Дмитрий Тараторин - Волкодлаки Сталина. Операция «Вервольф»

Чекист глубоко задумался. Его не покидало странное и довольно-таки поганое ощущение. Мерещилось, что это не он Басаврюка с боем взял, а тот сам использовал его группу в каких-то своих темных целях. Никаких рациональных оснований у этой версии не было, оттого и делиться ею с Берией было глупо.

Как, разумеется, еще глупее было бы поведать наркому о своем чудесном избавлении из лап бандеровцев…

Николай вышел на улицу. Залитая майским солнцем Москва праздновала первую годовщину Великой Победы. «Странная судьба мне выдалась, — подумалось Николаю вдруг. — Я и всенародный герой, и неизвестный солдат в одно и то же время. Скоро, наверное, школу какую в мою честь назовут. Пионеры моим именем клясться будут, а сам я, живой и героический, мимо в двух шагах пройду — не заметят. Прям человек невидимка, ебтыть», — меланхолично усмехнулся он.

Столица великой державы между тем ликовала. Казалось, все вокруг друг другу родные и милые. Стайки щебечущих девушек дарили многообещающие улыбки эффектному, статному военному. Но после регулярных и интенсивных магических оргий юные комсомолки уже не волновали его, как когда-то прежде, когда черты лица рано поседевшего офицера еще не были изменены хирургом спецклиники, а фамилия его была Кузнецов.

Мефодий Порфирьевич, в глубокой тоске блуждая по полигонным коридорам, забрел в апартаменты своего задушевного приятеля Петра Харина. Он был, разумеется, прототипом книжного инженера Гарина. Стоит отметить, что без открытий, сделанных им при создании печально знаменитых своих «лучей смерти», о создании пси-генераторов можно было бы только мечтать. Схваченный когда-то в результате блистательной операции ГПУ, он долгие годы тихо трудился в подземной шарашке. Однако в свое время накуролесить Харин успел немало. Имя его гремело буквально со страниц желтой прессы разных стран и континентов. Необходимо было погасить шумиху вокруг имени даровитого, но запутавшегося в буйных страстях ученого.

В конце 20-х на Лубянке еще попадались остроумные люди, и было принято решение беллетризировать похождения Харина, замаскировав его жизнь под научную фантастику. Красный граф Толстой с заказом, сформулированным ему в общих чертах легендарным Яковом Блюмкиным, справился на отлично. Через пару десятилетий после выхода романа и в самых пронырливых западных спецслужбах затруднялись сказать наверняка, «а был ли мальчик».

Но он был, существовал, длил свою причудливую жизнь. Вместе с сотнями других научных гениев работал на скрытую под толщей земли и бетона неведомую Советской стране и прочему миру власть. Попадали сюда всевозможные умники, подающие самые основательные надежды. Кто-то прямо со студенческой скамьи, а иные уже из исследовательских институтов, с производства. Под разными благовидными предлогами исчезали одаренные юноши из наземной жизни, чтобы послужить Родине здесь, в скрытых от вражеских и просто посторонних глаз глубинах.

Однако Харин все же был на особом положении. Его подозревали (и небезосновательно) в криптонацизме. Если прочим светилам раз в год положен был отпуск, который они проводили на одном из засекреченных вполне наземных курортов, то ему доверия не было никакого. Солнечного света он не видывал многие годы. Поэтому до корней волос пропитался желчной ненавистью, а мысль его приобрела отточенность иезуитского кинжала.

Академик пришел к инженеру поделиться своей бедой — он совершенно утратил уверенность в собственных силах. А между тем действовать надо было только наверняка. На след Волка вышли, теперь требовалось провести операцию захвата. А у Мефодия Порфирьевича все последние дни тряслись от ужаса не только всевозможные члены, но и сами мысли. Мозговые извилины тонко вибрировали и ничего путевого не генерировали. Потому и явился он к коллеге, отвечавшему за создание новейших средств поражения, — может, выручит. Он, как неоднократно мог удостовериться академик, никогда не терял присутствия духа.

Взглянув на него, Харин сразу же по-мефистофелевски захохотал. Слишком уж жалок был вид у его коллеги. А для закоренелого ницшеанца, каковым он издавна являлся, это состояние ближнего было, конечно, смехотворно. Однако, выслушав безутешного академика, инженер все же задумался. Пощипывая эспаньолку, прошелся взад-вперед, оскалился в усы и похлопал коллегу покровительственно по плечу:

— Ладно, Порфирьич, не убивайся ты так. Помогу твоему горю. Есть у меня, чем тебя порадовать. Думаю, волчаре тоже по нраву этот сюрприз придется.

Академик даже не ответил. Только всплеснул руками, да так и оставил ладошки молитвенно сложенными, сквозь слезы проникновенно глядя на Харина. Но того, конечно, вовсе не сопли эти тронули. Он бы с удовольствием падающего толкнул, но уж больно хотелось ему испытать новую модель боевого нейтрализатора на таком нестандартном объекте, как взбунтовавшийся оборотень.

Кузнецов снова, как не раз это бывало, полз. На этот раз по вечным льдам. Следом — отряд. Отборных головорезов выдал ему Лаврентий Палыч. И как опять же частенько бывало, они-то ползли налегке, а он — отягощенный тайным знанием.

«Им-то что? — размышлял Кузнецов. — Они-то знают, мол, только, что ищем мы базу фашистских недобитков. И все. Впрочем, проведай они про Хребты безумия, даже у бывалого смершевца поджилки бы тряслись. А для успешной операции бодрость духа потребна…»

Отряд Кузнецова был десантирован на ледовом континенте, дабы разобраться в мутной истории с провалом экспедиции адмирала Берда, случившимся пару месяцев назад. Сей бравый американский морской волк был к тому же опытным полярником и сведущим ученым. Под его командой была эскадра в составе авианосца, подводной лодки, ледоколов и танкеров — всего дюжина боевых кораблей, более двадцати самолетов и вертолетов. В бой с неведомым врагом готовы были вступить 4000 морских пехотинцев.

Однако армада эта была разгромлена и обращена в бегство. У самых берегов Антарктиды прямо из-под воды принялись вылетать огненные диски. Они, согласно разведданным, стреляли в американцев чем-то типа огненной плазмы. В результате чего потопили пару кораблей, самолет и пожгли некоторое количество личного состава.

Эскадра, разумеется, ретировалась…

Берия давно подозревал, что во льдах притаилась нацистская угроза, опасная теперь даже больше, чем прежде, благодаря прогрессивным научным разработкам. Задачей Кузнецова было попасть на тайную базу и умыкнуть оттуда «языка» поинформированней.

Даже с чисто военной точки зрения задача была беспримерно сложной. Но имелся и еще один аспект — мистический. Его Берия принципиально игнорировал. А Кузнецов в разговоре с наркомом счел за лучшее не акцентировать. Было у него подозрение, что Лаврентий Палыч все прекрасно знает, но в свойственной ему манере включает дурака.

Кроме того, Николай не мог быть уверен, что подробности его чудесного спасения из лап бандеровцев наркому неведомы. Имелось у разведчика подозрение, что на этот раз послан он на верную смерть.

— Товарищ Ковалев! — прервал цепь его размышлений сдавленный возглас ползшего впереди бойца. — Гляньте-ка тут чего…

Матерый и бывалый, он явно был ошарашен чем-то невиданным.

Николай рывком метнулся вперед и тоже остолбенел — в белом плато зияла гулкая бездонная дыра. И он глядел в ее глубины.

«Так-так, — подумал Кузнецов, — вот она, значит, какая — пусковая шахта дисколетов».

Но не успел он как-то сориентировать своих бойцов, как из бездны раздался совсем не машинно-технологический вой: Текели-Лииии, Текели-ЛИИИ.

И из тьмы вынырнуло нечто бесформенное, пузырящееся, смертоносное…

Остекленевшими от ужаса глазами Райкин смотрел на свою смерть, угрюмо поблескивавшую смуглым черепом напротив.

— Где ксива, урод? — осведомился Волк.

— Ксиву тебе, сука, в морге выпишут. — На пороге кабинета возникли бойцы из бригады Фарида.

Волк метнулся через стол и впился зубами в горло Райкину. Прежде чем сознание депутата растворилось в вечной кипящей муке, он увидел зияющий анус, неотвратимо всасывавший его в свои пламенеющие глубины. Семен Семеныч неуклюже побарахтался в спиралевидном вихре и исчез в лабиринтах ада.

На то, чтобы порвать депутатские артерии, Волку потребовались доли секунды, татары среагировать не успели. Удар с разворота ногой в живот отбросил одного, хук левой сломал челюсть второму. Двое других, несмотря на уговор брать беспредельщика живым, выхватили стволы.

Но пацаны внезапно рухнули, практически одновременно оледенев. При ударе об пол они со звоном развалились. Руки-ноги покатились по углам. Заряд замораживающей смеси на основе жидкого азота, но уже меньшей концентрации угодил в Волка. Он почувствовал, что словно бы миллионы ледяных игл прошили его полузвериную шкуру и резво заскользили по венам. Добравшись до мозга, они надежно парализовали оборотня.