Жаркая осень в Акадии - Александр Петрович Харников
Но люди из первого же села были остановлены частями Доти, на дороге по направлению к Кобекиду, хотя массачусетским было выделено другое направление. Потом мы подошли к этому месту – везде валялись трупы – мужские, женские, детские, – над которыми роились мухи; эти сволочи даже не удосужились их похоронить. У женщин, кроме самых старых, как правило, была оголена нижняя часть тела; то же случилось и со многими девочками. Мои люди услышали шорох в кустах – там пряталась почти полностью обессилевшая от голода и ужаса девочка лет десяти. Она и рассказала, что убийцами и насильниками были люди «в белых и зеленых одеждах».
Ее мы накормили и забрали с собой, рассчитывая передать людям из ближайшей деревни, подлежавшей выселению; тамошние жители взяли ее с собой, так что не знаю, выжила она или нет. Но когда мы вернулись в Галифакс, я пошел к Доти и потребовал, чтобы с акадцами обращались достойно.
– Странно, майор, – усмехнулся тот. – Казалось бы, вы наш, англичанин, а теперь мне сдается, что вы в душе лягушатник. Впрочем, кто вас, нью-гемпширцев, разберет…
Я еле-еле удержался, чтобы не дать ему в морду, и лишь сказал, что то, что делают его люди, противоречит письменному приказу Лоуренса. Вот только ничего от этого не изменилось – мы больше подобных случаев не видели, но бело-зеленые то и дело хвастались своими «подвигами» в каждой пивной. Зато Доти меня возненавидел. Впрочем, и я массачусетских не особо люблю – свой первый боевой опыт я, как ни странно, получил не против французов и не против индейцев, а против наших соседей с юга, решивших, что наши земли на самом деле принадлежат им.
Тогда мой отец, Финеас Стивенс-старший, и организовал местную милицию, и я не раз и не два участвовал в боях. Свою землю мы отстояли – знаете ли, у нью-гемпширцев есть неофициальный клич: «живи свободным или умри», тогда как у массачусетских главное – подчинение фанатикам, ставшим во главе их церкви. Да что уж говорить, шестьдесят с небольшим лет назад там еще жгли «ведьм».
Вот так я и остался в Галифаксе во главе взвода своих ребят и чуть более сотни местных ополченцев, которые хорошо если знали, какой стороной нужно держать ружье и как его заряжать. А теперь, видите ли, я должен отвечать за трусость Монктона.
– Ваша честь, а вы уверены, что это не подсадная утка?
– Поговорите с ним сами, если хотите. Но я еще раз имел сомнительное удовольствие убедиться, что колониалы в военном деле ничего не стоят.
– Но, ваша честь, Монктон же не колониал!
– Он – нет, но почти все его люди – колониалы. Полагаю, что они бросили оружие и не оставили ему другого выхода.
– Ваша честь, тут не столь важно, кто виноват в случившемся. Нужно решить, как нам следует поступить дальше.
– А что нам остается делать? Вы, наверное, обратили внимания, сколько выпало снега? По всем правилам, боевые действия должны прекратиться до весны. Я же пошлю корабль в Англию с просьбой прислать еще людей, оружия и боеприпасов.
– Ваша честь, я бы еще послал кого-нибудь и в один из южных штатов, туда, где гавани не замерзают, и попросил бы их прислать людей и все необходимое. Это будет намного быстрее, чем ждать помощь из Англии.
– Нет уж, мне ваших колониалов хватило по горло. Значит, так. Ваша задача – укрепить цитадель на случай, если враг все-таки придет, хотя я в этом сомневаюсь. В любом случае по такому снегу это займет очень много времени.
– Ваша честь, позволите мне поговорить с человеком из Кобекида?
– Он в тюрьме – вы знаете, где это?
– Знаю, под зданием суда. Но зачем вы его туда поместили?
– За предательство и неисполнение воинского долга. Ладно, если хотите с ним поговорить, вот, – и он написал что-то на листе бумаги, посыпал его песком и передал мне. – Отдадите это охране, вас впустят.
В подвалах суда было весьма холодно и промозгло. Мне повезло, что я был тепло одет. Но у человека из Кобекида забрали все теплые вещи, и он сидел полуголый, охватив ноги руками, в углу камеры на охапке соломы и дрожал так, что было слышно, как стучат его зубы. Я не выдержал и набросил ему на плечи свою куртку – пусть мне и будет холодно, но иначе он в таком состоянии не сможет ничего сказать.
Узнав о том, как именно русские захватили форт – через глухой и незащищенный участок стены на фланге, – я подумал, что и здесь вполне может произойти то же самое. Я попросил тюремщика передать этого человека мне на гауптвахту – она находилась в цитадели, и там было более или менее тепло, но тот уперся, ссылаясь на приказ губернатора содержать его именно здесь – в тюрьме. Но все же согласился выдать ему замызганную шубу, добавив с ухмылкой:
– Хозяину ее уже все равно.
Я попытался еще раз попасть на прием к губернатору, не столько из-за этого несчастного, сколько из-за того, что нужно набирать дополнительных ополченцев, чтобы хоть как-то защитить стену, – я был уверен, что русские нападут скоро и сделают это где-нибудь на флангах. Так оно и оказалось, только на две недели раньше, чем я этого ожидал.
Сегодня утром неожиданно начался обстрел двух участков стен – интересно, как русские смогли протащить артиллерию к самой крепости по такому снегу? Я в это время в очередной раз пришел к Лоуренсу, чтобы получить от него еще одну выволочку. Услышав выстрелы, тот заорал:
– Как это понимать, майор?!
«Хоть назвал меня майором», – подумал я.
– Ваша честь, все происходит именно так, как я вас предупреждал. Только не знаю, каким образом они смогли так быстро сюда добраться.
– Действуйте! Перебросьте пушки на направления, с которых они атакуют крепость!
– Через глубокий снег? Тем более у нас их всего четыре – а русские действуют с двух направлений. И солдат у меня всего около ста сорока – причем боевой опыт из них имеют лишь единицы.
– И что вы предлагаете? Только давайте,
