Владимир Свержин - Внутренняя линия

— Ох, Судаков, Судаков… Толку от тебя, как от козла молока.

— Да ну вот… — начальник милиции поднял было руку, чтоб перекреститься, — честное большевистское слово даю! Таисия Матвеевна — человек самый что ни на есть безобидный! А уж как ее ученики любят, о том вся округа толкует. Дома только и слышно: учительница то, учительница это…

— «То», «это»… — передразнил гэпэушник, — а ты как думал — врангелевский шпион будет ходить тебе — грудь в крестах да с золотыми погонами? Они завсегда маскируются так, что на глазок и не распознаешь. Тут особая бдительность нужна! Дай — ка мне ее адресок…

— Да что вы такое говорите! Едемте лучше ко мне — жена уже заждалась, на стол, поди, накрыла.

— Ты, друг ситцевый, с детства, что ли, дурак, или на войне по башке шарахнуло? Пока за бандами по уезду гонялся — вроде бы истинный большевик был, а сейчас, я гляжу, обмещанился? Цветочки — герань завел? Канареек? А слышал, что товарищ Троцкий объявил борьбу с примазавшимися к партии мещанскими приспособленцами? Гляди, как бы тебе под чистку не попасть! Давай адрес!

— Стрелецкая, два. Во флигеле, — хмуро ответил милиционер. — Вон там вон поворот.

— Стрелецкая… Назвали бы уж Краснострелковая, — сплюнул проверяющий.

Домой начальник милиции вернулся один, буркнул на вопрос жены о госте что — то невразумительное и, уйдя в свою отгороженную шкафом каморку, стал чистить наган с серебряной табличкой «Красному Судакову за лихость в бою против деникинцев. От предреввоенсовета Л. Троцкого».

Ему, уроженцу здешних мест, знавшему в округе все и вся, как никому другому была подозрительна столь любимая его дочерью учительница. Он помнил фамилию военспеца, разговорившегося после обильного застолья в кругу лихих буденновцев. Собственно говоря, этот вчерашний золотопогонник и являлся организатором Первой конной, тенью легендарного командарма. Бывший царский полковник Щелоков в германскую служил в Ставке императора. Если уж он и впрямь знавал мужа Таисии Матвеевны, то, по всему видать, тот был не из прапорщиков военного времени, настоящая белая кость, голубая кровь. Но что касательно самой учительницы, многое в жизни повидавший Судаков мог поклясться, что добрее и светлее человека встречать ему не приходилось.

Он выдвинул барабан из револьвера, зачем — то пересчитал патроны и начал чистить шомполом и без того идеально выдраенный ствол. Бог весть сколько времени это у него заняло. Отвлекся он лишь тогда, когда в прихожей хлопнула дверь.

— Куда ж вы пропали, гость дорогой? — услышал он голос жены. — А мы уж заждались. Что это вы надумали гулять…

— Муж где? — перебил ее проверяющий из центра.

— У себя Петр Федорович…

Бывший командир лихого красного эскадрона перекрестился на отсутствующий образ, вернул барабан на место и взвел курок нагана.

— Водки налей, — бросил ей чекист, входя в заветное судаковское зашкафье.

— Что? — не в силах унять стучавшую в висках кровь, выдавил начальник милиции.

— Ерундовина какая — то получается. — Сотрудник волостного ГПУ прошел мимо Судакова, будто не замечая револьвера, зажатого в его руке, и уселся на стул. — Хреновина, одним словом…

— Толком говори! — забывая о субординации, потребовал начальник милиции.

— Да что тут говорить, — залпом осушая принесенный стакан, выдохнул его собеседник. — Ух, ядреный первач! Шел я на адрес с твердым убеждением, что надо этой контре учинить допрос по всей строгости, а лишь только порог ее переступил, таким уютом на меня повеяло, таким покоем, не то что допрос, а словечка супротив вымолвить не смог! Посидел, чаю выпил, как баран что — то проблеял, и наутек. Когда б верил я в бабкины сказки, решил бы, что училка ваша — как есть ведьма. Тьфу ты! А ну — ка плесни еще!

ГЛАВА 3

«В умелых руках палка в колесе превращается в ось».

С детских лет Феликс Дзержинский хотел быть священником. При малейшей возможности он приходил в кафедральный собор Вильно, тихо садился в углу, завороженно слушал величественные переливы старинного органа. Полный трепетного восторга, на крыльях звуков торжественной мессы он возносился душой к трону Господню. Наступит день, и Феликс взойдет на амвон, чтобы нести слово божье людям…

Детство кончилось внезапно, будто с уличной тумбы сорвали ветхую афишу и налепили другую. Стремление властвовать над душами не исчезло, даже усилилось. Но теперь у него был другой бог и другое писание. Он ощущал себя апостолом новой веры и готов был приложить для ее торжества не меньше рвения, чем идеал его детства, беспощадный Игнатий Лойола.

