Дмитрий Рыков - Урусут
– Что не далось?
– Почему это? Все далось. Различия в системном подходе. У каждого своя концепция.
– Боже мой, но в чем может быть по английскому языку в программе для шестого класса «своя» концепция?!
– Может. Если твой преподаватель – Евгения Арутюновна, и она тебя не любит.
– Я приеду, будем разбираться.
– Да брось. Лучше расскажи, как там Кавказ?
– Красиво. Очень красиво. Без дураков.
– Так же, как в Альпах?
– Ну нет. Альпы прилизанные, отшлифованные – красивые, да, но совсем по-другому. Здесь же какое-то буйство – краски, краски, обещают, когда на вершину взойдем, весь Кавказ откроется, каждая гора, у нас с собою бинокли, буду во все глаза смотреть. Ну и, фотографировать, конечно.
– Взял бы меня с собой…
– Кхе…
– Купился? Шутка. Подрасту, съездим.
– Обязательно! Боже мой, как же я тебя люблю!
– Я тебя тоже. Папа…
– Что, золотая?
– Вообще-то, мама просит трубку. Ты когда приезжаешь?
– Ну, получается даже быстрее, чем я думал. Послезавтра, то есть в среду, – восхождение. Ночевка на четверг еще в лагере… Потом спуск… Вечером уже смогу позвонить, утром в пятницу вылечу, к концу дня буду.
– Точно?
– Точно-преточно.
– Чесслово?
– Чесслово.
– Ну смотри. Я тебя целую.
– И я тебя целую.
– Все, пока, мама берет трубку. Ты того… Осторожней.
– Обязательно.
Раздалось дыхание жены. Тринадцать лет брака – раздражение чувствуешь через тысячи километров только по тому, как она дышит.
– Привет, – сказал он.
Ответа не последовало – Олег понял, что Анна ждет, пока Нина уйдет в другую комнату.
– Слышал?
– Слышал.
– Ну и что ты собираешься делать?
– Что за вопрос? Пойти и учительнице ногу сломать?
– Нет! – он даже представил, как жена встает с места и начинает ритмично водить указательным пальцем. – Ты можешь! Ты можешь и придумать, и сделать все! И ногу сломать в том числе! И денег дать! Или кому-то денег дать, чтобы учительницу перевели. Или дочь перевести. Или просто, повторяю: просто сходить к директору. Но тебе лень! Ты без проблем отправляешься за полконтинента на какую-то гору, но заняться судьбой собственной дочери тебе лень!
– Ань…
– Нет, и всегда – отговорка, и всегда – «послезавтра», и всегда – «вот-вот», а вернешься, и срочно надо будет лететь в Кельн, а потом в Нью-Йорк, а потом в Лондон, а тут и завал в Москве, а тут и учебный год кончился – милая, в следующем все решим. Давай решать в этом!
– Прилечу – решим.
– Я это уже слышала! Прилетай! Слазь со своей чертовой горы и прилетай!
– В пятницу.
– О! Хорошо. Достаю ежедневник, пишу: к концу недели папа дома, в понедельник пойдет решать вопрос. Правильно?
– Правильно.
– Ты вчера вещи свои чертовы альпинистские собирал, а я с ней эти чертовы глаголы спрягала – она, понимаешь, она мне рассказывала, а не я спрашивала! Она все и так знает – и без меня, и без тебя, и без Арутюновны! Это обыкновенная предвзятость! И если ты – отец!..
– Отец, отец. Да, да. Йа, йа. Сам успел побывать в детстве в такой ситуации. Разберемся вместе. Ты тоже будешь в курсе, не беспокойся.
– Свежо предание.
– Целую, но извини, не хочу продолжать этот разговор.
– Робот!
– Извини.
– Ржавый!..
Белый Лоб положил трубку, долго ходил взад-вперед по номеру, было ринулся вниз по лестнице на голоса – опрокинуть стопку водки, да и…
Вместо этого набрал Ширко – мобильной связи на Эльбрусе нет – что и хорошо, но это означает, что до возвращения в отель узнать новости он не сможет. Будет с собой телефон спутниковый, но использовать его для того, чтобы ему дали котировки… Бред. Нужно перед восхождением отметиться – и все.
– Привет, Паша, это Олег, – сказал он в трубку.
– Альпинистам – салют! – ответствовал друг. – Эверест еще не покорен?
– Ну ты и чмо, – спокойно заметил Белолобов. – Ты же знаешь – я на Кавказе.
– И как тебя теперь именовать – «генацвале»?
– «Генацвале» – это Грузия, немножко дальше. Учи географию. И вообще – учись.
– Короче, «кацо». «Сбер» с утра попер танком, по «Башнефти» какие-то мутки ведутся, думаю, тоже будет все ништяк. Владимирович скачет в кресле, как на коне. Опять ты нам свет зажег в конце тоннеля! Так что, давай, возвращайся быстрей. Коля боится, как бы ты там ногу не сломал, или еще чего страшней – по черепушке камушком не получил и не потерял свою гениальность.
