер не доложил?!
Меж деревьев копился густой туман. Подкрадываясь к людям, он мешался с дымом костра, рождая зыбкий, причудливый хоровод фигур. Эрстеду некстати вспомнилась «Клоринда» с ее призраками. Гомон вооруженных людей, мачтовый ствол сосны – все это усиливало сходство. Сейчас кто-нибудь заорет: «За борт бесов!» – и где прикажете искать в лесу кальмара?
Он проверил ружье, одолженное ему генералом. Заряжено ли? Не отсырел ли порох на полке? Нет, все в порядке. Не удержался, любовно огладил костяной приклад. «Алмазная грань», гравировка; замок простой, без излишеств, удобный спуск. А вот и клеймо: «Иван Лялин». О Лялине он когда-то слышал от Волмонтовича.
Не зря генерал расхваливал ружье!
– Подъем, господа! Зверь ждать не будет…
Зябкая морось пропитала воздух насквозь. Игнорируя законы физики, она не желала ни падать, ни испаряться. Кора липы, за которой укрылся Эрстед, сочилась влагой. Хорошо хоть палая листва лежала здесь сплошным ковром. Грязь не так липла к сапогам. В целом позиция выглядела удачной. Впереди открывался узкий лог, почти голый, если не считать прядей жухлой травы да редких кустов бересклета. Зверь, выбежав, окажется как на ладони. Далее начинались заросли лещины, перемежаемые буреломом. Там легко могла спрятаться хоть волчья стая, хоть кабаний выводок.
Издалека донеслись крики загонщиков, стук колотушек и стрекотанье трещоток. Ну наконец-то! Датчанин успел продрогнуть. Это только Волмонтовичу все нипочем! Словно подслушав его мысли, князь сделал отмашку рукой – и снова прильнул к ружью.
Еще на бивуаке к Волмонтовичу подошел фон Ранцев. Отведя князя в сторонку, он попросил: не согласитесь ли вы держаться поближе к господину Эрстеду? Вы, говорят, человек бывалый, военный, а на охоте всякое случается. Прикройте ученого мужа, сделайте милость. Волмонтович ассистента выслушал с превеликой серьезностью – и кивнул. Мол, прикрою, не извольте беспокоится. Просвещать фон Ранцева насчет «людей военных» князь не стал. Кому какое дело, при каких обстоятельствах он впервые познакомился с Андерсом Сандэ Эрстедом, полковником датской армии?
В любом случае он не собирался отходить от друга.
Однако просьба князя насторожила. А своему сердцу Казимир Волмонтович привык доверять. Эрстеду достался крайний правый номер. Князь же занял позицию рядом, в пяти шагах, пристроив ствол капсюльного штуцера в развилке ольхи.
Он ждал.
4
– Наше дело – попасть! – наставительно молвил пан Краков, присоединяя последнюю клемму. – Все? Ох, и почерк у того Гамулецкого, я вам скажу. Вернемся, точно придушу.
Он помахал листом бумаги, густо исписанным синими чернилами.
– Горшок для газу на месте…
– Емкость, – поправил образованный пан Варшавский.
На бомбомет он глядел с брезгливостью. Изделие старого штукаря раздражало Варшавского. В ответ пан Краков лишь рассмеялся и потянул рычаг. Щелчок, легкое жужжание. Невидимое колесико сдвинуло стальной лоток с места. Он дрогнул, пополз внутрь кожуха.
– Работает, клята химера! – пан Краков закрутил длинный ус. – А вы сомневаться изволили. Для справного артиллериста все сойдет, хоть труба водосточная – лишь бы палила. Теперь сошку вкопаем – и годится.
Он с удовлетворением хмыкнул. Утро выдалось холодным, но это не портило настроения метельщика.
– При каноне стоявИ фурт-фурт ладував,И фурт-фурт, и фурт-фурт,И фурт-фурт ладував…
Пан Варшавский едва стерпел. Очень уж хотелось заткнуть уши.
– Говорил я тому Франеку. И пану Познанскому говорил. Для чего вся эта химерия? А вдруг не сработает? Дело простое, проще некуда. Зарезать – и в Цне утопить. Пусть на разбойников грешат, много их тут, лайдаков.
– Перша куля летела,Правэ вухо видтяла,А вин всэ щэ стояв,И фурт-фурт ладував…
– Пан Краков! Тише, прошу вас! Услышат…
– Ну и что? Мы же на охоте. Народу полно, кто поет, кто водкой себя бодрит. А насчет «зарезать»… Будь они москали, сошло бы. А тут – иноземцы. Без Третьего отделения не обойдется. Пусть на пана Всевышнего думают. Покарал грешников редким природным явлением, именуемым… Ваш человечек в Академии наук не подведет?
Пан Варшавский кивнул:
– Оформим по высшему разряду. Здешние обыватели век нас помнить будут. Сперва «монстра», потом – редкий метеор с Луны, Тамбовское Диво. Аномалия здесь, пан Краков. Пересечение энергетических, не побоимся того слова, магистралей. И диссертации напишут, и экспедиции пришлют. На сто лет работы хватит. Задумка, я вам скажу, красивая, но уж больно сложная. На нитке все висит.
– Не на нитке, пан цивильный, – наставительно уточнил артиллерист. – На тра-ек-то-рии!
– Чверта куля летела,Праву руку видтяла,А вин всэ щэ стояв,И фурт-фурт ладував…
– Да прекратите же! На душе тошно. Где пан Познанский? Где Франек? Обещали же следом за вами приехать…
Пан Краков развел ручищами:
– «И фурт-фурт…» Ох, извиняюсь. Оттого, пан Варшавский, Речь Посполитая все баталии за последний век и просрала. Жолнежи в поле, а воеводы в шатре, медок смакуют. Не по сердцу мне эта публика: что Франек, хлоп гоноровый, что хозяин его. Если по чести, их тоже подмести надлежит. Вместе с паном Гамулецким, само собой.
– И с помещиком Гагариным, – согласился пан Варшавский. – А вдруг наши герои письмецо со всеми подробностями в Ключах оставили? А? После Тамбовского Дива знатный кавардак начнется. Вот под шумок мы в имение и наведаемся. Подпустим красного петуха?
Артиллерист расхохотался басом.
– Сделаем! А сейчас и без воевод обойдемся. Куда целить, известно. Когда стрелять – тоже. С волками Франек здорово придумал, головастый, пусть и хлоп. Видали волчар? Франек их у сасовских ловцов купил. Злые, я вам скажу, точно дьяволы. Мы им морды черной фарбой выкрасили, чтоб страшнее было. Пускаем их на левый фланг, панове охотнички канонаду начинают, а мы, как пальбу заслышим…
– Помню, ни к чему повторяться. Они стреляют – мы начинаем. Да только не дело это! Если пан Познанский так и не изволит пожаловать… Заварил кашу, а теперь в кусты? Вы уж, пан Краков, Франека на себя возьмите. Юркий хлоп, уйдет. А от вас не уйдет.
Пан Краков самодовольно кивнул.
– Хробаки вже йогоПодточили давно,А он всэ щэ стояв,И фурт-фурт ладував…
5
Загонщики приближались. Уже можно было разобрать отдельные голоса, ранее сливавшиеся в общий галдеж. Эрстед вытер вспотевшую ладонь о лацкан макинтоша. Не успел он снова пристроить палец на спуске, как на левом фланге шарахнул выстрел. Казалось, пастух хлестнул бичом, подгоняя стадо. Кто стрелял? по какому зверю? – за деревьями видно не было.
Еще выстрел – и отчаянный визг.
– Волк, – бросил Волмонтович.
Он хотел что-то добавить, но вдруг умолк и деловито поднял штуцер. Наискосок через лог, прямо к ним, ломился молодой кабанчик. Не матерый секач, но уже далеко не подсвинок. Штуцер гулко бахнул, как гвоздь забил. Не хрюкнув, кабанчик покатился в траву, пару раз дернулся и замер.
