Уорд Мур - Дарю вам праздник
Пондайбл привел меня в салун — неприметное мрачное местечко, где, несмотря на ранний час, горели газовые лампы, а паровое пианино бренчало популярную грустную мелодию «Мормонская девушка»:
В пустынном штате Дезерет та девушка живет.
Хочу забыть — но мне любовь покою не дает.
Забыть! Ведь ноженьки мои едва-едва идут.
До Грейт-Солт-Лэйк — там, где она — они уж не дойдут.
Всё строят, строят магистраль на Тихий океан.
Ну, а тем временем, увы, окончен наш роман.
Ах, рельсы обрываются в Айове — и привет!..
Не помню, как там дальше. Что-то вроде: «Не донести мне слов любви в мормонский Дезерет».
— Плесни глоток, — потребовал Пондайбл у бармена. — И пахты для моего кореша.
Бармен невозмутимо протирал мокрой грязной тряпкой стойку.
— Башли-то есть?
— Завтра заплачу, дружище.
Сосредоточенность, с которой бармен продолжал возить тряпкой взад-вперед, ясно показывала, что и выпивка — завтра.
— Послушай, — убеждающе заговорил Пондайбл. — Я завязываю. Ты меня знаешь. Я кучу денег оставил тут.
Бармен пожал плечами.
— Не я хозяин. Когда что-то переходит с моей стороны стойки на твою, касса должна отзвякивать.
— Но у тебя есть преимущество — работа, которая дает тебе деньги.
— Не уверен, что это всегда преимущество. Почему ты до сих пор не законтрактовался?
Пондайбла этот вопрос, похоже, просто ошеломил.
— В мои года? Сколько компания даст за этот истасканный дряхлый остов? Сотню долларов, не больше. И через пару лет — увольнение с приписным билетом от докторов, так что мне еще придется каждую неделю ходить отмечаться куда-то. Нет, дружище, я так долго держался свободным человеком — если это можно назвать свободой — что буду стоять до конца. Плесни глоток; ты убедишься, что я завязываю. Завтра получишь свои башли.
Видно было, что бармен постепенно сдается; отказы раз от разу становились все менее категоричными, и наконец, к моему изумлению, он выставил бокал и бутылку для Пондайбла и глиняную кружку с пахтой — для меня. К моему изумлению, говорю я, ибо кредит был штукой очень редкой — и в больших делах, и в малых. Хоть со времен Великой Инфляции прошло шестьдесят лет, впечатление она произвела неизгладимое; люди либо выкладывали наличные, либо попусту облизывались. Иметь долги было не только позорно, но и опасно; то, что за вещь можно заплатить, когда уже пользуешься ею, или, тем более, когда уже использовал ее, казалось таким же диким, как то, что вместо золотых и серебряных денег могут ходить бумажки.
Я медленно тянул свою пахту, с благодарностью сознавая, что Пондайбл заказал для меня самый сытный и питательный напиток, какой здесь только можно было заказать. При всей своей непрезентабельной внешности и своеобразных моральных устоях мой новый знакомый отличался, по-видимому, некоей первобытной мудростью и столь же первобытным добродушием.
Он одним махом заглотил виски и потребовал кварту светлого пива; пиво он стал пить не торопясь, маленькими глотками.
— Вот так это делается, Ходж. Не делай второго глотка. Если можешь. — Он еще отхлебнул чуток. — Что теперь?
— Что? — не понял я.
— Что ты теперь собираешься делать? Какая у тебя цель в жизни?
— Уже никакой. Я… хотел учиться. Получить образование.
Он нахмурился.
— По книжкам?
— А как же еще?
— Книжки в большинстве своем пишутся и публикуются за рубежом.
— Может, их больше писалось бы здесь, если бы больше людей находило время для учебы.
Тыльной стороной ладони Пондайбл стер блестки пены с бороды.
— Может — да, а может — и нет… О, некоторые из моих лучших друзей — заядлые книгочеи, не пойми меня превратно, парень.
— Я думал, — решился я, — я думал попытать счастья в Колумбийском колледже. Предложить… попроситься на любую работу — в виде оплаты за обучение.
— Хм… Сомневаюсь, что это пройдет.
— Все равно… Я теперь не могу идти туда. В таком виде…
— Может, и к лучшему. Нам нужны бойцы, а не чтецы.
— Нам?
Он не стал вдаваться в объяснения.
— Ладно. Но ты же в любой момент можешь последовать совету, который дал наш приятель мне — законтрактоваться. Молодой крепкий парень вроде тебя в состоянии содрать тысячу, а то и дюжину сотен долларов…
— Разумеется. И стать рабом до конца дней своих.
