Глеб Дойников - Пощады никто не желает!
— Все так, вы еще забыли добавить снесенную фок-мачту, из-за чего я не в состоянии передавать на остальные корабли и отряду сигналы ни флагами, ни даже по радио. Антенны же тоже улетели вместе с ней… Но выход из строя флагмана снизит боевой дух эскадры, вы так не думаете?
— Я думаю, что утопление флагмана, а это вполне реально, если и следующие десять минут будут столь же жаркими, — не полез за словом в карман Бухвостов, слова которого как бы подтвердил очередной японский шестидюймовый снаряд, взорвавшийся на броне боевой рубки, — снизит боевой дух эскадры еще больше.
— У вас просто дар убеждения, командуйте семафором «Ретвизану» — поворот влево последовательно, — проговорил, пытаясь откашляться от едко-горького шимозного дыма, Макаров.
На удивление Макарова и всех в рубке уже начавшего поворот от противника флагмана, «Ретвизан» не только не последовал за ними. Увеличив ход до максимального, детище верфи Крампа, двоюродный брат «Варяга» повернул на один румб вправо, сокращая дистанцию до противника. Выбежавший на правое крыло мостика Макаров пытался в подзорную трубу разобрать за дымом пожаров, какой именно сигнал был поднят на мачте «мятежного» броненосца. Разглядев, что флаги складываются в «Сигнал об отходе не разобрал», Макаров хмыкнул, прогулочным шагом перешел на противоположенное крыло мостика и повернул трубу в сторону левого борта, пытаясь рассмотреть остальные корабли эскадры. Он полностью потерял контроль над эскадрой и до тушения пожаров на «Александре» восстановить его не мог. Впрочем, у Того, кажется, тоже были подобные проблемы. Сейчас уже ни одна сторона не могла провести сложных маневров, и теперь все зависело исключительно от меткости и стойкости экипажей отдельных кораблей… Бой вошел в стадию клинча.
На мостике «Ретвизана» его командир Щенснович выговаривал поднимавшему флаги сигнальщику:
— Ты что, голубчик, с ума сошел? Зачем ты отсигналил Макарову «Ваш сигнал ОБ ОТХОДЕ не разобрал»?? Неужели мозгов не хватило это самое «об отходе» пропустить??
— Но, ваше превосходительство, вы же сами приказали передать… — оправдывался сигнальный квартирмейстер, который сейчас перед лицом командира, которого он явно подвел, волновался за допущенную оплошность как бы не больше, чем когда он, под градом раскаленных осколков, поднимал этот злосчастный сигнал.
— А свои мозги у тебя есть? — уже спокойнее, понимая, что на самом деле матрос ни в чем не виноват, выговаривал ему Щенснович. — Неужели не ясно, что командир тоже может оговориться? Как можно адмиралу сигналить такое? Ладно, если выживем — извинюсь, хотя как раз выживание под вопросом… Рулевой, еще румб правее прими, держаться ближе к противнику! [Во время боя в Желтом море головной «Цесаревич» был поражен в боевую рубку двумя японскими снарядами, что и решило исход боя. Когда флагман завалился влево в неуправляемой циркуляции, шедший вторым «Ретвизан» сначала последовал было за ним. Но, мгновенно поняв, что адмиральский корабль потерял управление, Щенснович приказал изменить курс. Он не просто повел корабль прямо, прикрывая поврежденный «Цесаревич». «Ретвизан» ОДИН пошел в атаку на кильватерную колонну из шести линкоров Того… К сожалению, ни один из командиров следовавших за ним броненосцев не последовал за ним. Только «Севастополь» под командованием молодого Эссена попытался вроде пойти за ним, но у него сдали машины. Под сосредоточенным огнем всей японской эскадры никем не поддержанный «Ретвизан» смог приблизиться к врагу на пятнадцать кабельтовых. Его артиллеристы добились нескольких попаданий в японцев, но… Но один в поле не воин. У корабля открылась кое-как заделанная пробоина в носу, полученная накануне при обстреле с берега. А у его командира в животе засел японский осколок. Истекая кровью и захлебываясь водой, Щенснович и «Ретвизан» вынуждены были вернуться к эскадре.]
