Александр Холин - Беглец из Кандагара
Значит, годы, проведённые в погоне за головой Лиходеева, пропали впустую? Выходит, что так. Но почему же брат хоть словом не обмолвился и не успокоил ревнивую натуру Вадима? Скорее всего желал, чтобы братец тоже немного помучился от любовных переживаний, которые пришлось преодолеть ему. Ведь Анфиса прямо сказала, что из них двоих ей дорог только Вадим, и взяла слово с Серёжи, что тот будет молчать об этом, пока не случится то, что случилось много лет спустя.
Значит, есть всё-таки любовь. Настоящая любовь. Значит, живёт она в этом мире, ничего не требуя для себя и не выставляя никаких условий. Но если кто-то попадает под её крыло, то это светлое чувство никогда не пропадает и даёт право выбраться влюблённому из любых критических ситуаций. Более того, сметает своим крылом все преграды и рогатки на кривых жизненных тропинках, не давая умереть надежде и вере. Именно эти три сестрицы — самое главное в существе человека.
— Интересно, — по привычке произнёс вслух Вадим, глядя на жёлто-коричневые подтёки, расползшиеся по потолку спальни бледным кружевом. — Соседи, что ли, затопили?
Вадим покосился на Анфису, голова которой доверчиво приютилась на плече долгожданного и неожиданно нашедшегося любимого. Девушка не шелохнулась. Значит, спит ещё. Да и что ж не спать-то? Весь прошлый день, вечер и часть ночи они предавались воспоминаниям и делились друг с другом всеми радостями, горестями, надеждами и верой в удачу. Потом… потом произошло то, что давно должно было произойти. Только иногда человек сам отказывается и сторонится того, к чему страстно стремился и ради чего не жалел ни сил, ни головы, ни души своей.
Свободной рукой Вадим натянул на обоих сбившееся в сторону одеяло и снова уставился в потолок с разводами, похожими на распущенный хвост залетевшего сюда павлина. Оказывается, человек всю или почти всю жизнь бегает, рыщет, мечтает что-то отыскать. Но это что-то иногда бывает рядом, так недалеко, что после всех мытарств ищущий обязательно произносит: «Господи! Каким же дураком я всё-таки был!»
На этот раз Анфиса услышала, но ещё не желала просыпаться или попросту не могла. Она просто чуть повернулась, устраиваясь удобнее, обняла грудь любимого и снова затихла. Вадим понял, что сейчас вовсе ни к чему снова и снова бередить сознание, вспоминать и анализировать сделанное, несделанное и намеченное. Утро вечера мудренее! Хотя какое сейчас утро? Москва давно уже проснулась и принялась шуршать и шуметь в своей извечной суете. Тем более на Киевском вокзале среди гарных азербайджанских парубков, приехавших превращать столицу в Москвабад с позволения городского мэра, вставать чуть свет было явлением обыденным, повседневным.
Вадим закрыл глаза и постарался отключиться, оставляя на потом все нужные и не очень планы, а также бессмысленное разглядывание потолка, мечтавшего о побелке.
ГЛАВА 18
Весь следующий день, ночь и ещё день с очередной удивительной ночью Вадим и Анфиса провели вместе, не в силах оторваться друг от друга. Видимо, попросту боясь отпустить: вдруг это долгожданное счастье испарится, исчезнет; вдруг судьба, улыбаясь и куражась, понаставит множество новых рогаток; вдруг за дверьми квартиры их поджидает тварь-разлучница, проморгавшая встречу влюблённых?
К счастью, Анфисе никуда не надо было спешить по вечным «женским заботам», вливаясь в снующие толпы москвичей, высчитывать время по минутам и звонить по мобильнику, извиняясь за опоздание. Поскольку вся Москва давно уже обзавелась превратившейся в необходимость мобильной связью через крошечные карманные телефоны, Анфиса сразу же снабдила одичавшего в Афганистане и на Дальнем Востоке гостя запасным мобильным телефоном, научила пользоваться и взяла обещание, что тот будет регулярно сообщать ей обо всех своих делах и передвижениях.
Вадим клятвенно обещал, а сам всё размышлял, как бы не опоздать на вечерний сейшен, ведь Анфиса обещала перезнакомить его со всеми своими друзьями, ввести в элитное общество московских художников, а на таких вечерах надо было «выглядеть»! Это Вадим усвоил ещё с юности.
Собственно, Москва сейчас уже совсем другая, другое сознание, другое мышление. Но в том-то вся и штука, что древняя Россия — страна инертная и хоть что-то изменить в ней стоило неимоверных усилий. Значит, к вечеринке он обязан выглядеть как английский денди с налётом современной российской авантажности. А перед этим просто побродить по родному городу, поздороваться с ним, расспросить, как он живёт под неоперённым крылом российской демократии.