— О, контракт — это вовсе не рабство. Это лучше. И хуже. Начать с того, что компания, которая тебя купит, перестанет содержать тебя, как только твое содержание перестанет окупаться. Даже раньше, это элементарная бухгалтерия: они несут убытки уже когда идет баш-на-баш. Тогда они разрывают контракт, не заплатив ни цента. Ясное дело, они возьмут у докторов приписной билет, чтобы получить доллар-другой за твой труп… Но для тебя это еще не скоро.
Невообразимо не скоро. Среди причин, по которым я ненавидел контракты, медицинский приписной билет был причиной самой незначительной — хотя дома, в разговорах, о нем поминали то и дело. Мать где-то слышала, что трупы, как и множество всего другого, отправляют за рубеж — в медицинские училища, для анатомирования. И шокировало ее не столько то, что мертвое тело ее будет использовано в научных целях, сколько то, что произойдет это не на территории Соединенных Штатов.
— Ну да, — сказал я, — не скоро. Тогда и выходит, что быть мне рабом всю жизнь — лет тридцать, или даже сорок. А потом от меня никому уж не будет проку — даже мне самому.
Прихлебывая пиво, мой собеседник явно блаженствовал.
— Мрачный ты тип, Ходж. Это никуда не годится. Контрактная система довольно четко отлажена. И в конце концов, какая-никакая — но это система! Я вовсе не говорю, что крупные компании не дерут с тебя три шкуры. Но заставлять работать больше шестидесяти часов в неделю — нельзя! Десять часов в день, и баста. С дюжиной сотен долларов в кармане ты в свободное время мог бы получить любое образование. Какое заблагорассудится! А уж тогда обратил бы его себе на пользу, и как-нибудь выкупился.
Я постарался обдумать это беспристрастно — хотя, ей-богу, я и без того слишком часто витал в облаках. Что правда, то правда — названная сумма, отнюдь не невероятная, была бы кстати, дойди дело до колледжа. Но мысль Пондайбла насчет того, чтобы «обратить образование себе на пользу» была фантазией. Вероятно, в Конфедеративных Штатах или в Германском Союзе знания и могут обеспечить богатство или, по крайней мере, жизнь в достатке. Но какое образование я бы ни получил — а я со своей «непрактичностью» наверняка сделаю не самый практичный выбор — оно способно было дать лишь самые мизерные материальные преимущества в отсталых Соединенных Штатах, которые и существуют-то лишь в силу молчаливого согласия великих держав, своего рода компромисса в их вечном соперничестве. Мне еще повезло, что я ухитрился кончить школу и теперь кое-как перебивался в свободных; не стоило и надеяться, что, вкалывая на компанию по шестьдесят часов в неделю, я смогу в свободное время заработать на стороне столько, чтобы выкупить свой контракт.
— Это не пройдет, — мрачно сказал я.
Пондайбл кивнул — явно он был уверен, что я приду именно к этому заключению.
— Ладно, — сказал он. — Тогда можно приткнуться к гангстерам.
Ужас отразился на моем лице.
Пондайбл засмеялся.
— Забудь свое буколическое прошлое. Что такое хорошо? То, что считает хорошим самая сильная страна или самый сильный человек. Правительство говорит, что гангстеры — это нехорошо, но у правительства нет сил покончить с ними. Может они и не убивают столько, сколько думают обыватели? Только если кто-то выступает против них — как правительство, например. Конечно, от них приходится откупаться — но это все равно, что налоги. Оставь проповеди приходским священникам, и тогда окажется, что вступить в ганг — то же самое, что вступить в армию, если бы она у нас была, или в Легион Конфедерации…
— Вчера они пытались меня завербовать. Они всегда такие?..
— Наглые? — Впервые я увидел Пондайбла в гневе: даже шрам у него на лбу побелел. — Да, будь они прокляты. Должно быть уже половина граждан Соединенных Штатов в Легионе. Когда им нужно подавить у себя беспорядки, или одернуть какую-нибудь замурзанную странишку, они кидают туда Легион. А в нем мужики! Им бы в нашей армии служить!
— И полиция никогда не пытается им помешать?
— Ты меня слушаешь или нет? Хорошо то, что что называет хорошим сильная страна. Разумеется, у нас есть законы, запрещающие вербовку в армии других государств. Так мы кудахчем. А что у нас есть, чтобы подкрепить это кудахтанье делом? То-то. Поэтому Легион Конфедерации поступает хорошо, вербуя людей, которые в собственной стране просили бы милостыню, чтобы как-то набить брюхо. И так же паршиво у правительства с гангстерами. Самое большее, что оно может — это вылавливать мелочь и делать вид, что крупняка нет. Большинство гангстеров никогда и не бывало под пулями. Все они живут припеваючи — немногие в двадцати шести штатах живут так как они, — и каждый то и дело получает дивиденды побольше, чем какой-нибудь трудяга зарабатывает за всю жизнь.
