Андрэ Нортон - Меч обнажен. Меч в ножнах
— Она хорошая девочка, моя «Труди», — приветствовал его последний с мурлыканьем тёплого удовлетворения, смягчившим его голос. — Слышишь, как мало шума производит её двигатель — там отличная работа. И мой Флип знает, как содержать его в порядке. Она не красавица, моя «Труди». При дневном свете любой скажет, увидев её: «Ха, старая рыбацкая лоханка». Сколько раз я слышал такое. Но она может показать пятки, когда надо, это точно. Теперь, если мы ухитримся держаться вне видимости этих летающих наци, нам не о чем беспокоиться.
Лоренс глянул назад, на оставленную землю позади них. На севере меж морем и сушей протянулась алая лента.
— Там горят резервуары и причалы Роттердама. Может, Бог поможет кораблям там, — капитан Смитс тоже видел это. — За это придёт расплата, расплата натурой, если судьба будет добра к нам. Может, и я приму участие в сборе!
— Мы все примем участие в сборе этой платы, каждый человек Нидерландов, где бы он ни был сегодня! — и Лоренс знал, что пока он жив, след солёного воздуха, порыв сильного ветра, зрелище ночного неба будут вызывать перед его мысленным взором этот кровавый обод, оковавший его страну. Он, наверное, никогда не будет в состоянии охватить весь ужас этого дня и ночи, это слишком тяжело для кого–то из живущих. Когда–нибудь потом голландцы могут собрать и связать воедино сотни рассказов, но положенные на бумагу, они будут отдельными историями многих людей, видевших каждый то, что наиболее затронуло его. Всё, что любой из них унесёт с собой, будет лишь кусочком целого — так же, как Лоренс лучше всего будет помнить пылающие крыши имения Норрисов, вернувшие день в вечер. Но если каждый мужчина, женщина, ребёнок сохранит такие воспоминания, узнает подобную скорбь — и даже сильнее — тогда общее целое сплотит его народ в единую живую волю, чтобы бороться против власти тьмы, так же, как Инквизиция и железное правление испанцев однажды отковало из голландцев меч для уничтожения сотворенного испанцами. Эта же борьба только началась. Где бы люди голландской крови ни были сегодня, они теперь связаны, связаны той пылающей лентой поперёк неба — памятью о всём, что лежит под ней, — о мирном городе, не способном защитить себя, снесённом с лица земли без предупреждения. И эта жажда борьбы со смертью поднялась над личной ненавистью.
— Теперь, минхеер Лоренс, — капитан Смитс повернулся спиной к суше, — мы должны держать глаза на небе. Хотя у меня такое ощущение, что нам повезёт.
Но каким бы хорошим рыбаком ни был капитан Смитс, пророком он не был. Потому что удача, до сих пор сладчайше улыбавшаяся им, теперь решила повернуться своей широкой спиной. Они были уже далеко к северу, когда послышался пульсирующий звук несомых воздухом двигателей. Самолёт крался в ночном небе. «Труди» не несла фонарей, но на фоне серебрящейся воды она, скорее всего, станет слишком ясной мишенью для острого глаза наверху. А её команда не видела самолета, лишь слышала рёв двигателя, когда он подлетел ближе.
— Вниз всем! — голос капитана Смитса вознёсся даже над треском пулемета, изрыгавшего свинец на палубу «Труди» в линиях трассирующего огня. Лоренс легкомысленно стоял, пристально глядя вверх. Спустя мгновение он увидел зловещий силуэт нападавшего на фоне зарева города. Тот снова пикировал, чтобы убивать. Затем чья–то рука схватила его за лодыжку и дёрнула, лишив равновесия. Он рухнул лицом вниз на палубу рядом с одним из молодых Смитсов.
— Лёжа легче выжить, — остерегли его из темноты. — Неплохое развлечение для этого там, наверху; к счастью, он не несёт бомб. И он будет возвращаться, пока не устанет или пока не кончатся патроны. Смотрите.
Снова трассирующие пули прочертили огнём поперёк палубы, прорезав тонкую линию через самый центр «Труди». Четыре раза лётчик пикировал и полосовал их. А потом он не вернулся. Секунды плавно перетекли в минуты, и молодой Смитс и Лоренс осторожно выползли из своей норы между плоскодонкой и бочкой для воды.
— Что с вами, Йорни, Ян, Флип, минхеер Лоренс? — проорал капитан.
— Я в порядке, отец.
— И я.
— И я, капитан Смитс, — отозвался Лоренс.
— А ты, Флип? Флип! — забеспокоился Вим. — Флип! Отвечай немедленно!
— Я посмотрю, отец, — юноша рядом с Лоренсом двинулся к люку крохотного машинного отделения, и Лоренс последовал за ним. Одним рывком они откинули крышку люка. Наверх вырвался свет прикрученного к переборке потайного фонаря. Они опустились на колени, чтобы взглянуть вниз в пахнущую маслом яму, и обнаружили, что смотрят прямо в белое лицо молодого человека, лежавшего внизу. Пока они смотрели, тонкая малиновая линия просочилась вниз из его спутанных волос, разделив щеку и челюсть пополам. С придушенным криком Ян спрыгнул вниз к брату и приподнял безвольную голову. Но после пристального изучения раны он облегчённо вздохнул.
— Скажите отцу, минхеер, что Флип получил хороший удар по голове и это всё. Он скоро поправится и снова будет рассказывать нам как нянчиться с глиной. Иди сюда, Йорни, — приказал он другому брату, появившемуся из тени, — помоги вытянуть его отсюда и перевязать рану на его голове. А я присмотрю за двигателем. Мне всегда хотелось узнать, на что способна эта старушка, если ей не занимается Флип.
Так что «Труди» продолжала пыхтеть, следуя извилистым обводным курсом. Этот курс не был отмечен ни на одной карте и только капитан Смитс мог его спокойно пройти. Они без приключений пробрались через минные поля. На рассвете, когда другой самолёт угрожающе спикировал на шхуну, Лоренс сумел рассмотреть красное, белое и синее кольца, нанесённые на крылья.
— Это Сандерленд, — пояснил Йорни.
— Не стой как истукан, любуясь морем, кроличья башка! — рявкнул на него отец. — Подними вымпел, пока этот не решил добавить к нашему тоннажу ещё тонну–другую металла!
И когда красные и синие флага поднялись на верхушке мачты и заполоскались на ветру, пике выровнялось. Самолёт проделал над ними круг и торжественно помахал крыльями, прежде чем улететь.
— За нами кого–нибудь пришлют, как только они свяжутся по рации. А вот и Англия! — Смитс указал на синюю тень в море.
Шрамы от пуль, жёлтые на древесине, исхлестали палубу и круглые бока, но в основном «Труди» оказалась неповреждённой. А там была Англия! Лоренс ещё наблюдал за приближающейся береговой линией, когда полчаса спустя к ним подошёл патрульный катер, чтобы сопроводить их в порт.
«…вот каким образом я добрался сюда. Я не использовал настоящих имён, как ты понимаешь, потому что для капитана Смитса работа только началась.
Но и мне здесь делать нечего. Сейчас я жду корабль, отправляющийся на Яву, где живёт мой кузен. Он, как я тебе уже рассказывал, директор авиалинии «Сингапур–Ява».
Скорее всего, мне не удастся связаться с тобой в ближайшее время. Но если меня не будет слышно в течение года, будь добр, добейся встречи с каким–нибудь моим влиятельным соотечественником и вкратце перескажи ему всё то, о чём я тебе поведал. Цветы апельсина — которые нужно использовать на благо Нидерландов — запечатаны тем словом, которое является общим для нас двоих.
Пусть к вам в Америку никогда не придёт тьма, с которой мы боремся сейчас.
Твой друг
Лоренс Ван Норрис».
«Госпиталь,
Сидней, Австралия
8 апреля 1942.
Дорогой Лоренс!
Это первый день, когда мне разрешили встать с кровати и воспользоваться письменными принадлежностями. Теперь я могу рассказать тебе обо всём, что случилось со мной за прошедшие несколько месяцев. Так много — и всё так плохо.
Я прочитал в газете, которую мне принёс Пит, что один писатель сказал, что у наших людей есть только «храбрость львов и кусок проволоки». Что ж, это близко к истине и не очень хорошо для нас. Мы только делаем, что можем, с тем, что имеем.
Восьмого декабря я был на Суматре, в Сапабании».
Глава 4. Затишье перед бурей
Влажная, насыщенная испарениями жара тропиков удерживалась внутри комнаты толстыми стенами. Лишь у геккона хватало энергии, чтобы двигаться, рывками перемещая своё полупрозрачное тело поперёк потолка в поисках крылатого обеда. Лоренс, в десятый раз за десять минут, дёрнул воротник рубашки. На этот раз пуговица поддалась и, пропрыгав по заваленному бумагами столу, свалилась на пол.
— Ах, туан Ван Норрис, вы уронили это, — коричневая рука подобрала пуговицу и положила её перед юношей. — Вам не кажется, что сегодня жарковато?
— Жарко! — Лоренс откинулся назад в кресле и глянул снизу вверх на стройного молодого клерка–яванца. — У меня мозги превратились в сахарный сироп и совершенно застыли вместо того, чтобы пошевеливаться! А ты стоишь, словно тебя посадили в ящик со льдом. Как это тебе удаётся?
Смех Дева, никогда не осмеливавшийся стать большим, чем простое хихиканье, заставил спрятаться геккона.