Что говорить, Москва давно уже забыла своего сбежавшего блудного сына. Может, столице лень было поворочать мозгами, а может, не хотела она принимать назад свихнувшегося на вендетте беглеца из Кандагара. У столицы и без него забот хватало, а привечать потенциального убийцу вряд ли кому захочется. Если та же Анфиса, допустим, узнала бы о замыслах Вадима, то наверняка тут же выгнала бы из дома, несмотря на то что всю жизнь прождала его, шельмеца, и готова была принять таким как есть, но вернувшимся к ней, к ней одной…
Следуя новой Москвой, Вадим всё чаще отмечал не реконструкцию уникальной архитектуры города, а гламурный перекрой по американо-европейским архитектурным лекалам, что выглядело элементарным обезьянничанием. Шутка сказать, уникальная московская архитектура обязана была посторониться, пропуская вперёд всемирный американский стандарт.
Москвичи-старожилы до сих пор помнят, к чему привело бездумное копирование со времён шестидесятых, когда по столице, а потом и по другим городам Советского Союза стали расти знаменитые «хрущобы». Их сменила панельная братия семидесятых, но настоящие архитектурные шедевры никто до сих пор не трогал. А сейчас американский бес ударил своим денежным рогом в ребро столичному начальству, и город стал резко обезличиваться. В некоторых местах старая, воистину уникальная архитектура выглядела теперь на фоне стеклянно-зеркальных американизированных билдингов как балахон на русской бродяжке, залатанный в нескольких местах заплатами из настоящей золотой парчи.
— Видимо, точно про нынешнее правительство люди говорят, что все они, как шавки у обеденного стола американского хозяина, ждут, когда хозяин кусок бросит, — сплюнул Вадим.
— Что вы сказали? — услышал беглец строгий окрик. — Да, да, я к вам обращаюсь, мужчина. Предъявите ваши документы!
Вадим ошалело глядел на сержанта, стоявшего возле метро, и не мог понять, что тому от него надо. Затем понял, что снова произнёс вслух что-то очень непотребное и обидное для исполнительной власти, что власть это услышала и может теперь вполне серьёзно причинить несколько неприятных мгновений.
— Ваши документы, — повторил, козырнув, подошедший к нему сержант.
Вадим полез во внутренний карман и похолодел: паспорта не было! Потерял?! Он второпях начал ощупывать карманы.
— Вот чёрт, наверное, дома оставил! Вот чёрт! А чем, собственно, я вам обязан, гражданин сержант? Не пью в общественном месте, не мочусь под забором, не мусорю, не подкладываю мину в метрополитене. Ведь вы обязаны, следуя закону о милиции, проверить мои документы лишь в том случае, если я несу подозрительный багаж либо выгляжу, как парижский клошар.
— Кто? — сконфузился сержант.
— Клошар, французский бомж, — улыбнулся Вадим. — А я, в общем-то, ничего предосудительного не делал, поэтому просто так проверить документы и обыскать меня вы не имеете права. Или я ошибаюсь?
— Вот именно, ошибаетесь! — парировал сержант. — Вы только что скверно высказались в адрес российского правительства, поэтому должны понести наказание. За свои слова отвечать надо!
— Интересно, сержант, — ехидно заметил Вадим, — у вас и свидетели имеются? Но не забудьте им сказать, что я вслух вспомнил только подлеца Ходорковского, сунувшего свой любопытный нос в святые дела Российской думы и правительства. Потому он и получил заслуженное наказание. А я? Я, наоборот, радуюсь, что таким прохвостам нет места ни в российском правительстве, ни в стране. К тому же Ходорковский, говорят, стал писателем и выпустил в свет какой-то паршивый пасквиль. Я не читал его книгу, но знаю, что гнать надо из страны всякого, кто осмелится поднять свою грязную руку на наше советское правительство. Или я ошибаюсь?
Милиционер ошалело хлопал глазами и не мог сообразить, что ему делать с задержанным. Потом, встряхнувшись, как пёс, он проворчал:
— Ладно, иди. И впредь фильтруй базар!
Вадим поспешил убраться восвояси от ока недремлющей московской милиции, хотя нынешние «свояси» пока не привлекали ничем занимательным.
Дома Анфиса встретила его радостной улыбкой, чем в одну секунду развеяла все нахлынувшие было волны обиды на человеческие отношения. К тому же на круглом столе в большой комнате, на самом видном месте лежал тот самый пресловутый паспорт, без которого на улицах столицы теперь, видимо, не обойтись. Вадим обрадованно схватил и спрятал документ во внутренний карман, но, интуитивно почувствовав что-то нехорошее, круто обернулся к внимательно наблюдавшей за ним девушке. Колючий взгляд Анфисы не сулил ничего хорошего, и Вадим понял, что его подруга не преминула заглянуть в обнаруженный документ. Это понятно. Глаза девушки светились такой настороженностью, что Вадиму стало не по себе.
