Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа. Книга третья

– Господь сохранил меня и моих людей, – ответила Жанна, прекрасно понимая, чем вызван последний вопрос. – Мой оруженосец и оба пажа сейчас в замке, мадам – все живы и здоровы.

Герцогиня сдержанно улыбнулась.

– Я бы хотела услышать из первых рук о том, как Саффолк увёл свою армию, – сказала она, прежде чем отойти. – Навестите меня после праздника, дорогая. И можете взять с собой одного из пажей…

Ответив на низкий поклон Жанны наклоном головы, мадам Иоланда прошла к дверям в покои дофина и только тут позволила себе обернуться.

Позади, на почтительном расстоянии, стоял, опираясь на палку, сильно постаревший мессир Ги де Руа – давний соратник дядюшки де Бара, давно отошедший от дел при дворе, но немало полезного сделавший когда-то в деле Луи Орлеанского – и, рядом с ним, молодой рыцарь с мантией герцогини на руках. На надорванном меховом оплечье покачивалась отстёгнутая пряжка.

– Мой племянник почтительно просит вашу светлость его простить, – дребезжащим голосом проговорил де Руа. – Он совсем недавно при дворе и пока неловок.

– Для ловкости многого не требуется, сударь, достаточно хорошо видеть тех, кого следует замечать всегда и везде, – выговорил стоящий за ними Дю Шастель.

Де Руа вздохнул.

– Если мадам герцогиня позволит, я велю отдать эту мантию в починку, и сейчас же закажу новую, такую же.

Глядя на его сконфуженное лицо, а более всего, на лицо молодого рыцаря, мадам Иоланда не смогла удержаться и засмеялась, беззлобно и тихо, закрывая веером внезапно загоревшееся лицо.

– Зачем же мне две, сударь? Разве что, носить их вместе, чтобы, когда упадёт одна, другая оставалась…, – смех, почему-то не проходил, и герцогиня, с удивлением осознала, что ей от этого хорошо. – Передайте моим слугам эту, и забудем… Пустое.

Но молодой человек неожиданно шагнул вперед. Заливаясь румянцем прямо на глазах, он пылко возвестил:

– Я осквернил вашу мантию, мадам! По моей вине она упала и более вас не достойна. Но позвольте мне хранить её, как святыню и подарите нам с дядей честь заказать для вас новую!

Мадам Иоланде показалось, что в зале раздался какой-то звон…

Или это у неё внутри?… Незнакомый голос поёт, словно натянутая тонкая струна, волнуя непонятностью, такой странной, непривычной, такой властной, что не отгонишь… не забудешь… не воспротивишься… Да и надо ли?…

Какие красивые глаза у этого мальчика…

– Моя мантия не может быть святыней.

– Когда кому-то поклоняешься, всё, чего он касался, святыня…

Ах, какие глупые речи! Как хочется сказать: «Не сотвори кумира в сердце своём»… Кумира… В сердце… в сердце… в сердце…

Внезапно весна, так приятно напоминавшая о себе всё утро, ворвалась в зал весёлой, беззаботной хозяйкой, и закружила вокруг головы весь мир! Танцуя и резвясь, размазала все лица, звуки, заботы. Осталось только мельтешение разноцветных пятен и, среди этого фейерверка, единственное, видимое отчетливо – прекрасное лицо ангела, сошедшего на землю в обличье молодого рыцаря…

– Как вас зовут, сударь?

– Филипп де Руа, к услугам вашей светлости.

«Филипп», – мечтательно пропел незнакомый голос внутри. – «Фи-ли-п-п…»

Труа

Всякий интриган подобен акуле, гибнущей без активных действий. Однако, если бы в дни, последовавшие за снятием осады с Орлеана, у господина Ла Тремуя спросили, что он чувствует и что собирается предпринять в ближайшие дни, с ответом ему пришлось бы долго определяться.

Да, с одной стороны, несомненно, досада. И даже не на мадам Иоланду. Она, что? Она всего лишь удачно провернула собственную интригу, и, не будь так опасна лично Ла Тремую, вызвала бы, пожалуй, восхищение. Бесило то, как послушно и глупо все стали преклоняться перед этой Жанной с её случайной победой! И то, как верили, или делали вид, что верят, в свершившееся Чудо, связывая самого Ла Тремуя по рукам и ногам! Что он мог, практически в одиночку, против этого всеобщего сумасшествия?!

Но, с другой стороны, сведения, переданные через де Вийо герцогом Бургундским, неожиданно принесли радость. Ту радость, которая свойственна всем интриганам, почуявшим «свежую кровь». Тут для действий открывался, простор. Правда был он такой неоднозначный, что заставлял не столько радоваться, сколько осторожничать и ломать голову, зачем же всё-таки Филипп Бургундский этим поделился, и почему доверил передачу подобного секрета личности столь незначительной, как де Вийо, к тому же, имеющей в этом деле, пусть и такой же незначительный, но личный интерес?..

Впрочем, тут у Филиппа других вариантов могло и не быть…

– Вы хоть понимаете, какого рода доверием вас почтили? – спросил Ла Тремуй у де Вийо, пряча под вопросом и радость, и озабоченность.

– Разве я его не достоин? – усмехнулся конюший.

Ла Тремуй взглянул почти с жалостью.

Как изменился этот господин! Развязный тон, поза, совсем не подобострастная, совсем не та, с какой он явился в первый раз… Болван кажется думает, что владение общей тайной их как-то уравнивает. А между тем, происхождение Жанны – секрет такого рода, который не каждому по зубам. Тем более, де Вийо. Для него это, скорее удавка, уже наброшенная и готовая затянуться при первом же неверном движении.

– Вы многого достойны, – ответил Ла Тремуй, держа в уме эту удавку. – Но я спросил не случайно, и, говоря о доверии, имел в виду далеко не награду.

Де Вийо напрягся. Его расслабленное от сознания собственной значимости тело мгновенно подобралось.

– Я не понимаю, ваша милость.

– Вот поэтому я и спросил… Вы оказали мне большую услугу, а я не из тех, кто забывает, поэтому предупреждаю… Разумеется, вы не станете рассказывать каждому встречному о том, что узнали, но о том, что ЭТО вам известно, к сожалению, знаю не только я. Герцог Филипп видимо не подумал, насколько его тайна смертоносна для тех, кто не имеет счастье быть герцогом королевской крови. Зато я это хорошо представляю и беспокоюсь… я дорожу вами, де Вийо, хочу уберечь от любой непредвиденной… м-м, скажем так – оплошности. Нет, нет, повторяю, я вовсе не имею в виду вашу несдержанность! Но обстоятельства могут сложиться по-всякому – в политике ветра так переменчивы. А герцог Филипп, случись что, с высоты своего положения, вряд ли отнесётся к вам так же…, м-м, бережно.

Ла Тремуй удовлетворенно отметил про себя, что развязности в его посетителе поубавилось. Сообразительный конюший снова стал похож на того, прежнего, настороженного, словно зверь. И хорошо. Как раз теперь в деле с Жанной этот господин с его рвением, если забудется, станет только помехой, потому что отныне просто подслушивать под дверью не получится. Теперь ковыряться тут надо как ювелиру, с иголкой, самому нашёптывая то, что возможно потребуется нашептать, и со знанием дела куда большим, нежели простое желание отомстить или выслужиться. «А этот везде лезет с наглостью, как с дубиной, – подумал Ла Тремуй. – Думает, всё так просто… Впрочем, до сих пор, для него оно так и было – терять ему особенно нечего. Но теперь пускай задумается. Пусть осознает предел, за которым его ничтожные помыслы могут обернуться против него же. Сейчас я предостерёг, сбил спесь, а теперь посажу на цепь там, где мне нужно».

– Я не могу больше рисковать вами в этом деле, но не хочу и терять, – позволил себе мягкую улыбку министр. – Сведения, которые вы привезли, настолько оглушительны, что даже мне, узнавшему их, требуется теперь обеспечить себя хоть какой-то безопасностью. Вы ведь понимаете, о чём я?

Де Вийо настороженно кивнул.

– А что может дать такую безопасность? Как вы думаете?

– Что?

– Другие сведения, дорогой Вийо. Те, о которых Филипп понятия не имеет. Сведения об этой таинственной Клод, которая важна мадам герцогине даже более, чем Жанна.

В глазах конюшего повис новый вопрос.

– Вы не понимаете? – снисходительно спросил Ла Тремуй.

Де Вийо сглотнул.

«Я и сам ещё не понимаю. – подумал министр, – но чувствую… да, всей кожей ощущаю, что здесь самое уязвимое место! Узнай мы, кто такая Клод, и зачем она привезена – весь план герцогини Анжуйской сразу станет ясен до конца. А поскольку безупречных планов не бывает даже у самых изощрённых умов, при полной ясности, найдётся и способ его разрушить…»

– Против Жанны мы сейчас хорошо вооружены, – сказал он вслух. – Само собой, дело о мошенничестве с её стороны, теперь не раздуешь, и слава Богу! Тем и хороши полные сведения, Вийо – они не дают попасть впросак. Но знания об этой Клод вооружат нас ещё больше и, разумеется, обезопасят, потому что, как я понимаю, о ней не знает никто, кроме нашей герцогини и, может быть, нескольких преданных ей людей. Но они не в счёт. Главное, что не знает никто со стороны. Поэтому торг с герцогиней, не ожидающей здесь никакого подвоха, может оказаться очень интересным.

– А если знает герцог Филипп? – робко спросил де Вийо, вспомнивший вдруг беззаботность Бургундского двора.