– В моем лексиконе нет слова «ништяк». Я не понимаю, о чем ты.
– Опять учишь. Учи, учи. Короче, когда будешь?
Олег еще раз подумал.
– Скорее всего, в пятницу вечером.
– Ну и давай, утром в субботу в офис – есть такая тема, ох, такая тема!..
– Черта с два, – через небольшую паузу ответил Олег. – Все темы – со следующего понедельника.
С той стороны провода сначала повисло тягостное молчание, потом раздались пыхтенье и шипенье.
– Да тут каждая минута на счету! Тема такая – бросал бы все и летел домой! Я говорю…
– С понедельника, – повторил Белый Лоб и отключился совсем.
Плюхнулся на кровать, зажег мягкий уютный свет, включил ридер и постепенно погрузился в хитросплетения сюжета «В обличье вепря» Лоуренса Норфолка…
III
Растормошил его Витька, с криками, причем выглядел так, будто не спал вовсе – бегал по комнате, размахивал руками и был до крайности возбужден. Предположение оказалось верным.
– Фамилия Олеськи, – хихикал Дробыш, – БОмбина. Понимаешь? Можно – и это тоже будет по-русски – БомбинА. Но все, естественно, называют ее «БамбИна»! Представляешь?
– Вить, ты уверен, что будишь меня вовремя? – заслоняясь ладонью от слепящего электрического света, спросил Олег.
– Уверен. Полседьмого. В пятнадцать минут восьмого завтрак – и в дорогу. Так вот: она мне – «если ты думаешь, что ты первый догадался так меня назвать, то ты ошибаешься!» Я – конечно, понимаю, не дурак! Но в постели кричу ей: «Бамбина»! А она мне – «Мичио»! Что такое «Мичио»?
– «Котик». Хотя по мне ты просто «Доннайоло».
– А это что?
– «Бабник». Ты знаешь, что она вроде как с этим, Родей-Родей?
– Не знаю, и знать не хочу, – отвернулся Добчинский. – Он самый первый срубился и спать пошел. Я с ней и танцевал, и целовался, и от иностранцев отбивал, потом в номер повел, она ни слова против не сказала.
– Ну это Питер, – зевнул Белый Лоб, – все-таки к Европе поближе, может, у них так и принято… Вить, иди сам собирайся. Все равно я в душ пока.
Быстро приведя себя в порядок, побрившись и, по привычке, похлопав по щекам, Олег натянул термобелье, свитер, облачился в пуховой комбинезон, поднял рюкзак и понес его вниз. Поклажу бросил в коридоре, куртку повесил на крючок, а сам отправился на завтрак.
За тем же самым столом, что и вчера, только покрытым белой, с кружевами скатертью, сидела вчерашняя компания в полном составе. Очень свежо выглядели Марина и – на удивление – Федор Степанович. Другие находились в разной степени помятости, блондин вовсе представлял желе. Вяло поприветствовав Белого Лба, любители гор принялись ковырять свои овсянки-яичницу, вдруг Родион, не вытерпев, чуть не выкрикнул:
– Коуч! Можно, я опохмелюсь?
– Отчего же? – ничуть не удивился Шуленин. – Конечно, можно. Только тащить тебя запрещаю, двигаешься сам, и если на скалах Петухова давление будет не в норме – извини, вверх не пойдешь.
– Идет! – выдавил бородач, быстро знаком подозвал официанта – видимо, после вчерашнего вечера альпинист был здесь «намба уан» – и тот принес ему в запотевшей стопке всем известную жидкость.
– Простите, сестры и братья, – оглядел Родион соседей и резким кивком головы опрокинул содержимое в рот. Движение получилось резким, отточенным и потому красивым. Однако Олеся скривилась, а Марина отвернулась – серия фильма, очевидно, не стала ни второй, ни третьей. Скорее всего, шел уже пятый сезон сериала.
Закончив перекус, не торопясь вышли на свежий воздух – вокруг мягко падали мелкие снежинки.
– Погода – класс, – заявил Шуленин. Заметив удивленный взгляд Белолобова, пояснил: – Мягкий снегопад в безветренную погоду – лучше быть не может, потому как смена температурного режима маловероятна, что и подтверждают метеорологи. А когда светит солнце, небо – голубое, а облака – перистые, значит, через пять-шесть часов жди шквалистого ветра. Вот так!
Олегу не нашлось, что возразить.
Инструктор выстроил всех с рюкзаками в ряд перед собой, прошелся вдоль него и произнес:
– Кто из Питера, поднять руки.
Указанные нехотя подчинились.
– После того, как я произнесу небольшую речь, помогите, пожалуйста, своим московским коллегам разобрать рюкзаки, оставить в гостинице на сувениры лишнее, и взять с собою лишь необходимое.
– Га-га-га, – невольно выдал Иван.
Олег пригляделся – и вправду: вес их рюкзаков тянул килограммов на 35, питерцев – максимум на 15. Ну, как же так? Собирали – по учебнику, и все же…
