Пар — это смерть (СИ) - Марат Жанпейсов
— Могу вам только пожелать удачи в этом нелегком деле, от которого зависит благополучие города.
— От всей души благодарю, — смеется человек напротив. — Но мне нужно не это. Все планы и нормы не являются официальными, но от них зависит карьера, деньги и в целом будущее любого, кто хочет иметь власть в этом мире. И так уж получилось, что одну норму в этом месяце мне выполнить не удалось, а отчет сдавать уже сегодня в полдень.
Я украдкой бросаю взгляд на часы, висящие на стене. Время уже перевалило за полночь. После долгого перелета меня еще ждет акклиматизация, поэтому сейчас очень сильно хочется спать, но по закону подлости расслабиться невозможно.
— Из-за того, что пришлось сегодня гоняться за этими come mierda, кучу времени потратил зря, да еще пришлось одного грохнуть, а не хватает как раз трех до нормы.
— До какой нормы? — уже чувствую приближающийся пиздец. — Я законопослушный гость Атланты. Я не совершил никаких преступлений и случайно оказался в одной комнате с теми мексиканцами, чтобы сэкономить на жилье. Не нужно меня использовать для выполнения каких-либо норм.
— Я бы сказал, что мне жаль, но это пиздеж, — следователь хмыкает и достает из портфеля какие-то бумаги. — В этом месяце наш участок должен был поставить трех кандидатов на роль синкеров, иначе не видать нам выходных и премии.
Я был внутренне готов к тому, что на меня навесят какое-нибудь мелкое правонарушение, которое тут же раскроют и выпишут штраф, но такое… На такое я точно не согласен!
— Подождите, я не собираюсь становиться синкером! Да с какого вообще перепугу?! — я вскакиваю со стула, роняя его, а вот собеседник даже не дернулся, так как является хозяином положения.
— Синкер синкеру рознь. Будешь буянить, я «случайно» найду в твоих вещах наркоту. У меня нюх как у собаки, учти. Ты отправишься в тюрьму, но до неё не доедешь, так как будешь передан в подготовительный центр в качестве преступника. А у такой категории новобранцев там вообще никаких прав и самые худшие условия. Либо ты можешь спокойно пойти, куда тебе велят, в качестве добровольца, и оказаться в более лучшем месте.
— Какой в этом смысл, если любой синкер закончит свою жизнь одинаково независимо от статуса?
— До смерти еще нужно дожить, и к ней тоже можно прийти по-разному. Пойми, другого варианта у тебя просто нет. Жаловаться мигранту здесь некому, и вся система работает в пользу государства, частью которого ты так хотел стать. Ну же, где твой хвост пистолетом? — следователь откровенно смеется.
Волна злости затапливает разум, но большей части от бессилия что-либо сделать. Я приехал сюда не для того, чтобы скоро умереть в подземельях. Всё старался сделать четко и по закону, чтобы было не придраться, но не учел, что человеческая жадность может затопить собой весь мир. Теперь меня откровенно вынуждают пойти туда, откуда обратной дороги не существует. Это не тюрьма, а место для самоубийства!
«Может, он лишь хочет меня запугать? Нет, я лучше отправлюсь в тюрьму, чем в синкеры», — теперь сдерживать себя не имеет смысла, поэтому быстро огибаю стол, чтобы от души врезать нахальному следователю. Гнев придает сил и уменьшает чувство страха, но попасть кулаком не удается, так как оппонент успевает вскочить и пнуть стул мне под ноги.
Заминка дает ему время, чтобы принять стойку, а к кобуре на поясе он даже не тянется. Похоже, я действительно нужен ему живым. С ругательствами я пытаюсь показать, что плевать хотел на план по набору синкеров, но последующие выпады по-прежнему не оказали эффекта. Можно было бы догадаться, что следователь, который гоняется за преступниками и убивает людей, имеет достаточную подготовку, чтобы перехватить инициативу и опрокинуть обычного человека.
Кулаки кажутся вспышками перед глазами, когда я пропускаю пару чувствительных ударов. Потом успеваю ударить по руке следователя, но пропускаю мощный пинок в солнечное сплетение, из-за чего падаю на спину. А в комнату вбегают другие полицейские, которые успевают пару раз ударить дубинкой, делая акт сопротивления безуспешным.
— Не увлекайтесь, он должен уйти отсюда на своих двоих, — предупреждает следователь. — Усадите на стул.
Теперь я снова сижу на стуле, но руки за спиной и в наручниках. Из носа и нижней губы льется кровь, оставляя дорожки на лице и капая на одежду. Ничего осмысленного в голове сейчас нет, только боль и отчаяние. Вовсе не такой представлял себе новую жизнь, где нужно лишь постараться, чтобы получить желаемое. А теперь оказывается, что для этого нужно было родиться в преуспевающей семье и еще быть везунчиком. Это единственное, что больше всего гарантирует любой успех в этом мире.
— Сделаю вид, что ничего не случилось. Как жаль, что гость Атлантического Содружества потерял документы и вписался в уличную драку, нарушив общественный порядок, — продолжает следователь, на моих глазах сжигая при помощи зажигалки все документы, включая паспорт и визу. Из зажигалки с миниатюрным баллончиком со смесью вапориума и иных газов показывается язычок пламени, сжигающий документы, остатки которых падают в пепельницу.
— Эх, плакала моя американская мечта, — теперь мне совершенно все равно на то, что говорить.
— Да уж, — улыбается следователь и подходит ближе, чтобы со всего маху ударить открытой ладонью по уху. Несмотря на улыбку, взбесить все же удалось. В Атланте всё, где упоминается Америка, может вызвать агрессию.
— Вот бы и тебя отправить в подземелья. С таким рвением к службе и пунктуальностью выполнения нормы ты бы стал работником месяца, — я продолжаю зубоскалить, так как больше ничего не могу. Это было неясно сначала, но теперь очевидно: я теперь в положении бесправной вещи, и никто спасать меня не будет.
— Ай, говори, что хочешь, — отмахивается следователь. — Я уже видал таких, как ты. Сначала вы смелые и посылаете всех на хрен, а потом плачете, как маленькие девочки, когда вас ведут на первую процедуру насыщения вапориумом. Тащите его в гроб, я пока оформлю нужные бумаги.
«Гробом» здесь называют машину для перевозки заключенных, которая напоминает автобус, но без окон. Действительно, большой металлический гроб на колесиках, который отправит тебя навстречу концу жизни. Здесь уже сидят те двое мексиканцев, которые, похоже, еще
