Евгений Беляков - Франгуляры
Утром назначенного дня пришедших в школу шестиклассников погрузили в автобус и повезли в районную поликлинику, куда в этот день свозили мальчишек их возраста со всей округи. К удивлению Игинката, от него не потребовали собрать накануне для анализов и захватить с собой образцы, так сказать, естественных отправлений организма, как это принято было в Кенлате. Сопровождавший класс историк пояснил недоумевавшему мальчику, что анализы всего этого у них таки будут брать, только уже на месте, под контролем медперсонала. Ну-ну…
По прибытии в поликлинику стало ясно, что представления Игинката о том, как должна проходить диспансеризация, в корне расходятся со здешними реалиями. Там, в Кенлате, они снимали в раздевалке только верхнюю одежду, получали на руки свои медицинские карты и ходили с ними из кабинета в кабинет. Там, если надо, раздевались до трусов, а совсем оголяться приходилось только у хирурга, и то не надолго. Здесь с самого начала пришлось раздеться догола, сложить всю одежду в мешок и сдать его гардеробщику под роспись, взамен получив карточку на тонкой тесемке, которую полагалось носить на шее. Медицинские карты хранились у педиатра и оттуда разносились по кабинетам медсестрами и медбратьями без выдачи на руки самим обследуемым, а прохождение того или иного врача отмечалось на той карточке, что висела у каждого на груди. Игинкат, конечно, сразу застеснялся, а вот его соученики — ничуть не бывало, словно это совершенно нормально — ходить нагишом перед чужими людьми противоположного пола. Была, правда, и еще одна причина для стеснения: тела всех франгульских мальчишек покрывал ровный загар, выдававший, что летом они загорали без трусов, Игинкат же, проведший все благодатные летние месяцы за учебниками, выглядел на их фоне белой макарониной. Понятно, что на него все недоуменно оглядывались.
В кабинете терапевта, с которого начинался диспансеризационный конвейер, на Игинката завели медкарту, после чего врач (хорошо еще, что мужчина!) учинил ему форменный допрос. Подивившись иностранному имени пациента и скептически рассмотрев принесенные им с собой бумаги (справки о прививках, об отсутствии опасных заболеваний, все такое), доктор принялся заполнять карту, задавая мальчику кучу вопросов: болел ли чем в детстве? Не ломал ли руки — ноги? Не ударялся ли головой? Не мочит ли по ночам постель? Почему не загорал? Почему не ходил босиком? Занимается ли спортом, если да, то каким? Ходил ли когда в турпоходы? Есть ли к чему аллергия? Не выскакивали ли на теле прыщи? Почему ягодицы гладкие, как у новорожденного младенца? Как, его ни разу в жизни по ним не наказывали?! Ну-ну… Игинкат аж вспотел от напряжения, что-то припоминал, где-то мямлил, кожей чувствуя, что его акции в глазах врача круто пикируют вниз. Но ничего, обошлось: в инвалиды сходу не записали, только постановили провести самое тщательное обследование, с чем и отправили в поход по кабинетам.
Окулиста, лора и стоматолога мальчик прошел без проблем, если не считать стеснения, что и в эти кабинеты приходится заходить нагишом, а врачи, как назло, женщины. Но те, делая свое дело, не обращали ни малейшего внимания на его наготу, хотя, конечно, что им, вон сколько голых мальчишек перед ними за день проходит! Зато уж в кабинете кожника тело Игинката обследовали самым тщательнейшим образом, буквально через лупу каждую родинку рассматривали, и в паху, и подмышками, и между пальцами ног, и губы оттягивали, и на макушке волосы ворошили, но так ничего подозрительного и не нашли. Дальше последовали эндокринолог (без проблем), невропатолог (с удовольствием отметил хорошую реакцию), логопед (удивилась, что у мальчика-иностранца, всего три месяца назад начавшего изучать язык, такое хорошее произношение, и предсказала ему великое будущее в качестве полиглота), психиатр (довольно непринужденная беседа, закончившаяся констатацией, что интеллект у обследуемого выше нормы и не проявляется никаких психических отклонений), процедурный кабинет, где у мальчика взяли кровь из пальца (ну, это и в Кенлате делали), а затем водили каким-то странным прибором чуть не по всему телу, сказав, что просвечивают так лимфатические узлы, рентгеновский кабинет, где Игинкату сделали первую в его жизни флюорографию, а также снимок позвоночника в двух ракурсах, и какой-то уж совсем непонятный кабинет, где его положили на движущуюся кушетку и медленно возили под какой-то аркой.
