Герман Романов - «Засланные казачки». Самозванцы из будущего
Родион слушал его внимательно, растянувшись на груде кизяка. Огонь в небольшом костре горел ярко, бросая красные отблески на стены. И ему думалось, что именно сейчас он начнет жить настоящей казачьей жизнью, выжив в поединке со смертью в суровом походе.
– Вон Усольцов, даром что атаманом его избрали, так же, как и все, пашет: скотина, хозяйство крепкое, – Пасюк рубил ладонью в такт словам, – не асфальтные казаки они, как наши! Не пьют, как многие! Они во главу угла казачий уклад ставят, а потому станичников дворами считают. Да, дворами, с женами и детишками, ибо без поддержки семьи все наши дела помойному коту под хвост!
– Эх! – Родион отвлекся на мгновение, представив молоденькую казачку, подносившую ему крынку молока с еще теплым, парящим хлебом, непременно босиком и в сарафане, и мечтательно протянул: – Да! Найти бы и мне здесь себе невесту! Бар я бы бросил сразу же! Детишек бы нарожал! Коровок бы развел…
– Хорош жених! Нужен ты им, дармоед! – Пасюк скривился. – Ты же тяжелее своей гармошки ничего в руках не держал! А ручками своими белыми дерьмо, поди, впервые сегодня потрогал?
Родион отдернул руку, словно обжегшись, от кучи навоза, на которую опирался.
– Ну чего ты? Я же не гламурь какая-нибудь! И гармошка моя тоже пригодится: буду играть на ней, а работать я могу, если захочу! Вообще, спасибо тебе, Саныч, глаза мне открыл! Посмотрю хоть на настоящих казаков! Может, и у меня чего-нибудь получится? – Родион приподнялся на локтях. – Музей-то меня пустят хоть посмотреть?
– Ага! И тапочки тебе, как в Эрмитаже, выдадут, – сварливо огрызнулся Пасюк, и Родиона пробрало столь резкое заявление приятеля прямо до пяток, так что он даже присел на куче мягкого, прогретого его телом, навоза, – чтобы мрамор не поширкал! Да и не музей у них, – он вздохнул, – громко слишком, так, в местной школьной библиотеке шкаф стеклянный с тремя полками! Но даже если хоть в одном кровь всколыхнется, и то польза будет! Это же книги по истории казачества Тунки, там же обо всех их родичах сказано, фамилии-то какие: Шубины, Лифантьевы, Зверевы, Усольцевы, Тюменцевы – все они до сих пор тут живут, только не помнят, что они – казаки. Все, все там написано… А ты даже не полистал их… Форму да лампасы мало надеть, шашку привесить да погончики офицерские нацепить недолго! Я крепко после батиных слов задумался: и правда, я – казак! Сразу представил: огромные, сильные, бородатые, с пиками да шашками, Степан Разин, Пугачев, Тарас Бульба… Только Сивоконь атаманить начал, видный такой, слова красивые говорил…
– Так сколько лет-то прошло? – брови Артемова удивленно поползли наверх. – Его еще тогда выдвинули в атаманы?
– В 1991 году и выдвинули, аж до сих пор задвинуть не могут! Бессменный он, как член Политбюро! На лафете из Управы ихней, небось, вывезут ногами вперед! А, может, замаринуют, как Ленина, чтобы он и опосля руководил! Так вот, пойдем, говорю, батя, к атаману записываться, мы ж – казаки! Времена теперь другие, никто нас не боится, наоборот, власти помогать будут! Служить России будем, как наши прадеды служили! Землю пахать будем…
– И пошли? – Родион улегся обратно на кучу сухого дерьма.
– Ага! Побежали! Посмеялся батя надо мной: «Давай, поспешай, – говорит, – всех запишут, а тебе места не останется! Еще мешок побольше возьми, из-под картошки!»
– А зачем мешок? – Родион захлопал глазами.
– Земли тебе дадут пахать да сеять, чтоб по дороге не рассыпал! – Пасюк хмыкнул, но без смешка. – Можа, место в мешке еще под службу казачью останется…
Родион Артемов
– Почему?
– Чего почему?
– Почему так сложно казакам в России?
– Ты чего? Вроде не бредишь! – Пасюк дотронулся до лба Артемова, словно проверяя, нет ли у него жара. – Кедровка в голову ударила или ты проникся думами глобальными о судьбе казачества? Тогда тебе прямая дорога в стойло к Сивоконю…
– Почему в стойло?
– Во-первых, не перебивай старших по…
– Возрасту?
– Хм!
– Молчу-молчу! – Родион виновато потупился.
– По званию! Так вот, во-вторых, это же его вселенское призвание о глобальных судьбах казачества думать и своим баранам вещать, что в стойлах при нем стоят! Мемекают и то по команде, и внимают с благоговением речам своего атамана! Хотя, – Пасюк прищурился, – они тебя не возьмут!
– Это почему же то?
– Потому как гешефта с тебя никакого, гол как сокол, а холуев-подхалимов у него и без тебя хватает!
