Шаг в палеолит - Сергей Николаевич Быков
А насчёт одежды… Крука одели, как одеваются все мужчины племени. А вот або пришлось сделать комплект, подходящий для солидной дамы. Сделали юбку пониже колен с длинными разрезами, чтобы шагалось широко. Держалась она на двух широких помочах со вставками спереди и сзади. В общем, получилась скорее юбка-комбинезон. Из мягкой и тонкой замши сшили что-то типа шнурованной рубашки без рукавов. Ну и сверху жакет с пристяжными рукавами. На голову я сделал из бересты кокетливую шляпку, на ноги сшили из той же замши гольфы, которые подвязывались под коленом. Ну и обувь, наш стандарт. Пояс, сумочки, мульки делал только Хатак, ни-ни чтобы кто другой. Сам, только сам украшал свою женщину. Гребень, кремнёвый нож с вычурной ручкой, бусы, всё сам. Сейчас работает над Настоящим посохом Великой видящей. А что або? Або довольна. Быть Великой хорошо, но побыть просто женщиной, ради которой шуршит авторитетный перец, вообще здорово!
Как я и обещал Круку, сделал для него ортопедическую обувь. Пришлось повозиться. Казалось, что сложного подогнать колодку так, чтобы две ноги стояли ровно. Да вот не просто! Но справился. Парень долго не мог поверить, что может нормально ходить, не опираясь на палку и не припадая на ногу. Отвык за два года. Долго благодарил и, по-моему, в первый раз по-настоящему поверил, что мои обещания сделать из него охотника не только слова.
– Учись, пока я жив, студент, – это я вроде пошутил в ответ на его благодарности.
– Я научусь всему, что ты покажешь и расскажешь, Учитель, – на полном серьёзе заверил Крук.
О как, вот и ещё один ученичок появился.
– Тогда вперёд, к мечте, ученик! Хатак ждёт! Пора метать сулицы отсюда и до вечера.
А ещё мы сварили рыбий клей. Наконец-то я набрал нужное количество воздушных пузырей из осетров. Именно из них клей считается самым лучшим. И теперь я вплотную занимаюсь луками, ставлю костяные накладки, оборачиваю берестой, обматываю крапивной нитью. Какие-то луки делаю помощней, какие-то, как для Соле, послабее. Стрелы уже давно потихонечку готовятся. Хатак был озадачен ещё зимой, когда я сунул ему под нос образец. Вот хороший он человек, шаман сказал «надо», значит, надо. И не важно, что таким никчёмным дротиком только в ухе ковыряться можно. А ещё у меня с прошлой осени все выполняют странное упражнение. Держат тяжёлую палку на вытянутой руке и, взявшись за петельку тремя пальцами натягивают камень через блок, привязанный к кожаному ремешку. Ничего, скоро они узнают, для чего служат эти упражнения.
И параллельно со всеми этими делами я много времени уделял Мадам. Да, именно так я назвал собаку, пойманную для меня, Мадам. Занимался ею только я, да немного Соле. И как ни пытали меня, как ни спрашивали, для чего мне это надо, я, как партизан, молчал и лишь отвечал: если получится, они сами всё увидят.
Собака… Да, нелегко строились наши взаимоотношения. Отойдя от первого шока, она забилась под навес и долго оттуда не вылезала, скаля зубы и рыча при каждом моём приближении. Но, если голод, как говорится, не тётка и его можно как-то терпеть, то с жаждой шутки плохи. Я приходил каждый день, ставил тарелку, полную воды, отходил на пару шагов и ждал, и разговаривал. Тут главное – интонация, а не слова. Мягкая, ласковая, и слов побольше, побольше. Первые два дня страх у Мадам был сильнее всего остального, но было видно, с какой жадностью шевелится чёрная пуговица её носа, вдыхая запах воды. Тогда я забирал воду и уходил. Но, как я уже говорил, жажда не голод, с ней долго не забалуешь. На третий день Мадам, дрожа от страха, готовая в любой момент сорваться в бега, на полусогнутых ногах подобралась к тарелке с водой. Хлебала так, что я думал, язык себе откусит.
– Ну вот, глупая, а ты боялась. Мамке надо пить и хорошо есть. У мамки скоро будут детки.
Потом я принёс мяса. Потом снова воды. И так день за днём. Сначала я стоял в двух метрах, потом в метре, а через две недели Мадам брала еду из рук. Я часто сидел рядом с ней, что-нибудь мастеря и постоянно разговаривая. Собаки – одни из самых сильных эмпатов на планете Земля. Прикосновения, общение, слышать голос, обонять запах им необходимы настолько же, насколько и еда, и вода. Потихоньку я стал подключать к этому делу Соле.
Что сказать о Мадам как о собаке? Не маленькая, не большая, пропорционально сложенная, длинные мускулистые ноги, что говорит о том, что она прекрасный бегун. Уши торчком, глаза карие, смотрят пытливо, выжидающе. Отличные острые зубы. Нормальной лохматости сероваторыжеватый мех с тёмными подпалинами. Хвост полукольцом. И сразу видно – она всё-таки не волк. Хотя также хорошо видно, что предок был у них общий. Короче, отлично приспособленный зверь к тем условиям, в которых живёт, в геном которого человек ещё не успел запустить свои шаловливые ручонки. И ещё Мадам была умна. Никаких истерических закидонов, свойственных дворовым шавкам или благородным ручным придаткам к блондинкам, в ней не было и в помине. Всего пару раз она позволила себе взбрыкнуть – и тут же получила вместо еды и воды хворостину. И всё поняла…
Есть такое выражение: смотришь в книгу – видишь фигу. Это я к тому, что где только мы пчёл не искали, в каких только кущерях не лазили, а они у нас под носом всё время были. В конце июля, когда мы всем составом убирали горох, всё и случилось.
В тот день мимо, чуть не посбивав нас с ног, пронёсся грозно гудящий тёмный шар пчелиного роя. Мы все застыли без движения, и он, благополучно миновав нас, улетел куда-то за Хрустальку. Это наша маленькая рядом речка получила такое название. Срочно организовали экспедицию и облазили все деревья, стоящие на лугу. И нашли-таки целых три пчелиных семьи. Я сам себе поражаюсь: это же самое очевидное, ведь в первую очередь нужно было проверить эти деревья! Может, оттого, что я постоянно молодею, мозги тормозят? Да вроде нет. Наоборот, вроде как даже память получше стала. Что же тогда я так прокололся? Нет объяснения.
Все гнёзда находились глубоко внутри деревьев. Або просветила их, как рентгеном, и подтвердила, что для того, чтобы добраться до пчёл, нужно валить и раскалывать стволы. А это смерть для пчелиной семьи. Как бы ни хотелось мне мёда и воска, не гоже уподобляться нуворишам двадцать первого века, Иванам, не помнящим родства, готовым ради
