Сергей Шхиян - Кодекс чести
— Сударыня, позвольте вашу руку.
Графиня едва слышно вздохнула, и к моей руке прикоснулись ее пальцы. Я перехватил тонкое запястье и нащупал пульс. Он был вполне удовлетворительный с хорошим наполнением.
— Что у вас болит? — шепотом спросил я, отпуская руку.
— Ах, доктор, я не знаю. Пожалуй, голова. И я совсем не могу видеть света, — прошелестело в ответ.
Для пожилой женщины у Зинаиды Николаевны была очень нежная, мягкая кожа и красивый, молодой голос.
— Позвольте, я положу вам ладонь на лоб, — сказал я, уже отчетливо видя силуэт лежащей на подушке головы в короне густых волос.
— Извольте, — разрешила графиня.
Я протянул руку и прикоснулся ко лбу, он был прохладен — температуры у больной не было.
— Теперь я буду двигать над вами руками, а вы закройте глаза и постарайтесь расслабиться, — попросил я. — Представьте, что вы лежите в теплой воде и вам хорошо и спокойно.
— Да, — ответила женщина и затихла.
Я начал водить руками над ее телом, закрытым тонким шелковым одеялом. Мышцы у меня напряглись, и заныла недавняя рана.
Сначала графиня лежала совершенно неподвижно, но несколько минут спустя, начала дрожать.
— Вам нехорошо? — спросил я. — Прекратить?
— Нет, хорошо, — ответила она чуть громче и отчетливее чем раньше. — Пожалуйста, еще!
Я вновь сосредоточился на своих ладонях и попытался проконтролировать, какие места ее тела отзываются на мои пассы. Когда занимаешься экстрасенсорным лечением, довольно быстро начинаешь ощущать разницу между здоровыми и больными участками. Как мне показалось, у Зинаиды Николаевны были небольшие проблемы с печенью и желудком. В остальном, для пожилой женщины, она была практически здорова. От нервного и мышечного напряжения я начал уставать и сильно вспотел. В комнате насыщенной ароматами духов было душно и влажно.
— Вот на сегодня и всё, — сказал я, когда почувствовал, что ощущение собственной усталости не дают пробиться к больной.
— Что это было? — спросила больная, открывая глаза. — Что вы со мной делали?
— Это такое бесконтактное, экстрасенсорное лечение, — по привычке, мутно и непонятно, ответил я, постепенно приходя в себя. — Меня ему научили инки и ацтеки.
Обычно чем непонятнее звучали объяснения, тем больше доверия вызывал своей ученостью врач.
— Доктор, а что это за странный запах? — опять спросила графиня.
— Не знаю, — ответил я, отодвигаясь дальше от постели, — вероятно, флюиды выздоровления.
Теперь, когда я почти привык к темноте комнаты, мне показалось, что графиня не так уж и стара. «А почему, собственно, мы решили, что она старуха?» — подумал я, и догадался, что тут дело не обошлось без Пушкина и «Пиковой дамы». Старуха-графиня — тройка, семерка, туз.
— Но я опять ощущаю этот запах! — опять тревожно сказала Зинаида Николаевна. — Откуда он?
— Не знаю, о чем вы. Пожалуйста, не думайте об этом, — категорично сказал я, чтобы закрыть неприятную тему. Не объяснять же было ей, что в духоте непроветриваемой комнаты, при большом мышечном напряжении немудрено и вспотеть. — Вам необходимо постоянно проветривать комнату и больше есть сырых овощей и фруктов. У вас прекрасная оранжерея, там растет всё необходимое для вашей диеты. А теперь позвольте откланяться, вам нужно отдохнуть.
— Нет, доктор, останьтесь, пожалуйста, мне с вами так покойно! И еще этот аромат! Он такой странный!
Вот действительно, дался ей мой запах. Я плотнее запахнул сюртук. Торчать в темной, душной комнате с невидимой женщиной мне было совершенно неинтересно. Пришлось придумывать повод улизнуть.
— Мое присутствие вам будет сейчас вредно. Вам теперь необходимо немного поспать. Только сначала распорядитесь проветрить комнату. А я к вам приду, как только вы наберетесь сил, и повторю свой сеанс.
— Хорошо, доктор, я буду вас ждать!
Я тихо встал, и, неслышно ступая, вышел из спальни. Я так пропотел, что от меня реально разило потом. Камеристка, кажется, тоже это почувствовала и повела из стороны в сторону своим маленьким, чуть вздернутым носиком.
— Ну, как она, доктор? — с неподдельной тревогой спросила девушка.
— Неплохо. Думаю, что у графини нет ничего опасного. Надеюсь, что она скоро выздоровеет.
— Ах, дай-то Бог, Зинаида Николаевна так тяжело больна!
— Время — лечит, — неопределенно ответил я, чтобы избавиться от глупых разговоров и, наконец, выйти на свежий воздух вместе со своим плебейским запахом.
