Руслан Мельников - Пески Палестины
Жюль и его матросы приветствовали госпожу, дружно опустившись на колено. В глазах капитана светились восторг и обожание. У Бурцева даже мелькнула мысль, что отнюдь не только верноподданический пыл заставлял Жюля рисковать своей и чужими жизнями. Блин! Да ведь этот усач влюблен в королеву без памяти! За ее величеством следовала скромная свита: пара испуганных придворных дам, мальчик-паж, еще несколько моряков из команды Жюля и трое хмурых израненных мужчин. Судя по наряду – знатные рыцари или бароны, до конца защищавшие свою госпожу и представлявшие интерес для пиратов с точки зрения получения выкупа. Последним вышел крепкий коренастый араб.
– О! – удивленно выдохнул пан Освальд. – Сарацин!
Сарацин носил просторный халат, широкие штаны и добротные сапоги. Араб был уже в летах: благородная седина просвечивала в иссине-черной курчавой бороде, густо серебрила виски. На щеке виднелся старый шрам. Умные глаза смотрели прямо. Горделивая осанка выдавала человека, не привыкшего угодливо гнуть спину. Даже перед королевой.
Вот к этому-то сарацину и бросился вдруг Сыма Цзян. Бурангул, чуть помедлив, тоже шагнул к незнакомцу. Подошел и Дмитрий.
– Хабибулла! Твоя моя не узнавай! – Китаец по давней своей привычке коверкал уже не русский – татарский. Вот только с чего он взял, что арабу знаком этот язык?
А араб язык степных кочевников знал. Араб улыбался. В густой бороде виднелись крупные крепкие зубы.
– Вай! Сыма Цзян?! Садык![8] Иптэш![9] И ты, Бурангул, тоже здесь?! И ты, Димитрий?! Вот так встреча! Салям алейкум!
– Алекума-саляма! Алекума-саляма! – Маленький сухонький китаец аж подпрыгивал от радости и потешно, будто крыльями, размахивал руками. Бурангул скалился во весь рот. Дмитрий же попросту сгреб Хабибуллу в охапку и троекратно расцеловал по русскому обычаю.
Все присутствующие, включая королеву, ошарашенно пялились на происходящее. Бурцев тоже ну ни хрена не понимал.
– Какого, Сема?!
– Васлав, это та самая арабская мудреца, про которая моя твоя говорилась в Силезская княжества. Вспоминайся! Хабибулла – создателя большая порока хойхойпао.
Бурцев «вспоминался». Хабибулла… Хабибулла… Действительно, в самом начале их знакомства, еще в Польше, в лагере Кхайдухана, Сыма Цзян рассказывал о строителе мощной метательной машины – требюше-хойхойпао. Китаец говорил, будто этот арабский ученый муж, как и он сам, отправился в поход с татаро-монгольскими туменами, надеясь отыскать магическую башню перехода. Но ведь тот Хабибулла погиб. Так, по крайней мере, утверждал Сыма Цзян.
– Как твоя живая? Твоя должна быть мертвая! – жизнерадостно хихикал китаец.
– Ля-а[10], – покачал головой Хабибулла. – Разве ты видел меня мертвым, Сыма Цзян?
– Нет, но многая другая говорила, что польский стрела попалась в твоя голова…
– Никогда не верь другим, верь лишь своим глазам, садык. В Малой Польше возле Кракова убили моего коня. А стрела, что пустил в меня польский лучник, лишь оцарапала мне щеку, – Хабибулла тронул шрам, уходивший под бороду. – Я отстал, остался один. А потом… потом, слава Аллаху, мне улыбнулась удача. Я вышел к колдовской башне ариев, Сыма Цзян!
Китаец так и охнул:
– Твоя добралась до Куявия? Твоя нашла Взгужевежа-крепостя?
Хабибулла удивленно вскинул брови:
– Я нашел башню в Силезии. И никакой крепости, ни города, ни селения там не было и в помине. Меж двух холмов у небольшой реки вдоль дороги, ведущей к городу Вроцлаву и проложенной беженскими повозками, валялись глыбы, которые не под силу поднять человеку. Среди этих глыб я и обнаружил основание башни. Древние манускрипты не обманули. В башне ариев действительно таится великая магия колдовских врат. Жаль, не было у меня времени и возможности изучить ее досконально. Но я тогда чудом выбрался из силезских лесов. Сгинул бы, наверное, на чужбине, если бы вновь не повстречал воинов Кхайду-хана, возвращающегося после Легницкой битвы. Велик Аллах в милости своей! Всевышнему не угодна была моя смерть. Но и от заветной башни Он отвел меня, едва явив ее. Может быть, потом… Может быть, в другой раз…
Сыма Цзян прицокивал языком и качал головой, подобно китайскому болванчику. Бурцев чесал репу. Судя по словам араба, Хабибулла вышел к развалинам той самой башни, откуда начался его, Василия Бурцева, путь в тринадцатом веке.
