Вениамин Гиршгорн - БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН

Хрупкое кресло которого-то Людовика жалобно под ним скрипнуло.

«Я никогда не доверял этим „каторзам" [5]», – подумал Роман и улыбнулся.

К нему подошел Фуше.

– Ваша светлость! Я необычайно рад, что наконец познакомился с вами… Я столько о вас слышал… Ваши проекты… Ваши предприятия…

– О, вы слишком любезны, господин министр…

– Уверяю вас… Кстати, князь, не имеете ли вы каких-либо сведений от императора?

– Я имел сегодня депешу от его величества. Он поздравляет меня с победой и…

– Может быть, князь, вы разрешите мне взглянуть… конечно, если это не секрет…

– Пожалуйста! – недоумевающе сказал Роман.

Он протянул Фуше депешу.

«Министр полиции, – подумал он. – Профессиональные замашки!… Напрасно я дал ему депешу…»

Фуше читал: «Сердечно поздравляю вас, князь, с победой… Берлин взят. Благодарю за ваш план – он безукоризнен… Что слышно в Париже? Желаю вам здоровья и счастья… Жму руку… Наполеон».

Фуше передернуло.

Он не получил от императора поздравительной депеши. Неужели и Талейран тоже?… Это надо выяснить.

– Благодарю вас, князь, – возвратил Фуше депешу, – император очень к вам благоволит!… Лишь к немногим из своих сотрудников он так относится.

– Я счастлив, господин министр, что попал в число этих избранников… надеюсь, что и вы…

– Нет, к сожалению, нет, князь… Император иногда ошибается и расточает свое внимание людям недостойным, в то время как истинные его друзья остаются в тени, – сказал Фуше, подчеркивая каждое слово,

Роман промолчал. У него, оказывается, есть враги в Париже… Так… Это забавно! Необходимо быть настороже.

Лакей доложил о ком-то.

Роман не расслышал и обернулся. Он видел, как лицо Фуше выразило крайнее удивление.

Дама в белом отдавала обществу общий поклон.

Опершись на руку сопровождавшего ее мужчины, она пошла по залу. Была она худощава, стройна, необыкновенно изящна, темные ее глаза смотрели ясно и умно.

– Кто это? – спросил Роман.

– Это мадам Рекамье [6] и художник Давид, – сказал Фуше и прибавил: – Ее никак нельзя было ждать сегодня… После ее конфликта с императором она совершенно игнорирует правительственные балы и банкеты. Ее можно видеть лишь в ее собственном салоне… и вдруг – сегодня!… Странно, очень странно… Вам удивительно везет, князь!…

– Могу ли я быть ей представлен, господин министр?

– Конечно, князь. Я даже думаю, что она здесь лишь для того, чтобы видеть знаменитого князя Ватерлоо!… Любопытство – женский порок, – сказал Фуше с иронией.

– Итак, господин министр… – оборвал Роман.

– Я вас представлю, князь…

Они пошли.

8

Наполеон на фронтах, Роман в Париже, оба до бешенства, до изнеможения работали, работали, работали…

Англия не решалась напасть на Бонапарта; армия, потрепанная в Бельгии и возвратившаяся без полководца, была пополнена и отправлена в Испанию и Португалию, в надежде оттуда повторить удачную кампанию 1809 года…

Наполеон, разместив широкую линию гарнизонов по Восточной границе завоеванных областей, в феврале 1816 года, не задерживаясь перед сильно укрепленной Прагой, пошел прямо на Вену, и в марте, во дворце, где меньше года назад происходил конгресс, он под громовые крики и салют гвардии провозгласил своего пятилетнего сына императором Германии и Австрии.

В Шенбрунне Наполеон имел свидание с Марией Луизой, он поссорился с ней, и эта бесчувственная и тупая женщина, покинутая всеми, переехала в один из богемских монастырей, где и умерла в начале мая.

Ее отец, низложенный император Франц, бежал в Турцию, намереваясь впоследствии перебраться в союзную Россию, но переменившиеся обстоятельства так и не позволили ему последовать этому намерению, и он закончил бездарное существование на берегу Босфора.

Меттерних успел улизнуть в Петербург и там распинался перед русским двором, козыряя сожженной Москвой и побуждая Александра выступить против Наполеона.

Наполеон на фронтах, Роман в Париже…

Наполеон назначил Романа генерал-инженером великой армии.

Роман привлек к сотрудничеству академию и создал ряд научных и промышленных съездов.

Первый съезд.

9

Надо сознаться, он не был блестящим. Роман устал, изнемог, отчаялся… Он надорвал горло, убедительность его жестов достигла апогея, он метался по кафедре, размахивая руками, и слова со взволнованной быстротой, обжигая губы, вырывались из его рта и гасли в холодном молчании зала, переполненного представителями научной и промышленной Франции. Он застывал в твердой и основательной позе, каждое слово чеканил, каждую фразу подчеркивал, но и эти старания были впустую. Холодное молчание зала – оно подступало к кафедре ближе и ближе с каждой минутой. Еще немного – оно захлестнет Романа.

«Черт побери! Как глупо: мне приходится быть на амплуа Коперника перед этим техническим синедрионом», – со злобой подумал Роман.

Роман выпил воды, он пил жадно, большими глотками; края стакана едва заметно, чуть слышно стучали о зубы.

Он волновался.

Это надо прекратить, и, кроме того, съезд не мог так кончиться… Так кончиться съезд не мог…

Роман посмотрел в зал.

В первом ряду старик в пудреном парике, с длинным носом, с ястребиными глазами нахохлился в удобном кресле. От него на весь зал несло иронией. Может быть, он заразил остальных, этот старикашка, это славное прошлое.

Роман посмотрел в зал.

Двое одинаково одетых людей и даже весьма схожих лицом – сходство было, собственно говоря, в полном безличии – подталкивали друг друга и весело улыбались каждому новому заявлению Романа.

Да, пришлось констатировать, что его доклад о мартенах, о бессемеровании, томассировании и некоторых других металлургических процессах [7], мягко выражаясь, не имел успеха.

Отсутствие дерзания, недоверчивость и самодовольство – вот те аплодисменты, которые получил роман. Они звучали, как пощечина.

«Саботажники! Прописать бы им хорошую Чеку!»

Пришлось прибегнуть к приказам. Академия встала на дыбы, но князь Ватерлоо наложил домашний арест на президиум и приступил самостоятельно к организации опытных мастерских. И только когда лабораторные занятия подтвердили предложенные им теории, Роман снял арест с опальных ученых, догадавшихся «сменить вехи».

В декабре Роман открыл Институт металлургии, где широко были поставлены опыты и изыскания и где доучивались инженеры Франции.

Теперь слова Романа стали подхватывать, немедленно была издана его книга, а наиболее рьяные из бывших противников договорились, можно сказать, до полной лирики на эту тему и орали везде о «неометаллургической эре».

Результатом явилась постройка мартеновской печи в Крезо…

Роман усмехнулся, распечатав присланный из Академии пакет, гласивший, что все меры к наискорейшему проведению съезда агрономов приняты и Академия занята по поводу этого тем-то и тем-то.

И, бросив пакет, он направился в чертежную.

Талейран – министр иностранных дел и Фуше – министр полиции были явно оппозиционны Роману.

Роман не баловал себя иллюзиями насчет прочности и безопасности своего положения, он завел при Пале-Рояле постоянный конвой, и бравые старые гвардейцы Наполеона бдительно и усердно сторожили «Ватерло-оского кардинала», «Ришелье Второго» – клички эти пустили в Париже враги Романа, намекая на бывшего деспота Пале-Рояля.

Но Роману было не до интриг и козней.

Он работал. Он работал с утра до ночи, вездесущий, всезнающий, неутомимый…

Князь Ватерлоо – имя это распласталось над Францией крепким и уверенным росчерком. Оно скрепляло правительственные указы, возглавляло обложки научных книг, стояло в повестках дня съездов и конференций, кричало с листков газет. Самый воздух, казалось, был пропитан гением и дерзостью этого человека.

Роман работал. В промышленных районах он дал тип постройки, отвечающей требованиям гигиены. Идея городов-садов, которая дремала в ХХ столетии, «теперь» была широко проведена.

Растущая металлургическая промышленность Рейнского района была загружена исключительно производством рельс, назначение которых правительством хранилось в тайне.

Съезд по агрикультуре закончился; учреждение мелиоративных институтов в провинции не замедлило последовать; крупный успех имел в винной промышленности способ пастеризации, о котором Роман узнал в «свое время» совершенно случайно. Декрет об обязательной посадке картофеля проводился в жизнь. Настоянием Владычина Наполеон сложил акциз на вино, соль, сахар, кожу и отменил целый ряд пошлин.

Бумажные деньги, печально и неуверенно шелестевшие в руках граждан, были подвергнуты деноминации. Выпуск местных займов, дававших натуральные проценты и талоны на получение швейных машин государственного производства, позволил окончательно улучшить состояние ослабленных финансов.