– А я и не собирался! – Родион гордо вздернул подбородок. – Вон в Тунке казаки сами возрождают казачество, так и в Иркутске найдутся такие же, настоящие! Ты щедро, Саныч, всех черной краской измазал, но есть же нормальные? Есть? К ним и пойду!
– Нормальные есть, и их много! Ага! – Пасюк прыснул. – Тебя им и не хватает! Уже каравай, хлеб-соль, для тебя испекли! К нам приехал, к нам приехал, Родион Эдуардович, дорогой!
– Смешно? – Родион надулся.
– Грустно, Родя! Плакать хочется, аж скулы сводит! – Пасюк посерьезнел, глубокая складка пролегла на лбу. – Ты, думаешь, я сам бы к таким не пошел? А только идти некуда, заплутали мы меж трех сосен… Только за двадцать лет нет веры никому, устали мы, затюкали нас, по крышку сыты атаманщиной! И я, и остальные болтаемся, вон, как сам знаешь что, столько лет! И не я один так думаю, только вслух никто не говорит…
Пасюк лихо махнул остатний глоток кедровки из фляжки и завинтил ее, закусив «курятиной» в три приема, раскурив сигарету дрожащими от волнения руками. Сухарь и шоколадка давно были уже по-братски поделены и съедены. Затем продолжил говорить дальше, удивляясь тому, как язык выбалтывает то, что он так старательно хранил в себе все эти годы.
– Так кто мешает-то? Вот ты говоришь: там клоуны, здесь ряженые, тут болтуны… Взяли бы да и собрались, чтоб возрождать казачество! Станицы строить! Землю пахать!
Родиону никогда еще не было так скверно. На Пасюка он не обижался, несмотря на бурлящий в мозгу и теле хмель. Тот не бросил его, доволок до спасительного убежища, не оставил в степи умирать. Настоящий казак!
Он отдавал себе отчет, что пришел в казачество от безысходности – посмотрел, как гуляют «новые русские», и решил найти тех, кому дорога судьба Отечества. В казаки пошел, если даже Лев Толстой говорил, что история России сделана их саблями. А тут целый атаман станицы в стриптиз-баре рядышком охранником работает.
– Да нечего возрождать! Нужно заново уклад создавать! Не те условия сейчас, чтобы станицы, поля, тучные стада! Не даст нам государство ничего, так, фантик пустой и даже не блестящий! Ты чего, один такой умный выискался, знаешь что делать? Давно уже перебродило все, и задор, и энергия, и честолюбивые помыслы, как брага, перебродило все, только сивушная мерзость на душе осталась… – Пасюк угрюмо засопел. – Поначалу, в девяностые, и запал у людей был, и губернаторы с мэрами давали землю, деревни брошенные – живите, казаки!
– И что?
– И ничего! Единицы пошли на это: кому ж охота теплую квартирку с работой менять на тяжелый сельский труд? Так что, землю распродали, деньги растащили, казаков обманули… – голос Пасюка становился все тише. – Понимаешь, самое горькое то, что обманули ладно бы власти, свои же, атаманы!
Пасюк молчал и молчал, уткнувшись подбородком в колени и выкатывая и закатывая палочкой в костер обуглившиеся катыши кизяка. Родион потихоньку начинал дремать: сказывались и усталость, и выпитая на практически пустой желудок настойка, что мягким покрывалом укутывала сознание.
– Жалко! – Он зевнул, потягиваясь и устраиваясь поудобнее. – Не понимаю я наше государство: такая сила в казаках – это тебе не солдатики зеленые, это мужики…
– Ну-ну! Скажи еще казакам, что они – мужики: враз по сопатке получишь! – ответил Пасюк, не поворачиваясь от костра. – И насчет солдатиков зеленых особо в станице не разглагольствуй! Сам-то не служил, а солдатики эти, к которым ты так презрительно относишься, даром что молодые были, и повоевали, и послужили – не чета тебе, ущербному! А у нас многие армию прошли, так что помалкивай ты со своими умозаключениями, а то ляпнешь – ввек не отмоешься перед казаками потом! Это там, – он ткнул пальцем в грязный низкий потолок сарая, – рыжий клоун сменяет черного, а на земле нормальные казаки, бравые, только мы еще терпим, терпелка у нас, понимаешь ли, огромная, типа, долго запрягает и быстро едет… А надоест – держитесь, мало не покажется! – Александр погрозил кулаком в пустоту. – Не выгодно только государству, чтобы казаки на ноги поднялись… Это же такая сила! И здесь ты прав на все сто! Казаки всегда были становым хребтом народа – соль земли Русской!
– Так интеллигенция вроде ближе к народу? – неуверенно протянул Родион.
– Интеллигенция – говно русского народа! Еще Ленин, мразь этакая, так сказал, – отрезал Пасюк, резко обернувшись. – Как бы я ни относился к чучелу на Красной площади, но это он верно подметил! Говно, брехливое, позорное, трусливое дерьмо! Профукали Россию, ораторствуя на баррикадах, что в семнадцатом, что в девяносто первом!