К удивлению Щенсновича, который своим маневром наделся оттянуть внимание противника на себя, Того перенес огонь на идущий в голове колонны старых броненосцев «Петропавловск» под флагом Небогатова. В отличие от Щенсновича, японский адмирал уже понял, в чем заключался новый, импровизированный рисунок боя Макарова. Того уже разглядел, что его концевые броненосцы и крейсера практически скрыты столбами воды от огня колонны Небогатова. С кормы их уже обходят два быстрых броненосных крейсера. За «Громобоем» и «Баяном», а вслед за ними под хвост японской линии уже побежали и остальные три русских броненосных крейсера, «Кореец», «Сунгари» и «Рюрик». В отличие от японцев русские свои крейсера с броненосцами в одном отряде не смешивали и теперь пользовались преимуществом в маневрировании малых отрядов. Японский адмирал решил, что весь выход в голову его колонны тройки новейших русских кораблей был уловкой и Макаров сознательно подставился под огонь, обеспечивая своим старым кораблям полигонные условия стрельбы. Жертвуя тройкой новейших броненосцев, русские давали пяти старым, но мощно вооруженным броненосцам возможность вести огонь без помех. Их усилия дополняли и три броненосца типа «Пересвет», кое-как бронированных, но неплохо вооруженных. Добивание же поврежденных и отставших броненосцев должны обеспечить русские крейсера. Одинокий «Ретвизан», даже выйдя в голову его линии, не представлял угрозы. Хватит с него и огня тройки крейсеров Камимуры. А вот со старой и медленной русской линией надо что-то делать… Хорошо бы разорвать дистанцию, как показал печальный пример «Токивы», колонны сблизились чрезмерно для японцев. Отвернуть, наверное, было бы верно, но и японцы пристрелялись — половина русских кораблей горит, и то на одном, то на другом замолкают орудия. Да и передать сигнал о повороте довольно сложно — стеньга фок-мачты «Микасы» была снесена за борт еще в завязке боя при перестрелке с русскими крейсерами. Наконец, в 10.25 на грот-мачте удалось поднять предварительный сигнал «к повороту на левый борт все вдруг». Сигнал запоздал буквально на пять минут.
Огонь японцев все больше корежил и ломал старые русские броненосцы. На «Петропавловске» погреба кормовой башни постепенно затоплялись водой через пробоину от взорвавшегося в кормовой оконечности крупного фугаса. Вполне исправная башня вынуждена была прекратить огонь. В носовом каземате левого борта весело рвались русские же снаряды, охваченные огнем пожара. А спустя пять минут десятидюймовым снарядом с «Якумо» выбило и кормовые казематы. Оставшись с одной башней главного калибра и получив рапорт об остаточной непотопляемости в 60 процентов, Небогатое приказал выйти из строя для ремонта. Именно этот приказ, предписывающий командирам корабля «выходить из линии на необстреливаемую сторону для ремонта угрожающих остойчивости пробоин», спас русских от больших потерь в кораблях линии. Но зато после боя в Артуре было не протолкнуться от броненосцев в разной степени повреждения.
«Сисою» «повезло» еще больше. Всего десять минут под огнем пары «Асахи», «Хатсусе», и броненосец не только полностью потерял боеспособность, но и оказался одной ногой в могиле. Для выбивания из строя этому неудачно построенному кораблю хватило всего четырех попаданий двенадцатидюймовых снарядов и одного шестидюймового снаряда в каземат. Один снаряд временно вывел из строя кормовую башню, взорвавшись на барбете. Хотя взрыв и не пробил десять дюймов брони, от сотрясения заклинило элеватор подачи снарядов из погребов. Второй японский чемодан разорвался у якорного клюза, выворотив его к чертям, выкинув в море якорь и заодно пробив в небронированном борту «ворота» два на три метра. Хотя пробоина и считалась надводной, в нее захлестывала вспененная тараном броненосца вода. Затоплениям способствовал другой снаряд, проломивший броню прямо напротив башни. Последний двенадцатидюймовый снаряд и попавший почти в ту же точку снаряд калибром поменьше (как же, не попадают снаряды в ту же воронку, если бы…) полностью уничтожили каземат шестидюймовых орудий. Как правого, так и левого борта. Оставалась, правда, еще носовая башня главного калибра, но именно в этот момент ей приспичило выйти из строя БЕЗ воздействия противника. Сейчас на мостике броненосца офицеры чуть ли не хором уговаривали командира корабля выйти из линии для ремонта и заведения пластыря. Но Озеров упорно отказывался, мотивируя это тем, что не получал приказ о выходе из строя от Макарова. На все доводы офицеров о «полученных на совещании до боя инструкциях» (от старшего офицера), «полной безвредности для противника броненосца без артиллерии, починить которую можно только вне зоны обстрела» (артиллериста), и «возможной фатальности следующего крупного снаряда, попади он под ватерлинию до того, как мы спрямим корабль» (трюмного механика) следовал один ответ: «Приказа покинуть линию я не получал». Командир корабля уперся и стоял на своем, совершенно не походя на неуверенного человека, которым он казался всем по результатам перехода с Балтики. Впрочем, после боя злые языки на «Сисое» говорили, что упорство командира проистекало из страха перед начальством, который был больше, чем страх перед японцами. И подкреплялось возлияниями из всегда сопровождающей командира фляжки с коньяком.
