Схватка - Даниил Сергеевич Калинин
Наказание за дерзость от ее отца — и тут же последовавший за тем немыслимый взлет, поддержка Рязанского князя, принявшего мой план, невероятное воодушевление от того, что у меня появился реальный, теперь уже действительно реальный шанс переписать историю вторжения Батыя… Все это в один миг разрушило все преграды в моей голове — и я начал действовать нагло и решительно, буквально в лоб! Просто потому, что времени обхаживать княжну, шаг за шагом располагая ее к себе, обращая на себя ее внимание, вызывая улыбку на губах искрометной шуткой или как бы невзначай касаясь ее, хотя бы кончиков пальцев — намекая, что мечтаю я о гораздо более долгом прикосновении… Времени просто не осталось.
И действовал я по принципу — пан или пропал. Все одно ведь двум смертям не бывать!
К моей великой радости, во время топорного и неуклюжего, прямолинейного натиска Ростислава едва ли не в открытую заявила об ответных чувствах. Иначе как еще было понять ее согласие на ночное свидание, сопряженное с огромным для княжны риском? Узнай кто о нем — и девушку могли отправить в монастырь, даже если бы между нами ничего не случилось…
Отправить за то, что обесчещена и опозорена — а ведь позор княжны распространяется и на весь ее род, на всю княжескую семью. И выдать в этой ситуации скомпрометированную княжну за простого порубежника, пусть и рванувшего в сотники — это все одно позор. Едва ли не больший позор…
И вот, случилось невозможное — мы оказались один на один в ночи, и свидетелями нашей встречи стало лишь безмолвное небо, мерцающие вдали звезды да луна… Влюбленные — и совершенно не знающие друг друга, невесть что напридумавшие про объект воздыхания за время пути, но совершенно неготовые даже к простому разговору… А когда заговорили, то речь о будущем браке зашла едва ли не с самого начала — просто потому, что ни на какие ухаживания жизнь не оставила ни времени, ни возможности. И при всем при этом, рискую безусловным позором и отправкой в монастырь, горячая натурой и порывистая в действиях княжна все-таки согласилась на близость… Потому что даже угроза потерять практически все, включая положение в обществе и в семье, и уважение родных, не перевесили для Ростиславы страстного желания познать любовь! Любовь с человеком, ради нее — и всего княжества! — засунувшего голову в пасть страшного монгольского льва…
Что же, о таком действительно можно написать книгу, заставив трепетать сердца юных читателей, еще не познавших любви, но страшно желающих ее познать, погрузив их в атмосферу романтического флера. Да, впрочем, и не только юных — ведь и вполне себе взрослые люди, состоявшиеся в браке, любят порой ознакомиться с подобным романом, вместе с книжными героями переживая их влюбленность — и вспоминая собственную.
Но что бы я сам написал о браке такого, чтобы заинтересовать читателя?
Хм-м-м, кому-то может и покажется это странным, но, прежде всего на ум приходят теплые, уютные вечера, проведенные с семьей — когда тьма за окном терема, укрытым резными ставнями, накрывает детинец, а мерцающий свет дает лишь лампадка у святых образов… Особенно врезались мне в память мгновения, когда супруга, досыта накормив молоком нашего малыша, радостно агукающего и что-то совершенно неразборчиво, но так сладко воркующего на руках мамы, наконец-то укладывает его в подвешенную к потолку люльке. Тихонько покачивая в ней младенца, она едва слышно напевает — тягуче, но очень мелодично, и почему-то на ум приходит сравнение с кошкой, мурлыкающей своему котенку…
А вот после… После приходит время супружеской близости.
Когда все случилось между нами впервые — это было очень быстро (каждый раз быстро), тесно (мы оба сдавили друг друга в объятьях так, что невозможно было их расцепить!), жарко — и страстно до полного беспамятства… В память врезались отдельные, яркие моменты близости — но общей картины восстановить по ним невозможно.
Теперь же — теперь же все иначе. Когда супруга устраивается на ложе подле меня, она никогда не действует первой — но, согревая ласковым взглядом горящих очей, она в то же время дразнит игривой улыбкой полных губ. И именно к губам я устремляюсь в самом начале, по-первости искусственно робко касаясь их своими — но после целую уже жарче, нетерпеливее, легонько покусывая их… И наконец проникаю сквозь уста возлюбленной внутрь, щекоча языком ее язык, поглаживая самым кончиком ее небо… Такой поцелуй на Руси называют «половецким», и с любимой он сладок, словно глоток хмельного меда — вот только сердце от него начинает стучать еще быстрее и сильнее, разгоняя по жилам кровь!
Не отрываясь от губ, я начинаю гладить любимую — вначале довольно целомудренно, по шелковистым, мягким и густым волосам, пахнущим чем-то цветочным… Затем по покатым плечикам, еще не обнаженной спине… Но затем мои ладони устремляются к распашному вороту ночной рубахи. Она очень удобна для кормления, потому как в ней легко освободить от одежды заметно более пышную и высокую, чем до беременности грудь… Прикосновения к ней поначалу кажутся просто обжигающими! И от них по всему телу словно расходятся электрические разряды…
А затем, вниз по тонкой девичьей шее к пахнущей сладким молоком груди устремляются и мои губы…
Наконец, вдоволь наласкавшись (когда меня самого уже начинает аж потряхивать от сумасшедше-сладких мгновений близости), я вновь припадаю к устам жены, дразнящей меня шалым и одновременно с тем счастливым взглядом… В то время как руки мои начинают поднимать вверх полы ночной рубахи, скользя по гладкой, бархатистой коже стройных женских ног… Скользят вверх, пока не задирают ткань уже выше пухленьких, так же заметно и приятно округлившихся после беременности ягодиц — столь ладно ложащихся в мои ладони, что их просто невозможно не стиснуть, прижимая к себе жену!
Не отрываясь от губ любимой половецким поцелуем, я привлекаю ее к себе — и каждый раз наслаждаюсь тем, что у меня впереди столь много времени (целая ночь!), что я могу позволить себе не спешить, выждать, когда супруга окончательно расслабиться и сама чуть подастся вперед, словно бы говоря — «пора»…
А затем мы становимся единым целым — и теперь в моей памяти отпечатывается каждый миг совершенно волшебной, сказочно сладкой близости, освещенной мерцающим огоньком лампады…
Как же восхитительно прекрасно дарованное нам Господом таинство продолжения рода!
Впрочем, понести