У выхода меня ждало следующее заинтересованное лицо — барон фон Герц. Он ничего не спросил, но тревожно смотрел мне в лицо, видимо ожидая трагического приговора.
— Вы зря волнуетесь, Карл Францевич, — сказал я беззаботным тоном, — с графиней всё в порядке. Сколько я могу судить, для своего возраста она вполне здорова. Кстати, сколько ей лет?
— О, пока не очень много, ей этой осенью исполнится двадцать шесть!
— Да? А мне показалось, вы говорили, что она много старше.
— Я говорил? Не помню, у нас, кажется, не было разговора на эту тему.
— Правда? Значит, мне так показалось. Все как будто ждут, что она вот-вот умрет, и я подумал, что графиня старуха.
— Упаси боже, Зинаида Николаевна еще не старая женщина. Только очень много хворает.
— Она замужем?
— Да, но живет с мужем в разъезде.
— Понятно.
Дальше лезть с расспросами было неловко, и я перевел разговор на рекомендации, чем кормить больную, чтобы у нее наладился желудок.
На этом мы с управляющим расстались, и я вернулся в гостевой дом.
— Ну, что старуха, не померла? — спросил меня Антон Иванович, когда я вошел в наши покои.
— Этой старухе двадцать пять лет и она, сколько можно было рассмотреть в полутьме, премиленькая, — ответил я. — Так что как только она встанет, можешь за ней приударить.
— Да? Чего же ее все хоронят?
— Кто знает, какие у них здесь отношения. Большое богатство так же вредно для здоровья, как и бедность. А эта Зинаида ведет неправильный образ жизни, сидит летом в душной комнате и придумывает себе болезни. Вы сами виноваты, что рано стареете, неправильно питаетесь, ведете разгульный образ жизни…
— Можно подумать, что тебе такая жизнь не нравится! — обижено сказал предок. — Что же ты в таком разе не возвращаешься к своим техническим чудесам!
— Это не от меня зависит, а пить всё равно надо меньше. Вон сколько ликера уже высосал!
— Хороший ликер, настоящий «Шартрез», тебе налить? — спросил предок, наливая себе.
— Налей немного. Как там наши люди?
— Устроились. Рыдван уже на кузнице, обещают починить. Ну, будь здоров!
Ликер действительно был необыкновенно вкусный и ароматный.
— А это «Бенедиктин», — порекомендовал Антон Иванович следующий сорт, — тоже, я тебе скажу, весьма пикантный напиток.
Выпили и «Бенедиктина». Оба сорта ликеров, судя по вкусу и запаху, были настояны на большом количестве трав и специй.
— Ивана видел? — спросил я.
— Видел, он с этим, как там его, странным человеком, Костюковым. Тот что, действительно, колдун?
— Говорит, что «волхв», а так — кто его знает.
— Посмотрел на меня и сказал, что я скоро женюсь. Думаешь, не врет?
— Жениться тебе давно пора, а то сопьешься.
— Опять ты за свое! Интересно только на ком? Может, на графине Закраевской? Говоришь она премиленькая?
— Графиня замужем, просто разъехалась с мужем.
— Жаль, мне здесь определенно нравится. А как думаешь, наш волхв может точнее сказать?
— Откуда я знаю, пойди и спроси у него сам.
— Это правда, что Костюкова десять лет в яме на цепи держали?
— Не совсем, где-то около полугода, и не в яме, а в домашней тюрьме в Завидово. Хотя хрен редьки не слаще. Завидовский управляющий Вошин его посадил, тот, что под оборотня косил.
— Что значит «косил», глазом что ли?
— Косил — значит прикидывался. Не знаешь, есть у них здесь баня? Мне нужно пойти помыться.
— Чего это ты среди дня париться затеял?
— Да так, пропылился в дороге.
— Про баню можно у лакеев спросить, у них тут, как я погляжу, всё есть. Всё-таки жаль, что графиня замужем!
На этом мы разошлись. Поручик отправился узнавать свое будущее, а я искать, где бы помыться.
С баней у меня ничего не получилось, она была, но по будничным дням ее не топили, пришлось удовлетвориться локальным омовением в фаянсовой чаше. Я пока не привык к публичному туалету в присутствии кучи излишне предупредительных слуг и чувствовал себя не в своей тарелке.
Кое-как помывшись и отпустив прислугу, я еще раз внимательно осмотрел интерьеры гостевого особняка и от нечего делать отправился побродить по усадьбе.
Теперь замечалось то, на что при яркости первых впечатлений я не обратил внимания. На территории не было праздно болтающихся людей, обычного зрелища в любом из виденных мной имений. И еще удивительно, я не заметил ни одного ребенка. Ощущение было такое, что я нахожусь не в русском поместье, а в Версале в выходной день, когда он закрыт для посетителей. У нас обычно бывает по-другому:
