Стилист - Геннадий Борисович Марченко
На следующий день, прогуливаясь возле обрисованного покойным уркой строения, он по приметам узнал выходящего оттуда Рябого. Это был худой, сутулый тип с изрытыми оспинами лицом какого — то неопределённого возраста, одетый в чёрное пальто с поднятым воротником и серую в мелкую клеточку кепку. Кистенёв направился следом за Рябым, держа небольшую дистанцию. Выяснилось, что объект следует в ближайшую пивную, где у него состоялась встреча с двумя парнями возраста примерно Шурупа. Насколько углядел из дальнего угла пивной Кистень, похоже, это урки сдавали выручку, тут же получая вознаграждение.
Когда Рябой выдвинулся обратно в сторону своей штаб — квартиры, на относительно безлюдном участке пути у гаражей рядом притормозил «Жигулёнок» с залепленными снегом номерами.
— Земляк, — обратился к нему водитель, — будь другом, подскажи, как проехать к ВДНХ?
— Какой же я тебе, дядя, земляк, если ты Москвы не знаешь? — растянул в ухмылке тонкие губы Рябой.
— Это да, не местный я, из Воронежа приехал своим ходом, первый раз в столице. У меня важная встреча на ВДНХ, я там должен быть через тридцать минут, но чувствую, заплутал. Ты вот что, покажи лучше по карте. Подожди, я только выберусь.
Оказавшись с Рябым с глазу на глаз, он и впрямь сунул ему в руки карту Москвы, и едва тот сконцентрировал на ней внимание, коротким ударом под дых заставил того согнуться, после чего схватил того за шкирку и головой ткнул того в крыло машины. Находящегося в стоянии грогги Рябого Кистенёв сунул на переднее пассажирское сиденье, сам сел за руль и дал по газам. По пути Рябой было очухался, но, увидев направленный на себя ствол «Вальтера», согласился вести себя тихо, не совершая лишних телодвижений.
Полчаса спустя со связанными за спиной руками он сидел в том самом подвале, где накануне отдал богу душу Шуруп. Напротив него на перевёрнутом ящике сидел «гость из Воронежа» и с задумчивым видом пересчитывал купюры. Рябой, чей лоб украшала приличная шишка, мрачно смотрел на эту картину, раздувая ноздри.
— Неплохая выручка — сказал похититель, пряча купюры в карман. — А теперь давай поговорим. Я буду спрашивать — ты отвечать. Не будешь отвечать — буду делать больно.
Рябой оказался не последним человеком в воровской иерархии. О том, у кого и где хранится воровской общак, Игорь Николаевич узнал через двадцать пять минут и сорок секунд после начала допроса. К тому времени воля Рябого была сломлена окончательно. Прошедший лихие 90—е Кистень обладал неплохим арсеналом средств для этого, и некоторые из них с удовольствием пустил в ход. Пусть под рукой не было утюга с паяльником, зато имелись другие способы заставить человека выдать нужные сведения. Убедившись, что больше никакой полезной информации он не услышит, Игорь Николаевич с чувством выполненного долга натянул на голову Рябого целлофановый пакет, плотно замотав края на шее всё те же шосткинским скотчем. Смерть от асфиксии наступила примерно через две с половиной минуты. От трупа Кистенёв избавился тем же способом, что и накануне, про себя с удостоверением отмечая, что в эти годы на всю Москву нет ни одной камеры наружного наблюдения.
Хранителем общака был старый вор в законе, проживавший в подмосковной Салтыковке, ныне представляющей собой дачный посёлок, ранней весной наполовину пустовавший. На следующий день Кистень уже прогуливался по посёлку, высматривая описанный Рябым двухэтажный особняк с зелёной крышей и высоким забором. Найдя, уехал в город, а следующим утром приехал снова. Вновь оставив машину, он пробрался в пустующий дом напротив интересовавшего его, с мансарды которого устроил наблюдение.
На даче было холодно, поэтому Игорь Николаевич укутывался в несколько найденных здесь же одеял, согревался коньяком из фляжки и смотрел на стоявший напротив дом. Время текло неторопливо, и как — то тянуло на философские размышления. Кистень долго стоял перед внутренним выбором, легализоваться ему в местном криминальном сообществе, подчиняясь его правилам, или быть выше этого. Не без ностальгии вспоминал 90—е, когда они, вышедшие из «качалок» молодые волки, плевать хотели на законы воровского мира. Тогда урки только в зонах могли что — то противопоставить новорусской братве, да и то не всегда, а к началу XXI века, когда авторитетные воры и настоящие «законники» начали сходить на нет, бандиты новой волны почувствовала себя совсем вольготно. К тому времени, впрочем, и понятие «братва» начало исчезать из лексикона, так как оставшиеся в живых братки успели всё поделить и начали превращаться в солидных бизнесменов и уважаемых депутатов. Кистеню в своё время тоже пришлось проделать этот путь, и когда уже казалось, что остаток жизни он может почивать на лаврах, случилась эта херня с грёбаным парикмахером. И теперь, сидя на чужой даче, он пришёл к выводу, что не лежит у него душа идти на поклон к уголовникам, тем более когда перед носом маячит такой приличный куш. Он не знал, сколько денег хранится в воровской кассе на данный момент, но надеялся, что их хватит на безбедную жизнь. Становиться цеховиком ему уже не особо — то и хотелось, в Советском Союзе такая деятельность ещё долго будет считаться уголовно наказуемым деянием, куда заманчивее поменять рубли на доллары и с мешком денег уйти морем в какую — нибудь Турцию, а оттуда можно и дальше махнуть, в Германию, Францию, Испанию, или вообще через океан. Имея за душой такие деньги, выправить документы и сунуть кому нужно взятку — вообще не проблема.
Вечером он уезжал домой, наутро вновь возвращался в Салтыковку. За три дня наблюдений он выяснил, что собаки во дворе не имелось, а в доме помимо старого вора проживает ещё один персонаж — здоровый и длиннорукий, смахивающий на гориллу амбал. Они поочерёдно по несколько раз в день выходили справлять нужду, а здоровяк при этом ежедневно в два часа дня или около того отлучался куда — то, возвращаясь примерно через полчаса с авоськой продуктов. Наверное, ходил в расположенный на окраине посёлка продуктовый магазин. Кроме того, он заведовал сложенной с обратной стороны дома поленницей, судя по непрестанно дымившей трубе, домик обогревался благодаря обычной печке.
Однажды к хранителю общака приехали двое на 21—й «Волге», благо что