Еще задолго до революции несостоявшийся ксендз с гордостью принял на себя заботу о безопасности партии. На миг мелькнуло в памяти, что тем же занимался Святой Петр в кругу учеников Христа. С возмущением отогнал образ бессильного, рабского бога. Подвиг ждал его, а не какого — то там Петра с Тиверийского озера, — его, Феликса Дзержинского!

Круговерть революции поломала, скрутила, перелопатила людские судьбы, перекрыла все хоженые пути, оставляя возможность прокладывать новую, прежде неведомую дорогу в воспетое большевиками светлое будущее.

Сейчас в своем кабинете на Лубянке вдумчиво, как прежде катехизис, изучал он материалы дела о покушении на товарища Троцкого. Товарища, которого он терпеть не мог от всей души как иноверца, выскочку и… Дзержинский не хотел себе в этом признаться, но яростный, кипучий председатель Реввоенсовета до оторопи, до жути напоминал ему дьявола! Дьявола с икон и фресок, но только не поверженного, а воспрявшего и торжествующего! Странные шишковидные выступы на лбу Льва Давидовича еще более усиливали это сходство. Борьба с лукавым Феликсу Эдмундовичу представлялась делом святым, для которого, как учил своих иезуитов Лойола, все средства хороши!

Средство, которым сейчас намеревался воспользоваться Феликс Эдмундович, числилось среди тех, что следовало приберегать лишь для очень важных случаев. Председателю ОГПУ, истинному большевику, крайне не хотелось использовать это «секретное оружие», но речь шла о слишком щекотливом деле — альтернативы не было.

Дзержинский выжидательно поглядел на дверь, покачал головой и вновь обратился к материалам следствия. Как сообщил на допросе арестованный участник теракта, штабс — капитан Губин, группа, устроившая засаду в октябре прошлого года, принадлежала к Кутеповскому Союзу русских террористов и ставила задачу уничтожения Троцкого, Дзержинского, Зиновьева и других вождей советского государства.

Штабс — капитан оказался не особо крепкого десятка, и притом большим говоруном. От него стало известно, что руководитель группы, бывший подполковник Шведов, назначил встречу соучастникам в поселке Большая Ижора, неподалеку от Ленинграда, на конспиративной квартире у своего бывшего сослуживца, поручика, а затем красного командира — дивизионного начальника артиллерии, Линевича…

Он вошел в кабинет быстрой походкой — высокий, худой, с негнущейся спиной, высоким лбом над внимательными глазами, вислые седые усы придавали лицу печальное выражение, а темный партикулярный костюм не мог скрыть, насколько привычны к тяжелым эполетам разведенные плечи этого пожилого мужчины.

— Проходите, Владимир Федорович. Давно жду вас. — Дзержинский уже не в первый раз произносил эту фразу, но все никак не мог приучить себя к мысли, что его собеседник и, как ни удивительно, помощник совсем недавно возглавлял Отдельный корпус жандармов, а до того подавлял вооруженный мятеж в Москве.

Всякий раз, встречаясь с ним, Феликс Эдмундович ловил себя на мысли, что ему приятно находиться в обществе этого знающего и тонко просчитывающего ходы человека. Без преувеличения, когда б не генерал — лейтенант Джунковский, молодой советской власти не видать тех сокрушительных побед в тайной войне, которыми по прошествии лет она сможет похвалиться.

— Феликс Эдмундович, — коротко пожимая протянутую руку, начал бывший шеф Корпуса жандармов, — как я и предполагал, мы продолжаем оперативную игру с белогвардейским подпольем?

— Верно. По сути, иначе и быть не может. Новая операция имеет название «Картель».

— Забавно, — чуть заметно усмехнулся Джунковский. — Кроме, так сказать, промышленного значения, это слово еще имеет иной смысл. Картель — это вызов на дуэль.

— Действительно забавно.

— С кем же мы на этот раз намерены дуэлировать?

— Это нам также предстоит установить. Вы — человек военный, представьте, что вам противостоит враг сильный и опасный. Куда бы вы нанесли главный удар?

— Вы задаете непростой вопрос. Прежде наступления следовало бы провести разведку.

— Именно этим, собственно говоря, мы здесь и занимаемся.