Уже немало измученный всей этой фигней, больше, впрочем, морально, чем физически, мальчик оказался перед дверями кабинета, на которых было написано «уролог-андролог». Вот здесь за него взялись по-настоящему. Для начала миловидная медсестра попросила помочиться в колбочку для анализов, потом пожилой врач основательно взялся за гениталии Игинката: и шкурку заворачивал под самую головку, так что даже больно становилось, и засовывал в член какую-то стеклянную хрень (еще больней!), и яички щупал, и размер их оценивал, прикладывая пластмассовую пластину с овальными дырками разного размера, и сам член линейкой измерял. Затем врач заставил мальчика встать с ногами на табурет и присесть, а сам, надев на руку резиновую перчатку, засунул ему в анус палец и принялся что-то там нащупывать, отчего пенис Игинката встал торчком. Тут его опять измерили, и врач спросил у мальчика, не бывает ли у того по ночам непроизвольных выделений, от которых потом остаются пятна на белье, и часто ли он играется со своим членом. Увидев изумленные глаза Игинката, врач усмехнулся и пробормотал:
- Ну, значит у тебя все еще впереди… Ну что ты глаза выпучил, для мальчиков твоего возраста это совершенно нормально. Вот кто этим не занимается, у тех в будущем могут возникнуть проблемы с продолжением рода. Короче, когда начнутся поллюции, а член вдруг начнет вставать даже днем без всякой видимой причины, не удивляйся и не считай себя больным.
Получив такое напутствие и дружеский шлепок по попе на дорожку, Игинкат попал в следующий кабинет, где сидел проктолог. Что существует и такая врачебная специализация, мальчик доселе даже не догадывался. Здесь его сразу поставили на четвереньки на обтянутую полиэтиленом кушетку, заставили раздвинуть ягодицы и взяли мазок из сфинктера, потом вставили в анус сопло какого-то агрегата и влили в живот, кажется, целое ведро воды. Облегчаться пришлось в переносной унитаз под присмотром медсестры, которая потом из этого унитаза извлекала образцы для анализов. Вычищенный изнутри Игинкат вновь оказался на кушетке, после чего ему вставили в зад какую-то кишку с лампочкой и объективом на конце и долго там что-то высвечивали.
После всех этих стыдных и болезненных манипуляций кабинет хирурга и антропометрии показался мальчику чуть ли не раем земным, хотя там его заставляли принимать самые немыслимые позы, прощупывали все кости и связки и, конечно, измеряли. Не только рост и вес, как было в Кенлате, а еще и обхват талии, груди и бедер, длину и толщину рук и ног, ширину плеч, жизненный объем легких (для этого пришлось выдыхать в какой-то мешок). Впрочем, все это оказалось лишь прелюдией к кабинету функциональных исследований. Вот уж где, в полном соответствии с предупреждениями Салве, Игинката загоняли до изнеможения! Пришлось и подтягиваться на турнике, и отжиматься от пола, и садиться из положения лежа, нагружая брюшной пресс, и тягать тяжелые гантели, и крутить педали велотренажера, и ворочать тяжелые весла в другом тренажере, имитирующем греблю, и, наконец, до изнурения бежать на бегущей дорожке, периодически ускоряясь. Перед каждым из упражнений и сразу после него у мальчика измеряли частоту пульса и кровяное давление. К концу обследования он взмок как мышь и чуть с ног не валился. Взяв напоследок пробу пота, Игинката погнали в душ, а оттуда, малость освежившегося, но все еще крайне усталого, за руку отвели к дверям последнего кабинета, напутствовав, что, де, пройдешь его, получишь последнюю отметку на карточку, и можешь возвращаться к педиатру, который выдаст тебе рекомендации на следующий год, а там уж в раздевалку и домой. Обрадованный уж тем, что мучения его вскоре подойдут к концу, мальчик поднял глаза на табличку, висевшую на дверях кабинета: «Процедурная по исследованию болевых синдромов N7». Подивившись, сколько тут, оказывается, таких процедурных, Игинкат тихонько приоткрыл дверь…
С первого взгляда интерьер комнаты походил скорее на какую-нибудь средневековую пыточную камеру, чем на медицинский кабинет. На стене висели разнообразные плети, хлысты, прутья, резиновые мухобойки и узкие деревянные доски с дырками и без. В углу стояли кадушка с розгами и деревянный ящик с открытым верхом, в каких обычно возят цветочную рассаду, только из этого высовывались густо растущие крапивные стебли. Посреди процедурной торчало сооружение, спереди похожее на широкую лавку с приделанными по бокам ремнями, а сзади сужающееся и больше напоминающее ошкуренное бревно на ножках. В месте, где начиналось сужение, в лавке зияла круглая дыра. Узрев все это, мальчик замер на пороге, пока к нему не обратился амбал в медицинском халате, сидевший за столом справа от входа:
