Смута. Том 1 - Ник Перумов
Фёдор Солонов так ждал теперь белых конвертов старшей сестры, что всё торжественное действо – въезд государева конвоя, молебен, парадный марш на плацу, кадетские достижения в гимнастике, рукопашном бою и прочем – прошли почти что незамеченными.
Он смотрел на государя – и не видел. Потому что перед глазами стояли подземелья корпуса, таинственные ходы, уводившие в темноту, ходы, которыми они с Петей так и не прошли.
…Смотр проходил хорошо, государь хвалил отличившихся кадет; и Фёдор даже сам не заметил, как подошла «его», стрелковая часть, без затей устроенная прямо в актовом зале, где вдоль одной из стен были выставлены щиты из толстых досок.
И никому не пришло в голову спрятать государя, закрыть его, мелькнуло у Фёдора. А что, если злоумышленник пробрался бы сюда с револьвером?
Если бы он не побывал в совсем ином времени, в совсем ином мире, где случилось невозможное и немыслимое, – идеи эти не возникли бы в его голове. Чего стоило бы какому-то инсургенту проникнуть сюда, затесаться в нарядную толпу, смешаться с ней? Офицеры все носят оружие. Гражданские преподаватели тоже, даже Ирина Ивановна Шульц.
Другой мальчишка запомнил бы каждую деталь – вплоть до золотого шитья мундиров и блеска орденов, другой кадет не сводил бы глаз с государя; а Фёдор ничего не мог с собой поделать: шарил и шарил взглядом по пёстрой толпе, каждый миг ожидая подозрительно-резкого движения.
А меж тем их младший возраст открывал стрелковую часть смотра.
Всего их участвует шестеро, и только один он, Солонов Фёдор, – из седьмой роты. Пятеро других – из «вражеской» шестой. Хотя, конечно, какая ж она вражеская? Такие же кадеты. Правда, вредные, и начальник роты у них такой… тоже вредный. При всяком удобном случае цеплялся к ним, кадетам седьмой, так что Двум Мишеням частенько приходилось вступать в споры, их защищая.
Стрельбой командовал сам начальник корпуса, генерал Дмитрий Павлович Немировский. Голос его раздавался словно откуда-то из поднебесья, и кадет Солонов исполнял отданные приказания, совершенно не думая, машинально.
…Они все встали в ряд перед длинным столом, покрытым зелёным сукном. Сукно скрывало самые обычные доски, но сейчас оно, наброшенное сверху, плотное, с тяжёлыми золотыми кистями и бахромой по краям, делало всё очень нарядным, достойным лепного декора и до блеска начищенных бронзовых украшений актового зала.
Винтовки лежали на боку, смазанные, вкусно пахнущие ружейным маслом и совсем немного порохом. Настоящие винтовки, то есть настоящие карабины, куда короче обычных пехотных.
И мишени. Особые. Не листы расчерченной бумаги, но чёрные кружки с пол-ладони из настоящей брони на высоких и тонких, словно карандаш, подставках. Их будут отодвигать всё дальше и дальше, и промахнувшийся один раз выбывает.
Пока не останется только один.
Фёдор вместе с остальными кадетами изготовился. Пять патронов зарядил из обоймы; стрелять надлежало из положения «стоя», безо всяких скидок на вес оружия. Карабин тяжёл – долго выцеливать нельзя, мушка всё равно уйдёт, ты промахнёшься.
– Господа кадеты!.. Пальбу открывать после команды «пли!», как только будете готовы!..
Кадеты шестой роты лихо вскинули карабины. Нет, не все – тот самый Стёпка Васильчиков, первый силач шестой роты, с которым вышла памятная замятня при расчистке катка. Глянь-ка, умен, не торопится, карабин в положении «на плечо» – остальные-то уже приложились!..
Государь встал, выпрямился. Глядел на кадет и улыбался в пышную седую бороду.
– С Богом, господа кадеты! – И махнул белым платком.
– Пли! – скомандовал генерал, и четыре выстрела грянули почти сразу же.
Кадеты шестой роты слишком торопились. Но – три попадания есть. И один промах. Сконфуженный, мигом покрасневший до ушей кадет чуть не выронил оружие, втягивая голову в плечи под более чем выразительным взглядом своего начальника роты, подполковника Ямпольского.
Следующим выстрелил Васильчиков, попал. Гордо взглянул на Фёдора – а тот, никуда не торопясь, спокойным плавным движением вскинул оружие, нажал на спуск, почти не целясь, стоило мушке коснуться чёрного кружка мишени.
Мишень упала. Седьмая рота дружно подпрыгнула – молча. Пока что молча.
Ирина Ивановна Шульц и Две Мишени стояли рядом, в одной шеренге с остальной ротой и улыбались; Фёдор знал, что они улыбаются, даже и не оборачиваясь.
Но пока что это было просто. Мишени достаточно близко; в тире их ставили куда дальше.
И сейчас генерал Немировский громко скомандовал: «К но-ге!», дождался слитного стука прикладов, после чего дядьки поспешили переставить козлы с целями.
– Господа кадеты!.. Пли!
И вновь три быстрых выстрела. И вновь один промах. И вновь Васильчиков помедлил, спокойно поразив цель.
Краем глаза Фёдор видел, как Стёпка обернулся к нему, губы растягивались в ухмылке; но смотреть кадету Солонову было некогда, мишень стояла дальше, поймать её плавным движением стало труднее, однако он не промахнулся.
Со стороны седьмой роты вырвалось что-то вроде «йе-э!» – правда, мгновенно стихшее под строгими взглядами Ирины Ивановны и подполковника Аристова.
На третьем рубеже промахнулись все, кроме Фёдора и Стёпки. Хотя попасть было и трудно, глаза не вовремя заслезились.
Мишени отодвинули к самой дальней стене.
А в зале повисла тишина.
– Хвалю, господа кадеты! – раздался голос Немировского. – Последний выстрел! К рубежу, господа! Заряжай!..
Тишина уже звенела, делалась нестерпимой.
– Пли!
Стёпка глядел на Фёдора, а Фёдор – на Стёпку. И никто не торопился.
Севший до этого Государь вновь начал привставать, а за ним – и вся свита. Подались невольно вперёд и шеренги кадет, и даже их командиры ничего не замечали.
Последний выстрел!..
Перед государем на столе что-то поблескивало, но Фёдор не обращал на это внимания. Надо было попасть. Но… что, если попадет и Стёпка?
Стёпка уже не улыбался. Аккуратно, как хороший стрелок, поднял карабин, прицелился – долго, слишком долго, мушка гулять начнёт! – но тут грянул выстрел и сразу же – стук от падения стального кругляша.
Кругом раздались аплодисменты, кто-то даже крикнул «браво!». Шестая рота вопила «ура!»; подполковник Ямпольский подкручивал усы, снисходительно глядя на побелевшую Ирину Ивановну и спокойного – слишком спокойного! – Константина Сергеевича.
Что делать? Просто поразить мишень? Но тогда это будет ничья!
Давай, Фёдор. Ты можешь, Слон!
Он оглянулся; седьмая рота молча глазела на него, и Севка Воротников, Севка, с которым они первыми подрались и кто пустил Фёдору кровь, – этот Севка глядел на своего былого соперника так, словно от Слона зависело, останется Воротников в корпусе или поедет домой, в Богом забытый сибирский гарнизон.
И Ирина Ивановна смотрела на Фёдора совершенно по-особому. Давай, ты сможешь, говорил её взгляд. Удивить – победить, говорил Суворов.
Карабин скользнул Фёдору в руки мягким шёлком, текучим, словно вода.
Прицел – не
