Михаил Ланцов - Русский медведь. Цесаревич

— Что здесь происходит?! — Наконец собрался с духом слегка перепуганный торговец.

— Представьтесь! — Игнорируя его вопрос, распорядился Петр, выезжая ближе на лошади.

— Джером Браун. Купец.

— Это твой дом?

— Да.

— Много ли там людей?

— Нет, ваша милость, — ответил англичанин, пока еще не понимая, кто перед ним. Он ведь Петра Алексеевича в лицо не знал. — Только жена, сын и трое слуг.

— Отменно. Нечего прохожих пугать. Продолжим беседу у тебя.

— Но кто вы?

— Связать и увести! — Опять игнорируя вопрос торговца, приказал Петр поручику, и отроки довольно быстро спеленали совершенно ошарашенную компанию: часть рассредоточилась и взяла оружие наизготовку, а остальные повязали татям руки в локтях. После чего увели.

— Государь, послать в Преображенское? — Спросил слегка встревоженный поручик. — Мало ли что можно ожидать от Немецкой слободы.

— Пошли. Пусть второй взвод идет сюда и берет под охрану здание. А потом пошли к уважаемым инородцам, дабы прибыли сюда как можно скорее.

— Есть!

— А я пока побеседую с нашим новым другом…

Допрос был быстрым и решительным. По крайней мере, Джером совершенно не ожидал от подростков такого и весьма быстро раскололся. Все‑таки методы экстренного допроса конца 21 века, когда удельная стоимость секунды возросла многократно, были очень эффективны. И хотя Петр знал их весьма и весьма скромно, больше наблюдая в прошлой жизни за работой профессионалов, но и этого хватило с лихвой.

Так что, когда к дому стали собираться уважаемые жители Немецкой слободы, все было не только уже давно покончено, но и бедный Джером смог получить медицинскую помощь, дабы не умереть раньше времени.

— Государь Петр Алексеевич! — Рявкнул поручик, отворяя дверь, откуда вышел юный царь, с закатанными по локти рукавами рубахи и жестким, холодным взглядом, казавшимся совершенно невероятным на лице одиннадцатилетнего мальчугана. Высокого. Смотрящего очень серьезно. Но все‑таки… ну и несколько капель крови, которыми он себя забрызгал при допросе.

— Доброй ночи, — произнес подросток, коротко кивнув. — Вывести. — Стрелки потешного полка спустя несколько секунд вытолкали из сеней Джерома Брауна. — Люди этого торговца были замечены за поджогом здания ткацкой мануфактуры, что я ставил в Преображенском. Не заметив преследования, они вывели нас к своему хозяину, который повинился и во всем признался.

По небольшой толпе, собравшейся перед домом, прошел легкий ропот возмущения, но Петр продолжил.

— Посему повелеваю все имущество Джерома Брауна с рассветом распродать промеж жителей слободы, включая товары, обязательства и прочее. На вырученные деньги надлежит возместить мне весь ущерб, причиненный этим горе–торговцем. Если денег не хватит, то все недостающее покроет слобода, пригревшая этого гада на своей груди в складчину. Ежели вырученных с продажи денег окажется более, то остаток пойдет в общую казну слободы на общественные нужды. И не затягивайте. Все торги закончить сегодня к ночи.

— А что делать с Брауном? — Поинтересовался круглолицый статный офицер с сильным английским акцентом.

— Представьтесь, — потребовал юный царь.

— Гордон, Патрик Гордон, Ваше Величество, — с вежливым поклоном сказал он. — Генерал–поручик.

— Генерал, по–хорошему, этого человека нужно казнить, ибо поднял руку на государево имущество. Но смерть слишком быстрая расплата, поэтому я полагаю, что оставить его в одном исподнем, вполне достойная награда за его проказу. Его же подельников я забираю с собой. Будут отрабатывать. Сами понимаете — от мертвых толку нет, одни убытки, а потом лишнюю кровь проливать негоже.

— А ну как он за старое возьмется?

— Надеюсь, у него хватит ума в будущем меня опасаться, — вежливо улыбнувшись, произнес Петр. После чего повернулся к Джерому и так на него зыркнул, что тот сжался как комок и попытался отпрянуть. Но потешные стрелки его удержали. — Ведь ты все понял?

— Да! Да! Ваше Величество! Все! Бес попутал!

— Хватит! — Прервал его оправдания Петр. — Как зовут того беса, что тебя попутал меня не интересует. Но я очень надеюсь, что все выводы сделали правильные. До вечера господа. — Произнес юный царь, вскочил на лошадь и в сопровождении дежурного звена отправился в Преображенское. А оба взвода занялись делом. Первый — конвоированием лихих людишек к месту отбывания наказания, а второй — охраной имущества Брауна от мародерства и расхищения.

Софья смотрела на испуганного и подавленного мужчину, что притащил ей Голицын, и пыталась понять, что ей со всем этим делать.

— Ты почто приказал сжечь мануфактуру брата моего? — Несколько рассеяно спросила царевна.

— Я приказал, — вместо Брауна ответил Василий.

— Зачем? — Искренне удивилась она.

— Поставив эту мануфактуру и запустив дело, он получит весьма немалые деньги, полностью отведя нашего человека от дел. Кроме того, мне хотелось проверить его. Врут слухи или нет.

— Проверил? — Недовольно буркнула Софья.

— Проверил, — кивнул Василий. — И, если честно, не верю тому, что услышал. Как он мог выследить этих мужичков ночью, тоже не пойму. Да так быстро. Не иначе у нас, где‑то лазутчик сидит Нарышкиных. Хотя… я ведь только с Джеромом это обсуждал. А ему на себя доносить не резон.

— Слобода выплатила Петру запрошенную им сумму?

— Да. Полностью.

— Много ли пришлось доплатить?

— Еще и осталось. Братец твой ведь назвал сумму только после того, как услышал — что выручили от продажи. Ровно две трети с того и взял.

— Хватит этого для восстановления мануфактуры?

— Я переговорил с купцами, так те говорят, что еще рублей сто сверху нужно накинуть, чтобы все покрыть.

— Вот как… — задумчиво произнесла Софья.

— Не очень хорошо у него со счетом, — усмехнулся Голицын.

— А, по–моему, прекрасно, — фыркнула раздраженно Софья и начала вышагивать, заламывая себе руки.

— Почему?

— Сам подумай. Ведь все на поверхности лежит. Вон, этого злодея отпустил, а ведь должен был голову снять. Да еще и тех воров повесить. Вместо этого их в холопы себе забрал, а треть имущества этого купчишки в подарок слободе поднес.

— Государыня, — подал голос Браун. — Помилуйте! Защитите! Я ведь волю боярина выполнял. За что же меня так? Да еще вот… — произнес он и показал следы членовредительства, оставшиеся после быстрого допроса.

— Кто это тебя так?

— Так известно кто, Петр Алексеевич.

— Сам?

— Своими руками меня мучал… а больше того меня пугало не страдания, но то, с каким видом он сие делал. Вид спокойный и невозмутимый, глаза холодные и жесткие. Когда же кровь на него брызгала, то даже не морщился. Словно не человека живого истязал, а с куклой неживой игрался.

— А не врешь?

— На Евангелии поклянусь! Ей–Богу так и было!

— Как тебе братик? Удивил? Это он в одиннадцать годков такое вытворяет. А что дальше будет?

— Так ты его проверял, не я.

— Вот так посреди ночи явиться и, не медля, дело разрешить в таком возрасте не каждый способен. Да и потешные его оказались совсем не воины, а под сыскные дела подготовлены. Вот и ответ на загадку, что мы уже год пытаемся разгадать. Оттого и отбор особый, да моих отроков вычислить догадался.

— Одиннадцать лет… — покачала головой Софья. — Ты рассказал моему брату, кто тебя нанял?

— Нет, Государыня. Да он и не спрашивал.

— А чего не спрашивал?

— Не могу знать.

— Хм… — снова заломив руку, произнесла царевна. — Василий, позаботься об этом деле.

— Так мне возместят ущерб? — Оживился Браун.

— Ступай. Государыня тебя не забудет, — ободрил его Голицын и выразительно посмотрел на царевну, которая кивнула с легким омерзением, глянув на Джерома. Более никто ни его самого, ни его семью не видел. В слободе же сказали, что добрые люди одарили англичанина деньгами на дорогу в Англию, куда он и отбыл вместе с семьей.

Глава 5

— Рад тебя видеть! — С открытой улыбкой во все тридцать два зуба Франц Лефорт бросился обнимать Патрика Гордона, с которым сдружился в Киеве несколько лет назад. — Где ты пропадал?

— Ездил по делам в Варшаву.

— И Голицын отпустил? В прошлом году чуть не разжаловал…

— Так по его просьбе и ездил. Официальным посланником Англии в Московии меня не сделали, попеняв, что я уже состою на военной службе, а одновременно служить двум сторонам невозможно. Однако для дипломатических сношений меня используют и немало. Впрочем, о том мне болтать не следует. Ты‑то сам как поживаешь? Как дела в слободе?