– А теперь скажи, мудрый Сыма Цзян, кому мы обязаны своим спасением? -спохватился Хабибулла.
– Ну, моя, конечно, – важно надулся китаец. – И моя многая друга. А больше вся вот…
Старик указал на Бурцева:
– Мэ хэза[11]? Кто это? Ваш военачальник-каид?
Сыма Цзян кивнул. Хабибулла подошел ближе:
– Эсмик э? Как твое имя, о благородный воин?
Хабибулла говорил по-татарски. Бурцев ответил на том же языке:
– Ну, Василий. Вацлав…
Хабибулла приложил руку ко лбу, потом – к устам, к сердцу. Чуть склонил голову:
– Салям алейкум! И шукран[12]. Благодарю тебя за помощь, о Ну-Василий-Вацлав.
– Алейкум ассалям! – вежливо отозвался Бурцев. Тоже отвесил уважительный поклон. – Только без «ну», пожалуйста. А твое имя Хабибулла, так?
Эсми[13] Хабибулла ибн Мохаммед ибн Рашид ибн Усама ибн…
Бурцев торопливо вскинул руку:
– Прошу, уважаемый, позволь называть тебя просто Хабибулла.
Всех «ибнов» ему все равно не запомнить.
– Кваэс. Хорошо. Я твой вечный должник, о благородный Василий-Вацлав. И мой меч – твой меч.
– Да ладно, чего уж там. Земля круглая. Сочтемся как-нибудь.
– Земля плоская, – серьезно возразил Хабибулла. – И расстелена Аллахом подобно ковру. И укреплена горными твердынями, дабы не колебалась. И еще земля удерживается на рогах быка, а бык – на рыбе, а рыба – на воде, а вода – на воздухе, а воздух – на влажности, а на влажности обрывается знание знающих. Но, клянусь Аллахом, отныне я буду сопровождать тебя по этой земле, сотворенной Им, всюду, каид Василий-Вацлав.
– Всюду? А может, все-таки не надо? – осторожно спросил Бурцев.
– Надо! – упрямо сказал Хабибулла. – Я уже поклялся именем Аллаха.
Бурцев вздохнул. Кажется, еще одним человеком в его дружине станет больше, хочет он того или нет. А впрочем… Преданный сарацин в Палестине им пригодится. Да и еще один меч лишним никогда не будет.
Глава 8
– Что ж, я с благодарностью приму от тебя любую помощь, мудрый Хабибулла, – сказал Бурцев. – Но объясни, ради Аллаха, как ты оказался на этом судне?
– Вернувшись в Эль Кудс[14], я стал свидетелем великих перемен. И перемен не в лучшую сторону.
Бурцев навострил уши:
– Что так?
– После кровавых лет, что принесли на наши земли крестоносцы, мусульмане и христиане долго учились жить среди общих святынь без войн и насилия. Но едва в Иерусалимском королевстве установилось царство мира и гармонии, невесть откуда появились могущественные маги, что говорят по-немецки, именуют себя Хранителями Гроба и носят знамена сломанного креста. Эти чародеи, коим подвластны стихии огня, металла и колдовского грома, вступили в союз с тевтонскими рыцарями. Устроили резню. Захватили Святой Город, а захватив, превратили Эль Кудс в логово шайтана. И миру на многострадальной земле моих предков пришел конец. Наблюдать за такими переменами, стоя в стороне, я не мог.
– И теперь ты служишь королеве Алисе? – изумился Бурцев.
– Я никому не служу, кроме Всемогущего Аллаха, – с холодком ответил Хабибулла. – Я лишь выбираю, кому помогать и против кого драться. Нынче мой враг – зарвавшиеся немецкие рыцари с черными крестами на белых плащах и колдуны-германцы, поклоняющиеся кресту с поломанными краями. Кто считает тех и других своими врагами, всегда может полагаться на Хабибуллу.
«Что ж, тогда и мы с тобой поладим», – решил про себя Бурцев.
– А врагами Хранителей Гроба и тевтонов считают многие, – продолжал араб. – Даже иоанниты-госпитальеры, тамплиеры-храмовники и прочие франки не желают мириться с владычеством немцев. Франки ищут союза с нами.
«Франками», насколько понял Бурцев, сарацин называл всех европейцев-негерманцев, обосновавшихся в Палестине. Но вот что значит «с нами»?
– С кем ищут союза франки? Кто еще выступает против Хранителей Гроба и немецких рыцарей? Какую силу ты представляешь, Хабибулла?
– Силу джихада! Я говорю о правоверных мусульманах, объединяющихся с франкскими рыцарями-христианами ради общей победы над германцами.
Бурцев поскреб в затылке. Да… О таком джихаде слышать ему еще не доводилось.
– В палестинских землях остались еще бесстрашные воины, готовые нанести молниеносный удар и скрыться в городских кварталах, песках пустыни и безлюдных скалах. Есть и лазутчики, умеющие слышать и видеть то, что врагу очень хотелось бы скрыть.
– Хм, лазутчики?
