Во все Имперские. Том 6. Дриада - Альберт Беренцев
Согласно Псевдо-Аркариусу «надпись вырезана в XIX веке пьяным сельским попом. Упорные попытки ассоциировать её с дриадами и переводить говорят нам разве что о том, что сельский поп умнее всех идиотов-переводчиков вместе взятых.
А у дриад нет письменности, и никогда не было.
Зачем писать буквы тем, кто пишет саму реальность?»
В 2012 году вся информация о надписи убрана из открытого доступа по требованию Охранного Отделения, вяз с надписью огорожен забором, возле него выставлен караул. Свободный доступ к дереву запрещен.
Без двадцати восемь уже совсем стемнело, дождь все моросил, а ветер усиливался. Погода стала типично питерской, на что мне лично было плевать, а вот самозванцу на троне создавало проблемы.
Он явно рассчитывал, что на казнь сбежится поглядеть полгорода, вот только погодка не располагала к прогулкам и даже к созерцанию казней.
Тем не менее, на въезде в Центральный квартал образовалась пробка. На КПП мы простояли минут пять, потом в наш джип сунул голову усатый казак.
— На казнь? — весело поинтересовался служивый.
— На казнь, — подтвердил сидевший за рулём князь Глубина, — Но Слава Богу, не на нашу. Мы просто хотим поглядеть, как вздернут изменников. Я магократ, если что.
Глубина прочертил в воздухе пальцем огненно-рыжую полоску магии.
— Это сегодня не важно, господин, — отмахнулся казак, — По случаю казни в Центральный квартал сегодня вечером пускают всех — даже холопов, мать их так.
— Ну и что вам тогда надо? — кисло осведомился Глубина.
— Это кто с вами? — казак всунулся в окно автомобиля чуть ли не по пояс и внимательно оглядел меня, моих двух жен и Шаманова.
— Родня моя, — поморщился Глубина, — Две дочки и сынок-дегенерат.
— А китаец — тоже родня, м? — казак подозрительно тыкнул пальцем в Шаманова.
— Это мой телохранитель, — доложил Глубина, — И он монгол. Еще вопросы?
— Никак нет, мой господин. Проезжайте! Приятного вам просмотра казни!
Мы проехали дальше, пробка, созданная казаками на КПП, уже через минуту рассосалась. Выяснилось, что большинство машин едут в сторону Зимнего, а совсем не к Петропавловке.
— Неодаренные ублюдки просто решили воспользоваться казнью, чтобы поглазеть на Центральный квартал, — пробухтел Глубина, — Хотя их и так сюда пускают — по воскресеньям и государственным праздникам. Правда, пускают дозированно, а не как сегодня всех подряд… Вот леший…
— Похоже, что казнь все же заинтересовала народ, — чопорно произнесла принцесса, стягивая с головы блондинистый парик и снимая очки, надетые для маскировки.
Кронверкская набережная была полна людей, как будто сегодня Новый Год, Девятое мая, да еще вдобавок воскресный летний денёк и бесплатная раздача пива одновременно. Народу было столько, что негде было яблоку упасть. Возвышавшиеся над толпой конные казаки едва втискивались в эту толпу, большая часть народу сгрудилась на набережной у реки, чтобы заснять на смартфоны публичную казнь — первую в этом веке.
— Хорошо, что я отказался от плана прорваться к крепости на джипах, — хмыкнул я, — В этом случае нам пришлось бы взять на душу грех и подавить машинами пару тысяч человек, не меньше.
— Мы бы просто завязли в этих человеках, — заметил князь Глубина, — Впрочем, ваш актуальный план еще хуже, барон.
— Не-а, — не согласился я, — План хорош. Ладно, Глубина, проедь еще метров десять, а потом развернись и запаркуйся.
— Чего? Развернись? Как я тут развернусь-то? — вознегодовал Глубина.
Нам в окно машины сунула рожу какая-то немка, продававшая блины, но Шаманов отогнал её, угрожающе кастанув сполох магии.
— Дай денег казакам, пусть разгонят на минуту толпу, чтобы ты мог развернуться, — посоветовал я Глубине, а сам вышел из машины, — Пошли!
Жены, обе одетые в дорожные плащи — принцесса в серый, а Маша в коричневый, вслед за мной вылезли из джипа, как и Шаманов.
Громада Петропавловки, стоявшая на острове, тонула в полутьме. Обрамлявшие остров прожектора все били в одну точку — иглу Петропавловского Собора, уходившую в черные небеса. От этого игла казалась какой-то осью мира, мрачное небо было как будто наколото на неё.
В этом мире Петропавловская крепость все еще была действующей тюрьмой, а не музеем, так что подсвечивали её ночью таким образом, чтобы граждане на неё особо не пялились. А если бы и пялились — то видели бы нечто зловещее.
Впрочем, сейчас дополнительные мощные прожектора были установлены у Иоанновских ворот крепости. В моём родном мире перед воротами вроде располагался небольшой парк, но здесь это был просто просторный луг без единого дерева.
Именно на этом лугу, полностью залитом светом мощнейших прожекторов, и должна была проходить казнь. Судя по возвышавшейся там металлической конструкции — громадной виселице, все было уже готово.
Иоанновский мост, ведший к лугу, был весь забит народом, как вагон метро в час пик. Некоторые молодые люди усадили своих барышень себе на плечи, чтобы те могли снять казнь. Прямо не публичное убийство, а рок-концерт. Некоторые приперлись даже с детьми. Больше всего повезло тем, кто успел занять места у перил моста — оттуда глядеть на казнь и снимать её было удобнее всего.
Я решительно принялся расталкивать, а точнее даже утрамбовывать толпу, пролезая вперед. Делал я это так активно, что толпа заколебалась, какой-то мужик, стоявший у самых перил, даже выплеснулся с моста в Неву, хотя я лез по самому центру моста и непосредственно несчастного мужика не трогал.
— Посторонитесь! Прошу прощения! С дороги! Ты чё, не видишь, что АРИСТО идёт?
Спустя пару минут я уткнулся в шлагбаум, за которым стоял огромный грузовик, отдаленно напоминавший смесь камаза и американского «вестерн стара».
Из открытого кузова грузовика возвышалось нечто черное, громадное, покрытое мхом и хтоническое. Судя по всему — камень Ивана Грозного, один из тех камней, что не пропускает никакую магию, в том числе не дает телепортироваться мимо себя.
Дальше хода не было, возле шлагбаума торчало человек двадцать полицейских, причем в касках и брониках, а еще двое казаков. Казаки были заняты тем, что снимали со шлагбаума каких-то гимназистов, которые пытались нагло его перелезть.
Я дерзко пролез к самому шлагбауму и
