Татьяна Сорокина - Мыколка
— Я хочу увидеть этого дурака, — заявила она непреклонным тоном.
— Барышня, Катерина Ильинична, так он еще грязный, в дранье таком приехал, пусть отмоется сначала, да шмотье свое сменит, — сказала Аленка и мечтательно вздохнула, — а уж пригожий какой, я таких отродясь, парней не видывала.
Эта фраза служанки решила все. Катенька встала и громко раздельно сказала:
— Я, хочу, увидеть ду-ра-ка!
Аленка поклонилась и унеслась из комнаты. Несколько минут спустя в столовую вошла Фекла, она была одета достаточно скромно, но Катенька хорошо знала, сколько стоит такая парижская скромность.
— Катюша, — сказала она, — ну, что ты, как маленькая девочка, ты ведь уже взрослая дама, и должна думать о своих поступках. Ну, подумай сама, в нашу столовую мы приведем этого крестьянина, он в грязной одежде, у него могут быть клопы, вши, Погоди немного, он сегодня сходит в баню, его переоденем, бекешу Лешкину старую дадим, вот тогда и смотри на него, сколько хочешь.
Катя фыркнула и отвернулась к окну. Но вскоре повернулась и сказала:
— Ладно, считай, что ты меня убедила, но чтобы к вечеру я его увидела.
***Николка опустошил тарелку и задумчиво поглядел на горшок, в котором еще оставалось немного щей.
Угрюмая старуха неожиданно улыбнулась беззубым ртом и спросила,
— Что внучек, добавки ждешь?
Николка замялся, не зная, как к этому отнесется повариха.
— Да я бы не против еще щец подъесть, — смущенно пробормотал он.
Старуха взяла его миску и налила гущины с самого дна, где было еще несколько кусочков мяса.
— Смотри-ка, нашей Прасковье молодец по душе пришелся, — раздался удивленный возглас одного из мужиков, и в ту же секунду раздался чмокающий звук удара деревянным черпаком о его лоб.
— Ну, что Потап, ты тоже добавки хочешь, — усмехаясь, спросила повариха.
Потап, почесывая ушибленное место, буркнул.
— Да ну тебя, даже и пошутковать нельзя, сразу дерешься.
Прасковья неожиданно разъярилась.
— Я тебе пошуткую, нашел место, люди здесь едят, молитву возносят Господу, за хлеб насущный, а он тут шутковать вздумал, смотри Потапка, еще получишь.
Народ постепенно начал расходиться и тут появился молодой статный парень, немногим старше Николки.
— Ты, что ль будешь, Николай Лазарев? — спросил он.
— Ну, я, — ответил переевший Николка.
— Тогда давай собирайся, приказано тебя в баню отвести, и одежу сменить.
Николка кинул взгляд на бабушку, но та замахала руками.
— Иди, иди касатик, куда зовут, я уж тут сама разберусь, что к чему.
Николка и его сопровождающий медленно шли к бане, которая дымилась на берегу у речки. Когда они зашли, за какой-то амбар, парень неожиданно развернулся и ловко ударил Николку в ухо. Вернее он так думал, что ударит. Сам Николка даже не понял, что произошло, его голова без участия сознания отдернулась в сторону, а он автоматически отошел влево, нападавший вслед за своим кулаком пролетел мимо и упал на мерзлую землю. А Николка стоял, и ошалело смотрел на ворочающегося, на земле парня.
Из за бани вышел кряжистый краснорожий мужик в зимнем кафтане, колпаке, и обрезанных валенках.
Он гулко хохотал и хлопал себя по коленкам.
— А похвалялся, похвалялся, я, дескать, этого придурка одной левой уложу. Будет знать, как встревать и места чужие занимать. А дурак, то умнее оказался. Вставай недотепа, следующий раз думай, что творишь. Вот узнала бы Фекла, про твои дела быть тебе поротым на конюшне.
— Ну а ты крут, крут, наверно у себя в Чугуеве из драк не вылазил, — обратился он к Николке, до которого только сейчас доходило, что его только, что хотели побить.
В это время незадачливый драчун, наконец, поднялся.
Он отряхнулся и, подойдя к Николке, сказал, — Ты извиняй, просто обидно мне стало, когда сказали, что дурак вместо меня на этом месте будет. А ты оказывается, как раз не дурак, насчет подраться. Лехой меня зовут, будет знакомы, и он протянул руку.
Мужик, наблюдавший эту сцену, одобрительно сказал:
— Во, во давайте миритесь, нечего вам делить, А у тебя парень ухватки прямо бойца кулачного. Пожалуй, надо тебя в стенку этой зимой взять. С твоим ростом да руками ты у нас забойщиком пойдешь.
Николка на это ничего не ответил, потому, что еще не отошел от момента нападения. Все мышцы болели и ныли.
— Наверно оттого, что очень быстро двигался, — пришла к нему догадка.
Мужик тем временем, позвал их в баню. Там, он аккуратно свернул тряпье, которое с себя снял Николка и прибрал в сторону.
— Попрощайся со своим шмотьем парень, видел, какую одежу тебе Фекла Прововна приказали выдать. — сказал он, разворачивая довольно приличные штаны, рубаху, теплый кафтан, и главное сапоги, хоть и ношенные, но с новыми набойками на каблуках, подбитые деревянными гвоздиками. И к ним пара новых портянок.
У Николки сперло дыхание, сапоги! В Чугуеве сапоги были только у попа Василия и Прова Кузьмича, и то Пров Кузьмич надевал их только в церковь, а перед этим долго мазал свиным салом и чистил щеткой. Неужели это ему?
Мужик, который видел волнение парня, снисходительно сказал, — Не радуйся, вон у Лехи поспрошай, за эти сапоги бегать, как Савраске придется. Вот, к примеру, в чем моя работа? Дровец наколоть, баньку протопить, ну мыть, я ее не мою, бабы для энтого дела есть. Главное мне барскую баню по субботам надо, как следует нажарить. А потом меня не слыхать и не видать. И что я опосля делаю, рыбку ловлю али баклуши бью никому не интересно. Вошел в понятие?
А ты, кажный день на виду, посему гонять будут тебя, как сидорову козу. Лехе, пока он не выучил все, что надо, всю задницу березовой кашей отполировали. И тебе тоже самое ждет.
Ладно, хватит трепу, давайте залазьте на полок. Сейчас будет вам Содом и Гоморра, как наш поп в храме говорит.
С этими словами он кинул ковш кипящей воды на раскаленную каменку. Лешка взвизгнул по-поросячьи и кинулся на пол, где улегся, засунув нос между досок пола. Николка хотел последовать за ним, но неожиданно его перестал обжигать пар, а стало тепло и приятно. Он откинулся на бревенчатую стену с торчащим из пазов мхом и закрыл глаза от удовольствия.
— Ха, — раздался голос банщика, — да ты, однако, еще и пар любишь. Ну давай, давай, посиди, пусть тело подышит, пот пустит. А потом скупнемся, и веничек дубовый запарим. Уж ежели, залезли в баньку то надо от нее все блага взять. А не то, что некоторые, — добавил уже потише, — в бане только баб раком ставят, а не про мытье думают.
Лежащий на полу Леха захихикал.
— Что ржешь, — возмутился банщик, — я правду говорю, баня не для энтих дел предназначена.
Через два часа уже в вечерних сумерках оба парня возвращались во флигель, где должен был жить Николка, но вдруг навстречу им выскочила растрепанная Аленка.
— Лешка, ты что делаешь, мы с ног сбились вас искать. Барышня Екатерина Ильинична ругается.
Встревоженный Лешка сказал:
— Мы же в бане были, ты, что не знала?
— Так мы же не думали, что вы там столько времени просидите, — запричитала девушка и обратилась к Николке, — тебя барышня видеть хочет, интересно ей посмотреть, какой из себя бывший дурачок деревенский.
Николка, за три месяца уже привык, к тому, что все, кому не лень, поминают его прошлое, но сейчас слово дурак из уст симпатичной, хоть и косоглазой девушки неприятно его кольнуло.
Он пошел вслед за торопливо идущей девицей, а Лешка благоразумно ушел во флигель, пока его никто не вспомнил.
Когда они вошли в огромные парадные двери в вестибюль, он остановился в восхищении, даже сейчас в будний день, когда здесь горели всего несколько свечей, было видно, какой он роскошный, узорчатый паркетный пол, натертый до блеска, картины на стенах и широкая лестница, ведущая на второй этаж. Налево виднелись полуоткрытые двери в бальный зал, но Николка про такое чудо еще не слышал, поэтому и не посмотрел в ту сторону.
Аленка взяла подсвечник с горящей свечкой и пошла вверх по лестнице, а Николка тенью следовал за ней. На втором этаже они прошли череду комнат, пока не подошли к дверям обтянутым розовым бархатом. Аленка постучала и после раздраженного
— Войдите, — робко приоткрыла дверь, и была права, потому, что в дверь полетела чашка, ловко пойманная Николкой.
Они прошли в комнату пахнущую духами и тем неуловимым ароматом, который присутствует там, где обитает юная девушка.
Десяток свечей довольно ярко освещал присутствующих и Николка увидел двух девушек, одну, почти еще девочку, красивую чернобровую, худенькую, и очень легко одетую, как ему показалось, потому, что ее маленькая грудь почти вся была видна в глубоком декольте. Вторая, же высокая и худая, еще более черноволосая и чернобровая, скромно одетая, сидела на венском стуле, как будто проглотила палку и внимательно смотрела на вошедших.
