Александр Борянский - Три стороны моря

В эти дни озарения, даже через десять лет он будет пытаться разузнать, что там, на краю всех морей, происходит с его Еленой. И постоянно он будет приказывать найти и вернуть Ба-Кхенну-фа.

Но ничего из этого Осирис ему не даст.

…Море! Бурное море, шторм окрашивает волны в цвет смерти. Сладких благовоний Айгюптоса больше не слыхать, их нет даже в памяти, их вымыл опасный резкий запах осеннего моря. Неужели, добыв ее, после всего потонуть в пучине, дать проглотить себя Посейдону? Зачем?! Зачем мы тебе, Посейдон! Я принесу кровавую жертву, невиданную, никто еще не приносил тебе такой жертвы, владыка вод!

«Но многие обещали!» — бурлит ответ за кормой.

Елена сидит молча. Ей не страшна буря. Это пока не буря, это только шторм, но даже оскал Аида, покажись такой из глубин, не исказит ее равнодушные черты.

Менелай что-то кричит кормчему. Египетский корабль не годится для осенних бурь. Кормчий тянет руку вдаль.

Одиссей тем временем стоит на скале и видит погибающую добычу. Это чужой корабль, совсем слабый, на нем может быть что угодно, в том числе золото и красивые рабыни. Но шторм делается сильнее. Добыча погибнет, не вздумай броситься за ней, убеждает себя Одиссей.

Аполлон видит в зеркале мира Одиссея на скале и придумывает зачин своей следующей поэмы. Аполлон еще не уверен, для чего она, но чувствует, что нужна.

«Остров! — перекрикивает шум волн Менелай, приблизив бороду к светлым локонам Елены. — Мы должны пройти мимо. Нас бросит на скалы!»

Елена была лишь на одном острове в своей жизни. Ей вдруг стучит в виски дикая мысль: Рамзес искал советника, советник там, этот советник развлекал ее на острове, с его помощью она вернется к Рамзесу! Мысль на грани безумия.

Менелай дрожит от ужаса. Елена, его жена, ради которой поднялись народы Ахайи, вопит, заглушая рев стихии, грозится прыгнуть за борт и требует, не слушая ничего, требует идти на скалы!

Менелай бьет кормчего, тот терпит, но не повинуется. Кормчий тоже что-то кричит. Менелай вытаскивает меч…

Корабль мчится к острову.

Они все погибнут.

Одиссей видит, что творится, и бежит прочь со скалы, созывая отборных моряков Эгейского моря, отважных, как он сам, и скользких, как дельфины.

— Прости, Атридес! Мы не смогли спасти всех твоих людей.

Менелай сел на ложе из мягких, выделанных шкур. Одиссей протягивал ему серебряный кубок. Он принял.

— Запей соль, которой ты наглотался.

Менелай пригубил. Он давно не пил такого хорошего вина, так точно размешанного в кратере с такой хорошей водой. Словно некто позаботился выбить на этом острове ледяной ключ.

— А она?

— Она в надежных руках.

— По обычаю… — начал было Менелай. Он собирался сказать, что никто не должен видеть жену Атридеса в его отсутствие, но почему-то замолчал.

Одиссей сказал:

— Я снаряжу для тебя настоящий корабль. Тебе нельзя медлить. Твой брат убит.

Менелай подскочил, разлив вино.

Одиссей продолжал:

— В Микенах Эгисф, в Аргосе Пелей. Диомед с Орестом собрали против них войска. Басилевсом считается Орест, как сын Агамемнона, но другие басилевсы не хотят шестнадцатилетнего вождя. Тебе надо высадиться в Элиде. Тебя ждут.

— А ты? — спросил Менелай.

— Я нашел твою жену. Я храню для тебя море. Я спас вас обоих из волн… и еще человек пять-шесть. Я доставлю вас к Диомеду накануне зимних бурь. Это все не так просто, Менелай. И я буду молить за тебя Афину.

«Еще я помню, что на дне у самого берега осталось золото, — подумал Одиссей. — Ия буду следить за тем, кто из вас победит».

— Да, я спас из волн этот мешочек твоей жены. Там какая-то трава, мы ее высушили.

Елена распознала аромат благовоний. «Я жива, или утонула, или меня бальзамируют, или это Анубис воскурил что положено?»

Она открыла глаза и увидела тонкое, оливкового цвета, очень красивое лицо. Неизвестная девушка склонилась над ней, их взгляды встретились.

Не ударила молния, не разверзлась земля, ничего такого не произошло. Их взгляды встретились, будто так и надо. Две Елены смотрели друг другу в глаза.

— Ты мне нравишься, — услышала Елена Спартанская чистейший язык страны Кемт.

«Я вернулась! — подумала она быстро. — Как это получилось?»

— Он еще жив? — спросила она на том же языке. Но в ее вопросе другая Елена различила ахейские нотки.

— Ты на острове Калипсо. На острове скрывающей тайну.

— Великий Дом Рамзес жив?

— Я не знаю.

Елена Прекрасная, рожденная в верховьях Хапи, внезапно нагнулась и поцеловала в губы Прекрасную Елену, рожденную в Спарте.

— Ты на земле, подвластной Атридесам, — сказала она теперь уже на ахейском наречии.

И оглянулась.

Позади никого не было, ни служанки, ни воина.

— Ты в гроте на острове.

Теперь уже Елена Спартанская услышала, что в ахейском наречии незнакомки много южных звуков Кемт. Тогда она тоже сказала по-ахейски, но безукоризненно плавно, как истинная спартанка:

— Я гостила в Айгюптосе. А кто ты?

— Я нимфа этого острова.

Елена Спартанская огляделась. Елена-Калипсо протянула ей чашу.

— Выпей вина. Соленая вода не лучшее, что ты пробовала.

Елена Спартанская сделала глоток.

— Твоя сестра Клитемнестра убила мужа.

— Зачем? — она спросила спокойно, она еле припомнила, что была в ее детстве и юности сестра Клитемнестра.

— Теперь она враг собственного сына. Вся Ахайя разделилась. Ты знаешь что-то о Троянской войне?

— Нет, — безразлично ответила спартанка. И попросила: — Ты можешь говорить со мной на своем языке?

Калипсо улыбнулась.

— Я нимфа. Ты думаешь, я египтянка?

И, сменив наречие, она сказала теми словами, что звучат на берегах мутной реки Хапи:

— Я видимая тень невидимого бога. Ты веришь мне? Страна Кемт — сон. Ты действительно хочешь, чтобы я говорила с тобой на своем языке? Слушай!

И, нагнувшись к Елене, она сначала отпила вина из той же, одной на двоих чаши, а потом еще раз поцеловала спартанку.

Но сильнее, дольше, радостней и беззаботней.

Следующим утром, едва рассвело, корабль отплыл от острова Калипсо. Менелай и Елена наконец-то возвращались домой.

Одиссей некоторое время глядел им вслед, потом обнял свою нимфу и молча поблагодарил небо.

За все! За то, что он никогда не был братом Агамемнона; за то, что ему никогда не предлагали в жены дочерей Тиндарея; и за то, что он никогда не был в Айгюптосе.

Итак, двадцать четыре песни было в «Илиаде». Остановимся и мы. В «Одиссее», кстати, тоже двадцать четыре песни.

Такой, получается, гомеровский размер.

Чем в корне отличаются «Илиада» и «Одиссея»?

«Илиада» — это совершенный эпос. В эпосе нет главного героя, все главные, все важны, и у каждого своя правда. Одна правда сталкивается с другой правдой, истина воюет с истиной; Ахилл с Атридом, греки с Илионом, земля с небом; из этой войны, в которой все правы, выступает сложная, запутанная, неостриженная жизнь.

А в «Одиссее» есть главный герой. Сначала о нем говорят, его ждут, потом он появляется, долгожданный, загадочный, и уже не покидает поле зрения ни на миг до конца повествования. «Одиссея» — это роман, слегка прикрытый эпическими листьями.

«Одиссея» великолепно выстроена, Аполлон превзошел сам себя. Что ж, у него, видимо, была цель…

Начинается поэма с собрания бессмертных, далее сын Одиссея Телемак разыскивает отца, отчего-то задержавшегося с возвращением после взятия Трои. Потом мы видим грустного Одиссея, которого нимфа Калипсо якобы не отпускает домой… И боги якобы повелевают нимфе освободить несчастного.

Как это красиво!

Мы не будем разматывать весь клубок, как сделали это с «Илиадой». Пусть сказки Калипсо, описывающие походы басилевса моря Одиссея в течение семи лет, предстанут как одно непрерывное возвращение на Итаку. Пусть дерзкое нападение на Сицилию, не совсем удачное, превратится в пещеру Циклопа, а легкая победа над хозяевами маковых и конопляных полей отзовется мифом о стране лотофагов. Пусть рассказы Елены о Египте обернутся путешествием Одиссея в загробный мир. И пусть Одиссей в конце концов, с досады на свою малюсенькую Итаку, с тоски по любимой перебьет растолстевших, не видевших ни войны, ни воинов пастухов-женихов.

Только пару слов…

Песнь заключительная,

— И почему нам так интересны люди? — сказала Афина.

— А они нам интересны? — откликнулся Дионис.

Он взял ее за руку, вызвав красивое сияние.

— Мне, вечной девственнице, нечего ходить под ручку с таким предосудительным типом, — заявила Афина. Она указала на Афродиту: